Бертольд Брехт - Дни коммуны

Возглас. Равная оплата! Заработок рабочих!

Варлен. "Исходя из того, что ни один народ не стоит выше последнего из своих граждан, обучение должно быть доступно для всех, бесплатно и общественно полезно".

Возглас. Питание для школьников! Воспитание начинается с питания: чтобы научиться знаниям, надо сначала приучиться есть.

Смех, аплодисменты.

Варлен. "Исходя из того, что цель жизни состоит в беспрепятственном развитии наших физических, духовных и моральных способностей, собственность не может быть не чем иным, как правом каждого получать свою долю от результатов коллективного труда соответственно мере вложенных им усилий. На фабриках и в мастерских должен быть введен коллективный труд".

Аплодисменты,

Варлен. Таковы, друзья мои, первые законы, которые должны быть немедленно осуществлены. Я открываю первое рабочее заседание Парижской коммуны.

Б

Министерство внутренних дел. Швейцар вводит Женевьеву и Ланжевена в одну

из канцелярий. Дождь.

Женевьева. Вы говорите, что ни один из чиновников здесь не появлялся? Вот уже целую неделю?

Швейцар. Да. Иначе я бы знал, ведь я швейцар.

Женевьева. Сколько чиновников работало обычно?

Швейцар. Триста восемьдесят четыре и господин министр.

Женевьева. Вы знаете, где каждый из них живет?

Швейцар. Нет, не знаю.

Женевьева. Как же выяснить, где расположены школы, сколько их в округах, где живут учителя, откуда берутся деньги на их содержание? Они забрали отсюда даже ключи.

Ланжевен. Надо позвать слесаря.

Женевьева (швейцару). А вам придется пойти и купить керосину для лампы. (Роется в кошельке.)

Швейцар. Вы собираетесь работать и ночью?

Ланжевен. Это уполномоченный Коммуны по народному образованию.

Швейцар. Все это очень хорошо, но только это не мое дело - ходить за керосином.

Женевьева. Ну ладно, но...

Ланжевен. Нет, не ладно. Вы пойдете и купите керосин. Но вы пойдете после того, как вы покажете уполномоченному, где находятся списки школ и карты округов.

Швейцар. Я могу показать только расположение канцелярий.

Женевьева. Мне придется спросить уборщицу - может быть, у нее есть дети, которые ходят в школу.

Ланжевен. Она, конечно, не знает,

Женевьева. Вместе мы скорее разберемся.

Ланжевен. Лучше всего было бы построить новые школы. Тогда по крайней мере мы знали бы, где они находятся. Все нужно строить заново, все - от начала до конца. Потому что это всегда плохо делалось. Все - от больниц до уличных фонарей... Сколько платит вам население за ваши услуги, к которым не относится добывание керосина?

Швейцар. Семь франков восемьдесят в день, но это платит мне не население, а государство.

Ланжевен. Да, тут и в самом деле большая разница. Наш уполномоченный будет руководить народным образованием в Париже за одиннадцать франков в день - это вам что-то говорит?

Швейцар. Как ей угодно.

Ланжевен. Вы можете идти. Ведь это тоже относится к вашей службе.

Швейцар уходит, волоча ноги.

Женевьева (распахивает окно). А ведь он и сам бедняк.

Ланжевен. Он-то этого не думает. Я, вероятно, сделал ошибку, сказав ему, насколько невелика ваша заработная плата. Теперь он будет вас презирать. Он и не подумает гнуть спину -перед особой, которая зарабатывает всего на несколько франков больше его. А ничего другого он не умеет, спину гнуть - вот его служба.

Женевьева. Его ничему другому не научили. Что видит этот человек? Люди, сидевшие на постах министров и министерских советников, бежали из-за низких окладов, и все чиновники, даже самые мелкие, оставляют Париж в темноте, грязи и невежестве. А между тем без них не обойтись...

Ланжевен. В том-то и беда. Вся их задача - доказать, что они незаменимы. Так уже повелось тысячелетиями. Но нам придется отыскать людей, которые так организуют работу, чтобы их всегда можно было заменить. Это будут рационализаторы работы, великие труженики будущего... Смотрите, сюда идет Бабетта.

Входят Бабетта и Филипп.

Бабетта. Тебя вообще больше не видно. В "Офисиель" написано, что тебя сделали министром или чем-то в этом роде.

Женевьева (тревожным шепотом). Это он тебе сказал, где меня можно найти?

Бабетта. Кто? Швейцар. Филипп показал ему пистолет.

Ланжевен. Я назначаю тебя помощником уполномоченного по транспорту моим помощником. Поезда с Северного вокзала, правда, отходят, но они не возвращаются. К тому же они вывозят содержимое целых особняков. Я конфискую имущество железнодорожной компании и предам высших чиновников военному суду. К этому вынуждают обстоятельства. Сюда чиновники вообще не приходят, туда они являются, чтобы организовать саботаж. А зачем вы пришли?

