Чарльз Диккенс - Жизнь и приключения Мартина Чезлвита (главы XXVII-LIV)

- Упомянул, - ответил старый Мартин.

- