Бабуля-суперопекун - Кейт Лонг

Ряды каменных коттеджей, построенных для ткачей, что работали на ручных станках георгианской эпохи, кормушка для лошадей у церкви, истертый временем трехсотлетний гранитный подъемник разрушены полвека назад. Самые старые здания, дожившие до наших дней, — это ряды викторианских домиков. Все остальное — послевоенная застройка с беспорядочными уродливыми вкраплениями шестидесятых годов. Молодежь Бэнк Топ стонет, что здесь совершенно нечего делать, разве что таскаться по пабам. (Я могла бы тоже пойти в паб, если бы захотела. Но я не хочу.) Выбор развлечений для молодежи невелик. Можно вечером спуститься к подножию Броу и поджечь ангар. Но это еще не самое плохое место, бывает и хуже. Здесь есть библиотека и кладбище, где я общаюсь с отцом.

Напротив кладбищенских ворот автобусная остановка. Мне всегда это казалось забавным. Можно себе представить, как мертвецы стоят в очереди, ожидая автобуса до Болтона. Сегодня мне не повезло, потому что я встретила здесь приятельниц Полл, которым за семьдесят.

— Тихий ужас, ей-богу, они содрали всю гидроизоляцию с его крыши, когда его не было дома… Ой, здравствуй, дорогая. С днем рождения, девочка. У меня для тебя открытка. — Это миссис Бэтли, почти до носа укутанная от холода. Порывшись в сумке, она выудила оттуда розовато-лиловый конверт и, черт возьми, упаковку шоколадных «Smarties». Она явно думает, что сегодня мне исполнилось шесть лет. — Вот, возьми, дорогая. Как поживает бабушка?

Я опустила голову и посмотрела на них через упавшие на глаза волосы.

— Спасибо, хорошо. — Сунув «Smarties» в карман, я поспешила прочь.

— Дорогая, спроси ее, пожалуйста, получила ли она уведомление на пособие по отоплению! — Это миссис Трелфолл (хорошее дорогое пальто, меховая шляпка, не какой-нибудь теплый шарф). — Потому что мы все должны получать его, а если вы нет, вам следует позвонить в управление…

Я что-то промямлила в ответ, протиснулась через калитку и ступила на тропинку из гравия, ведущую к памятнику героям войны. Уинстон внезапно потянул поводок, бог знает, что он унюхал или увидел. За спиной я все еще слышала бормотание старушек. Бедная девочка, бедняжка Полл, она большой ребенок, просто стыд какой-то. Можно спорить на что угодно, они еще долго нас обсуждали. Ну и ладно. Все равно они умрут раньше, чем я.

Мы прошли по скрипящему гравию мимо часовни, потом я нагнулась и спустила Уинстона с поводка. Я уселась на ступеньки памятника, а собака, немного помешкав, исчезла за надгробиями.

Закинув голову, я уставилась в небо. Оно было зимним, ясным и синим, с летящими белыми облаками. Мои глаза исследовали пространство в поисках какой-нибудь весточки.

— Ты здесь, папа? — проговорила я вслух.

* * *

В тот самый миг по радио играли мелодию из «Страны фантазий». В тот самый миг, когда он вошел в меня.

Я смотрела, как Бакс Физз выиграл первое место на Евровидении, как девушки в финале сдернули юбки. Никогда не предполагала, что подобные сцены будут сопровождать мое грехопадение. Он сказал, что все будет окей, он повторял это все время, пока не перестал говорить вообще и не начал судорожно дергаться и покусывать меня за шею.

Он был умным, уже сдал несколько предметов «о»-уровня и ожидал самых высоких оценок по «а»-уровню. Он сказал, что все знает, что изучал женское тело и что в моем цикле имеется «окно», когда не может произойти оплодотворение. У него был учебник с диаграммой, мы открыли его на кровати после того, как он снял брюки.

Мама была в больнице, она медленно умирала, и мне не с кем было посоветоваться. Верь мне, сказал он, я без пяти минут доктор.

Отец мне оставил:

— свои постеры, долгоиграющие пластинки и кассеты,

— коллекцию галстуков,

— маникюрные щипчики, украшенные маленькой эмалевой скрипкой,

— несколько книжек по медицине, кучу научно-фантастических романов,

— золотое кольцо и соверен.

То есть он оставил их не мне, но Полл никогда не говорила, что мне нельзя их брать. Все остальное после автомобильной аварии она выбросила.

— Почему ты оставила его галстуки? — спросила я ее однажды, когда она была в относительно сносном настроении.

— Он так красиво носил их, — сказала она, а потом на час заперлась в ванной.

Никто из нас не может надеть это кольцо, ни Полл с ее распухшими суставами, ни я со своими связками сосисок вместо пальцев, так что оно живет в моей шкатулке для драгоценностей на бархатной подушечке.

От мамы осталась только одна фотография 6x4. Я нашла ее между страниц «Иллюстрированного курса биологии». Она лежала в разделе «Симбиоз», хотя я не думаю, что это имеет большое значение. Я оставила ее в книге, потому что там она в безопасности от Полл. Когда я впервые на нее наткнулась, мне было тринадцать, и я смотрела на нее каждый день.

Она блондинистая, пухленькая и юная, но ведь тогда ей было столько, сколько мне сейчас. Ее волосы схвачены в два хвостика, у нее голубые тени для век, черная футболка и цветастая юбка до колен. Ноги отрезаны краем фотографии, так что я не знаю, какие туфли ей нравились. Она сложила руки на большом животе (в котором нахожусь я) и прислонилась к капоту смертоносного «Metro». Я сказала бы, что она выглядит весьма счастливой. Совсем не похоже, что она собирается бросить своего ребенка.

Я не могу узнать дом позади нее. Это, конечно, не наш дом, потому что справа под окном я вижу маленькие восьмиугольные фонари. А у нас перед домом всегда были две панели цветного стекла, но, когда они начали барахлить, Полл велела Собачнику отвезти их на тележке на свалку, чтобы сэкономить на починке. Не сомневаюсь, что он продал их в утиль.

Фотографии отца найти легче. У Полл их десятки, от младенца до выпускника. Из очаровательного толстощекого малыша он постепенно превращается в по-настоящему красивого молодого человека с темно-каштановыми волосами, зачесанными на лоб, и упрямым взглядом. Он напоминает мне рисунки в старых ежегодниках доктора Килдэра у тети Джин.

Я знаю, что отец, вернее, урна с тем, что от него осталось после кремирования, хранится в доме. Но почему-то я чувствую себя ближе к нему, когда прихожу на кладбище. Здесь так тихо, хорошо думается. Это самая высокая точка в деревне, а значит, она ближе всего к небу.

В тот год, когда меня в конце концов выперли из начальной школы, потому что нормальные дети от меня шарахались, я часто приходила сюда. Если бы меня не запирали в библиотеке, я все время проводила бы здесь. Тем летом, когда