Бабетта. Вы должны немедленно помочь пекарям.

Женевьева. Но я же уполномоченная по народному образованию.

Филипп. Тогда возьми нас под свое начало. В ваших газетах написано, что рабочие должны просвещаться, но как это сделать, если работаешь по ночам? Я вообще не вижу дневного света.

Ланжевен. Кажется, Коммуна уже издала декрет, отменяющий ночной труд для пекарей.

Филипп. Но хозяева пекарен его не признают. А мы не имеем права на стачку, мы жизненно необходимые. Но хозяйка может прикрыть свою пекарню, если ей захочется. Вот, я принес вам хлеба. (Подает Женевьеве каравай.)

Женевьева. Это взятка. (Ест хлеб.)

Ланжевен. Если она закроет, мы конфискуем ее пекарню и будем вести дело сами.

Филипп. Что, вкусно? От нас вы можете принять взятку, лишь бы не от хозяев. Ваши слова я передам в корпорации, не то сегодня ночью побьют все окна в пекарнях... А что с Бабеттой и мадам Кабэ? Их хозяин, военный портной Бюссон, вернулся.

Бабетта. Но теперь он платит только один франк за пару штанов. Национальная гвардия, говорит он, заказывает по самым низким ценам.

Женевьева. Почему вы так смотрите на меня, Пьер?

Ланжевен. Я изучаю, гражданка, как вы находите общий язык с населением.

Женевьева. У нас нет денег. Мы экономим средства населения.

Бабетта. Но ведь население - это мы.

Женевьева нерешительно смотрит на Ланжевена.

Ланжевен. Учись, учительница.

Бабетта. Если Коммуна будет платить нам меньше, чем Империя, то она нам не нужна. И Жан - он там, на фортах, и он готов умереть за то, чтобы прекратилась эта эксплуатация.

Филипп. А когда доходит до его штанов, то вы плюете в лицо его матери. И его подружке. Вы должны бы...

Ланжевен. Мы? А вы что же?

Филипп. Хорошо, мы должны...

Ланжевен. Вот так-то лучше.

Филипп. Итак, что мы должны?

Ланжевен. Вы, конечно, не состоите в корпорации портных? А именно там должны определяться цены. А вовсе не в мастерской господина Бюссона.

Бабетта. Откуда нам это знать?

Женевьева. Я стараюсь открыть такие школы, в которых дети этому научатся.

Бабетта. А где вы возьмете на это деньги, если вы даже за штаны не можете прилично заплатить?

Женевьева. Французский банк находится отсюда всего в нескольких кварталах. А затруднения начались уже здесь. Здесь даже шкафы заперты.

Филипп. Ну их-то, я думаю, мы можем взломать.

Ланжевен. Вот как, ты пекарь, но ты готов взяться и за слесарную работу? Дети мои, я вижу, дела Коммуны идут на лад. Глядишь, он еще научится управлять государством. (Заводит большие стенные часы, легким толчком пускает маятник.)

Все смотрят на часы и смеются.

Не ждите от Коммуны большего, чем от самих себя.

VIII

Кабинет директора Французского банка. Маркиз де Плок в беседе с тучным

священником, прокуратором парижского архиепископства. За окном дождь.

Де Плок. Скажите господину архиепископу, что я благодарю его за передачу пожеланий господина Тьера. Десять миллионов франков будут обычным путем доставлены в Версаль. Какая судьба ждет Французский банк в ближайшие дни - мне неизвестно. Я с минуты на минуту ожидаю появления уполномоченного Коммуны и своего ареста. Здесь, монсиньор, находятся, два миллиарда сто восемьдесят миллионов. Здесь жизненный нерв Франции, перережут его эти люди - и они победили, что бы ни случилось.

Слуга. Господин Белай, делегат Коммуны.

Де Плок (бледнеет). Итак, монсиньор, наступает роковой час Франции.

Тучный священник. Как мне уйти отсюда?

Де Плок. Держите себя в руках.

Входит Белай.

Монсиньор Бошан, прокуратор его святейшества архиепископа.

Тучный священник. Разрешите откланяться.

Де Плок. Полагаю, что вам нужно разрешение господина.

Белай. Передайте внизу капитану эту визитную карточку.

Священник и делегат раскланиваются, толстяк уходит.

Гражданин, казначеи батальонов Национальной гвардии стоят в министерстве финансов перед запечатанными сейфами. Но жалованье должно быть выплачено, иначе банк будет разграблен и никакие мои уговоры его не спасут. У людей жены, дети.

Де Плок. Господин Белай, на основании решения вашего Центрального комитета служащие Французского банка образовали батальон Национальной гвардии. Позвольте мне заверить вас, что они уже более двух недель не получают ни одного су и что и у них имеются жены и дети. Вы, сударь, прошли сюда дворами, и вы видели этих людей: они вооружены, среди них есть даже шестидесятилетние. Я могу вас заверить, что они будут сражаться, если произойдет нападение на вверенный им банк.