Архипелаг - Моник Рофи

Они приехали сюда полюбоваться на животных, заглянуть им в глаза, они ищут в этих глазах отражение себя. Но черепахам неинтересны люди, они отдают предпочтение капустным листьям, сочным кактусам и моркови, практически не отвлекаясь на посторонних.

Поодаль у стены сидит пожилой мужчина с серебряными волосами в низко надвинутой на брови морской фуражке. Его молодой спутник, похоже сын, фотографирует черепах. Пожилой говорит, растягивая гласные, с напевным американским акцентом. Ему, видимо, за шестьдесят, сыну около тридцати. Гэвин невольно примеряет на себя его роль: наверное, здорово путешествовать со взрослым сыном, который уважает тебя, во всем пытается подражать. Сам-то он — плохой пример для подражания: в кризисной ситуации хлопнулся в обморок, не спас собаку, привез посмотреть на черепах, которые не хотят целоваться. Он все еще весит слишком много, и его руки до сих пор шелушатся. Что думает о нем его дочь?

Старик кидает взгляд на Гэвина, улыбается ему, как будто приглашает присесть, и Гэвин с благодарностью опускается рядом. Приятно поговорить со взрослым мужчиной, еще и старше себя.

— Это ваша дочурка?

— Да.

— Хорошенькая. Она что, действительно поцеловала черепаху?

— Да.

— Хе-хе-хе. Моему сыну тут очень нравилось.

Почему он говорит о сыне в прошедшем времени? Ведь его сын фотографирует черепах!

— Он раньше часто приезжал сюда, занимался дайвингом. Обожал эти места. Для него это вообще было вроде как духовным домом.

— О, даже так!

— Поэтому мы здесь.

Гэвин не знает, что на это сказать, только поворачивается лицом к старику, чтобы дать тому понять, что слушает.

— Мы приехали сюда, чтобы развеять его прах в море.

— Боже! Мне очень жаль.

— Мы уже сделали это вчера. Он погиб как раз накануне своего дня рождения. Разбился на мопеде.

— Ужасно! Примите мои соболезнования.

— Спасибо. Мы раньше всегда путешествовали втроем. А сейчас нас осталось двое.

— Господи Иисусе…

— Да уж, нелегко это пережить. Нам всем тяжело. Особенно мать сильно расстраивается.

— Будто уснула?

— Да.

На остров Санта-Крус, называемый также Индефатигабл, или «Неутомимый», они прибывают в разгар жары. Они путешествуют уже четыре месяца и, в отличие от названия острова, чувствуют себя уставшими до самых костей.

Как и на Сан-Кристобале, в гавани их встречает небольшая флотилия пришвартованных яхт, над которыми возвышаются круизные лайнеры всех мастей и размеров, некоторые явно роскошного сегмента, другие поскромнее. Тюлени освоили и эти морские посудины, расположились на палубах, выглядывают из иллюминаторов.

На высокой скале возле порта стоит целая компания олушей в синих носках, внимательно следя за их приближением. Они с Оушен так измотаны путешествием, что Гэвин принимает решение провести несколько дней в гостинице и с заходом солнца собирает маленький рюкзак с их вещами.

* * *

Вечером они выходят в город. Центральная улица тянется вдоль побережья, огибает залив, выходит на причал, заполненный рыбаками. Рыбаки разгружают дневной улов: дюжины черно-серебристых ваху, длинных толстых рыб, похожих на тунца. Их разделывают прямо на каменных столешницах у причала; рыбье мясо темно-красного цвета. Вокруг рыбаков толпятся десятки игуан, пеликанов и тюленей. Тюлени терпеливо ждут, склонив головы набок, пеликаны сидят на соседнем столе, некоторые примостились на растущих из воды мангровых деревьях, парочка бродит поблизости, заранее раскрыв клювы. Воздух полон птичьих криков, тявканья тюленей, пахнет свежевыпотрошенной рыбой, от обилия животных кажется, что земля шевелится.

