Прыжок в неизвестное. Парикмахер Тюрлюпэн - Лео Перуц

Глава XXII

Взоры собравшихся обращены были на Неустрашимого. Великий мастер ратного искусства набрасывал в смелых чертах картину предстоящей войны, которая должна была положить конец кровавому господству кардинала и восстановить былую мощь и блеск дворянства.

– В Лотарингии и во Фландрии мы возьмем на жалованье войска. Для этой цели мы уже сейчас располагаем ста шестьюдесятью тысячами ливров, частью в серебре, частью в двойных пистолях. Этого достаточно, чтобы поднять на ноги четыре тысячи человек. Для содержания этой армии нужно собрать триста тысяч ливров. Ведение войны стоит денег. Кто хочет видеть, как я танцую, должен заплатить за скрипки.

Он ударил рукой по эфесу шпаги и рассмеялся. Виконт д’Антрак изъявил готовность, от имени Тюреннского вице-графства, поручиться за эту сумму.

– Мы переходим границу, – продолжал Неустрашимый, – и с этого мгновения становимся королевской армией. Форсированным маршем приближаемся мы к столице. В Карбейле собирается между тем знать Иль-де-Франса и занимает мост Вильнев-Сен-Жоржа. Ибо это место я предполагаю сделать средоточием своего расположения.

– Мы готовы беспрекословно подчиняться вам, – заявил представитель Иль-де-Франса.

– Здесь буду я ждать неприятельской армии. Местность эта с ее обрывами, холмами и потоками представляет для меня огромные преимущества и дает мне возможность разметать авангард неприятельских колонн еще прежде, чем они успеют развернуться. Владея переправой через реку, я могу напасть на врага с тыла и обстреливать его с обоих флангов. Господин маршал де ла Мэйре, командующий войсками господина кардинала, будучи опытным полководцем, прекратит бой, едва лишь ознакомится с положением, и начнет отступать. Я его преследую. Париж открывает ему ворота, а я отрезаю подвоз провианта в столицу как сухопутный, так и речной.

– Тем временем, – перебил его герцог де Невер, – из Орлеана движется на выручку господин маршал де Гиш.

– Правильно, – сказал Неустрашимый, – а из Труа приближаются войска господина Окенкура. Дело наше проиграно, если мы не успеем овладеть городом и захватить кардинала, прежде чем перед стенами Парижа появятся вспомогательные войска. У нас нет тяжелых орудий, а город сильно укреплен. Но в его стенах живут двести пятьдесят тысяч человек, и если они два дня кряду просидят без хлеба, то заставят кардинала открыть нам двери. Человеку нужно, чтобы выжить, полтора фунта хлеба в день, это составляет…

– Ого! – воскликнул шевалье де Лансак. – Мои слуги получают в день по четыре фунта хлеба, и то не считая того, что они съедают к супу.

– Слепые в нашей богадельне получают в год по пяти сетье пшеницы и при этом всегда жалуются на недоедание, – сообщил виконт д’Оптэр.

– Два фунта хлеба, и столько же мяса, и кружка вина – вот ежедневная порция конного солдата, – объявил капитан де Кай и де Ругон.

– Я считаю полтора фунта на человека, – продолжал Неустрашимый, – это составляет в день две тысячи сетье для всего города, если принять, что из одного сетье пшеницы можно выпечь двести фунтов хлеба. Хлебные склады в гавани, снабжающие город пшеницей, вмещают сто двенадцать тысяч сетье. Остального запаса зерна и муки, разбросанного по пекарням, амбарам и мельницам, едва хватит на два дня. Необходимо поэтому разрушить огнем обе большие мельницы и хлебные склады в гавани, едва лишь наши войска появятся перед городскими стенами. Кто готов пожертвовать жизнью ради этого предприятия, от удачного исхода которого зависит успех кампании?

– Я! – крикнул Тюрлюпэн.

В зале воцарилось молчание. Дворяне испытующе смотрели в лицо человеку, взявшему на себя опасное поручение.

Герцог де Лаван подошел к Тюрлюпэну.

– Господин де Жослэн, – сказал он ему почтительно, – я знаю, какое страстное участие вы принимаете в нашем деле, и благодарю вас за это доказательство неустрашимости. Но вы в этом городе чужой, вы не знаете гавани и всех ее уголков. А для успеха предприятия очень важно…

Тюрлюпэн не дал ему договорить. Вдохновленный величием своего решения, он готов был скорее выдать свою тайну, чем лишиться славы такого подвига.

– Я знаю город и его улицы, – сказал он, – я знаю гавань и ее уголки так же хорошо, как