Заметки о моем поколении. Повесть, пьеса, статьи, стихи - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Я и не знал, что «По эту сторону рая» – книга об эмансипе, пока Джордж Джин Нейтан[35], которому довелось прочитать фрагменты романа еще до публикации, не сказал мне об этом. Впрочем, я не считаю ни одну из моих героинь типичным воплощением этакой Далси[36] в укороченной юбке, прокладывающей путь через фойе отеля «Билтмор» во время вечернего чаепития. Моя героиня такова, какой эмансипе хотела бы себя видеть; реальная фифа-эмансипе – куда боле унылый и серый экземпляр. Я постарался представить разные стороны личности – и был обвинен в создании типажа.

Думаю, будь я книготорговцем, по-настоящему заинтересованным в лучших книгах, я объявлял бы о хороших новинках сразу же, как только издатель сообщит мне о них, и загодя собирал бы заказы от покупателей.

«Глядите-ка, – говорил бы я им, – вот роман Фицджеральда, ну вы знаете – тот самый парень, который затеял все это дело насчет эмансипе. Я так понимаю, что его новая книга – ошеломительная сенсация (в заглавии слово „чертов“). Давайте-ка я запишу за вами один экземпляр».

И это было бы недалеко от истины. Я не большой любитель сенсаций, но в данном случае вынужден признать себя виновным. И я твердо уверен, что хотя мои книги и могут вызвать возмущение у многих, но зато они никого не заставят скучать.

«Записные книжки» Сэмюэля Батлера. Ум и сердце моего самого любимого викторианца.

«Философия Фридриха Ницше» (Г. Л. Менкен). Острый, безжалостный ум интерпретирует Великого Философа Современности.

«Портрет художника в юности» (Джеймс Джойс). Ибо именно Джеймс Джойс будет оказывать самое глубокое влияние на литературу в ближайшие пятьдесят лет.

«Зулейка Добсон» (Макс Бирбом). За подлинное наслаждение ее изысканным снобизмом.

«Таинственный незнакомец» (Марк Твен). Предельно искренний Марк Твен. Это и книга, и потрясающее откровение.

«Ностромо» (Джозеф Конрад). Как «Улисс» – великий роман будущего, это – великий роман последних пятидесяти лет.

«Ярмарка тщеславия» (Теккерей). Комментарии излишни.

«Оксфордская антология английской поэзии». По-моему, это собрание лучше, чем подборка Пэлгрейва.[38]

«Таис» (Анатоль Франс). Великая книга, написанная Уэллсом и Шоу в одном флаконе.

«Семнадцать» (Бут Таркинтон). Самая смешная книга из всех, что я прочел.

Во дни вздорожания съемного жилья в дома утомленных грузчиков и торговцев бананами часто являлись напыщенные вдовы – лимузины свои они оставляли пыхтеть у тротуара.

– Джузеппе, – обращалась к хозяину напыщенная вдова, – чтобы атмосфера в доме была повеселее, нужно каждый вечер играть в шарады.

– В шарады? – повторял озадаченный Джузеппе.

– Всей семьей, – поясняла, сияя, вдова. – Вот представь себе, что в один из вечеров ваша жена и дочери задумали слова «виконтесса Солсберийская» или «инициатива и референдум» и представили их в картинках – а вы с сыновьями должны догадаться, что именно они представляют. Это очень весело, куда веселее, чем торчать в пивной.

Посеяв благое семя, вдова возвращалась в лимузин и отбывала к следующему Джузеппе в своем списке – список был составлен членами Общества поощрения салонных игр в небогатых семьях.

Так выглядела попытка насадить сверху воображение – попытка не более успешная, чем нынешние попытки переодеть гавайских аборигенок в балахоны из марли по доллар восемьдесят пять центов за штуку, пошитые в Патерсоне, штат Нью-Джерси.

Среднестатистический дом – место невообразимо скучное. Это банальность; она принимается за данность до такой степени, что на ней построен чуть ли не весь наш национальный юмор. Мужа тянет в клуб, а жену в кинематограф – как мог бы сказать, но не сказал Шелли,[40] – а в последнее время еще и дитя вопит, чтобы его покатали при лунном свете.

Статистические данные, полученные в прошлом году в штате Арканзас, свидетельствуют: тридцать семь из каждых ста жен признают, что замуж вышли, прежде всего чтобы сбежать из родительского дома. Цифры катастрофические. И то, что девятнадцать из этих тридцати семи сразу после замужества запросились обратно домой, ничего не меняет в этой ужасной ситуации.

Легко сказать, что в домах прежде всего недостает воображения. Хорошо контролируемое воображение – вещь почти настолько же редкая, как и радий, и оно вовсе не сводится к играм в шарады, подражаниям Чарли Чаплину или сооружению из папье-маше абажуров для газовых рожков образца 1891 года; воображение – это отношение к жизни. Оно состоит в том, чтобы вкладывать в доблестную, пожизненную, исконную битву с домашней скукой всю ту энергию, которую обычно вкладывают в воркотню, самооправдания и упреки – стандартные уловки, с помощью которых все мы привыкли коротать тяжелые часы.

При слове «энергия» сразу же возникает образ крупной суетливой женщины, которая тяжело дышит сквозь сжатые губы, носится от одного ребенка к другому и пытается устроить в гостиной такое миленькое рождественское представление. Вот только я имею в виду воображение совсем иного толка.

Существует несколько типов воображения. Например, я некогда знавал одну мать семейства, некую миссис Джудкинс, обладавшую незаурядным воображением. Сложись жизнь немного иначе, миссис Джудкинс могла бы продавать плоды своего воображения журналам и кинокомпаниям, а возможно, даже изобрела бы новую разновидность бельевых крючков. Или применила бы свое воображение к тонкому и замысловатому делу – созданию уютного и счастливого дома. Думаете, миссис Джудкинс воспользовалась своим воображением для этих целей? Ничего подобного. На это у нее воображения не хватило.

Дело в том, что воображение ее имело протечку и содержимое его постоянно вытекало в пустоту – примерно таким вот образом: в шесть утра миссис Джудкинс просыпается. Лежит в постели. Ее начинают одолевать ежедневные тревоги. Вчера вечером, когда ее дочь Анита пришла с танцев, не выглядела ли она усталой? Да, выглядела. У нее были темные круги под глазами. Темные круги – страшилка ее собственного детства. Миссис Джудкинс прекрасно помнит, как ее мать переживала из-за темных кругов. Нет сомнений, Анита находится на грани нервного срыва. Какой кошмар! Стоит вспомнить об этой миссис… как ее там – у которой случился нервный срыв в этом… этом… как там называлось это место? Только подумать! Ужас! Ну ладно, я… я попрошу ее сходить к врачу; а вдруг она откажется? Может, не пускать ее на танцы – этак месяц?

И выпрыгивает миссис Джудкинс из постели в состоянии нервной оторопи. Стремление у нее одно – совершить некий малопонятный неврастенический поступок, дабы отвратить некую малопонятную неврастеническую катастрофу. Она