Пятая колонна. Рассказы - Эрнест Миллер Хемингуэй

– Да.

– А оно заживет!

– Да.

– И я буду заботиться о тебе.

– Нет. Заботиться о тебе буду я. И все это не так важно. Только очень больно, когда прикасаются или когда сделаешь резкое движение. Я не придаю этому большого значения. А теперь – за работу. Нужно немедленно уходить отсюда. Все, что здесь есть, надо вывезти сегодня же ночью. И спрятать в новом месте, не вызывающем подозрений и таком, где все это не заржавеет. Нам оно понадобится еще не скоро. Нужно будет очень многое сделать, чтобы снова достичь нужной стадии. Многих придется воспитывать. К тому времени эти боеприпасы могут оказаться негодными. В этом климате детонаторы быстро выходят из строя. А сейчас нам надо идти. Я дурак, что задержался здесь так надолго, а тот дурак, который меня сюда поместил, ответит перед комитетом.

– Я должна привести тебя туда сегодня ночью. Они думали, что один день ты будешь здесь в безопасности.

– Этот дом – чистое безумие.

– Мы уйдем прямо сейчас.

– Надо было уйти раньше.

– Поцелуй меня, Энрике.

– Только очень осторожно.

Потом – темнота, кровать, осторожные движения, глаза закрыты, ее губы на его губах, счастье без боли, внезапное ощущение, что ты дома, без боли, что ты вернулся и жив, без боли, покойное сознание, что ты любим, и тоже без боли; недавняя пустота на месте любви больше не пуста, их губы в темноте прижимаются друг к другу так, что они счастливо и благодатно ощущают себя дома, где тепло и таинственно, в темноте и без боли, и вдруг врезается вой сирены, и боль вскидывается вновь, нестерпимая, словно вобравшая в себя всю боль мира. Это была настоящая сирена, не рекламная из радиоприемника. И не одна. Две. Они приближались с обоих концов улицы.

Он повернул голову, потом встал. Недолго же продлилось возвращение домой, подумалось ему.

– Выходи через заднюю дверь и беги через пустырь, – сказал он. – Иди. Я буду стрелять сверху и отвлеку их.

– Нет, иди ты, – сказала она. – Пожалуйста! Я останусь и буду стрелять, они подумают, что ты в доме.

– Ладно, – сказал он. – Уйдем вместе. Здесь нечего защищать. Этот хлам бесполезен. Лучше спастись самим.

– Я хочу остаться, – сказала она. – Я хочу тебя защитить.

Она потянулась к его кобуре, чтобы вынуть из нее пистолет, но он ударил ее по щеке.

– Пошли. Не будь дурочкой. Пошли!

Спускаясь по лестнице, он чувствовал ее прямо у себя за спиной. Он распахнул дверь, и они выскочили из дома. Он обернулся и запер дверь.

– Беги, Мария, – сказал он. – Через пустырь, вон туда. Беги!

– Я хочу с тобой.

Он опять ударил ее по щеке.

– Беги. Потом падай в траву и ползи. Прости меня, Мария. Но уходи. Я побегу в другую сторону. Беги, – сказал он. – Беги же, черт возьми!

Они одновременно нырнули в заросли сорняков. Пробежав шагов двадцать, когда полицейские машины уже остановились перед домом и сирены смолкли, он распластался на земле и пополз.

Сорная пыльца сыпалась в лицо, репьи впивались в ладони и в колени, но он упорно полз, извиваясь и поминутно отмечая про себя: вот они обходят дом, вот уже окружили его.

Не обращая внимания на боль, он упорно полз вперед, напряженно думая: «Но почему сирены? Почему нет третьей машины, чтобы перекрыть задний вход? Почему пустырь не обшаривают прожектором или фонарями? Кубинцы. Неужели они настолько глупы и склонны к театральным эффектам? Должно быть, они сочли, что в доме никого нет. Наверное, приехали, только чтобы захватить оружие. Но зачем сирены?»

Сзади он слышал, как взламывают дверь. Они окружили весь дом. Где-то рядом с домом дважды раздался свисток, он упрямо полз дальше.

«Дураки, – думал он. – Но сейчас они уже, наверное, нашли корзинку с пустыми тарелками. Что за люди! Ну кто так устраивает облаву?»

Теперь он был почти на краю пустыря и понимал, что сейчас придется встать и перебежать через дорогу к дальним домам. Способ ползти так, чтобы как можно меньше ощущать боль, он нашел. Он мог приноровиться почти к любому движению. Острую боль причиняли перемены положения тела, и сейчас ему было страшно подниматься на ноги.

Все еще скрываясь в траве, он встал на одно колено, переждал резкий приступ боли, потом подтянул к колену ступню другой ноги, чтобы встать на нее, и боль снова пронзила его.

Он бросился бежать к дому, стоявшему на противоположной стороне улицы, на краю другого пустыря, и тут – щелчок, включившийся прожектор сразу же поймал его в свой луч и ослепил, теперь он различал только границы темноты с обеих сторон.

Прожектор был установлен на полицейской машине, которая бесшумно, безо всякой сирены, подъехала к дальнему краю пустыря и остановилась на углу.

Как только Энрике – длинный, худой, резко очерченный в луче прожектора силуэт – встал, доставая тяжелый пистолет из наплечной кобуры, из машины с погашенными огнями раздались автоматные очереди.

Ощущение было такое, словно получил удар в грудь дубиной, но почувствовал он только первый удар. Град последующих напоминал раскаты эха.

Он упал лицом в сорняки и, пока падал, – а может, чуть раньше, между моментом, когда вспыхнул прожектор, и первой пулей, настигшей его, – в голове у него пронеслась единственная мысль: «Не такие уж они дураки. Пожалуй, с ними можно иметь дело».

Если бы ему хватило времени еще на одну мысль, наверное, он с надеждой подумал бы о том, что на другом конце пустыря такой машины не окажется. Но машина была, и ее прожектор обшаривал пустырь. Его широкий луч рыскал по зарослям сорняков, в которых лежала девушка, Мария. Сидевшие в затемненной машине автоматчики следом за ним водили дулами своих надежных рифленых уродцев-«томпсонов».

В тени дерева, позади неосвещенной машины, с которой бил прожектор, стоял негр. На нем были соломенная шляпа с узкими полями и плоской тульей и куртка из альпаки. Под рубашкой на груди он носил ожерелье из голубых вудуистских бусин. Он стоял неподвижно, наблюдая за работой прожектора.

Луч скользил по траве, в которой, распластавшись и уткнувшись в землю подбородком, лежала девушка. Она не шевельнулась с тех самых пор, как услышала стрельбу. Ее сердце бешено колотилось о землю.

– Видишь ее? – спросил один из мужчин, находившихся в машине.

– Надо прочесать весь пустырь, – сказал лейтенант, сидевший на переднем сиденье. – Hola! – позвал он негра, стоявшего под деревом. – Иди в дом и скажи, чтобы прочесали пустырь, рассредоточившись широкой цепью. Ты уверен, что их только двое?

– Только двое, – тихо ответил негр. – И другого мы уже накрыли.

– Иди.

– Слушаюсь, господин лейтенант, – сказал негр.

Обеими руками придерживая свою соломенную шляпу, он бросился бежать по краю пустыря к дому, где теперь во всех окнах горел свет.

На пустыре, сцепив руки на затылке, ничком лежала девушка.

– Помоги мне выдержать, – говорила она в