Гэвин и Оушен проходят мимо, не останавливаясь, им хорошо, только чуточку тоскливо. В последние дни они много купались, ныряли и плавали с акулами и скатами, совершали долгие прогулки по белоснежным песчаным пляжам, стараясь не наступать на игуан. Видели высокие, как деревья, кактусы, ручных зябликов, бесконечные колонии тюленей, пингвинов, экзотических птиц… Дикие животные и даже рептилии здесь не боятся человека, наоборот, радуются соседству с ним.

Они поворачивают налево, сквозь лабиринт боковых улочек выходят к гостинице: улица полна открытых прилавков, кафешек и ресторанчиков, торгующих всевозможной снедью. Здесь царит оживление, воздух пропитан дымом и запахом кипящего масла. Они выбирают столик, садятся, заказывают цыпленка барбекю, жареный картофель. Оушен в изнеможении кладет голову на стол. Гэвин прихлебывает холодное пиво, отпускает на волю блуждающие мысли. Скоро карнавал, наверное, сестрица уже приехала навестить Одри, его старенькую маму. В голове проносятся обрывки слов, калейдоскоп образов: Клайв, Пако, Петала, его противная теща Джеки… Интересно, Петала скучала по нему? Кто теперь работает в его бывшей должности? Как поживает Жозефина? И как соседи восприняли его побег, уж они-то должны его понять. Как давно это было… Сейчас он уже не так часто проверяет, бьется ли сердце, он немного похудел, окреп, в полной мере вернул морские навыки. Стал настоящим моряком, это через столько лет, кто бы мог подумать?!

Оушен вдруг резко поднимает голову.

— Папа, что это?

За соседним столиком ужинает семья из Эквадора. Официантка только что поставила перед ними большую тарелку, на которой разложена тушка маленького зверька, слегка напоминающего кролика. К горлу Гэвина подкатывает комок, он сразу же узнал это блюдо. Из кухни выходит еще одна официантка со второй тарелкой, ставит ее на стол под одобрительные ахи и охи семейства, с нетерпением желающего отведать деликатес. Маленькие тушки окунули в кипящее масло и обжарили до золотистой корочки.

— Ээээ… — Он останавливает официантку, спрашивает на ломаном испанском: — Qué es eso?[13]

— Сиуе, — отвечает та.

— Сиуе?

Официантка кивает.

— Qué es?[14]

— Морская свинка, — повернувшись к нему лицом, вдруг громко и четко произносит официантка.

Оушен хлопает ресницами.

— Папа, морская свинка — это кто?

— Такой мелкий зверек типа крысы или… хомячка.

— Они что, будут ее есть?

— Да.

— Фу-у-у!

— Видишь, им нравится, это считается деликатесом.

— Но почему?

— А почему нет?

— Я не понимаю, папа.

— Чего, детка?

— Почему одних зверьков едят, а других нет?

— Хороший вопрос, но ответа на него я не знаю. Спросим премьер-министра Эквадора?

— А почему не едят тюленей? Или пингвинов?

— Некоторые и хотели бы, но не имеют права. Эти животные находятся под охраной.

— А почему хомячки не под охраной?

— Не хомячки, а морские свинки. Понятия не имею.

— Знаешь, папа, в этом нет смысла.

— Согласен. Нет.

Он боится очередного спора, ее бесконечных вопросов.

— Так, — говорит он строго, — давай ешь своего цыпленка и не болтай за едой.

Но Оушен уже не хочет цыпленка, ковыряется в картошке, бросая косые взгляды на семейство за соседним столиком. Женщина, наверное мать, жадно обгладывает голову, дети дерутся за ножки-палочки.

— Моя мама не стала бы есть морскую свинку.

— Никогда в жизни.

— Мы можем снова позвонить ей, папа? Рассказать о Сюзи?

— Конечно. Давай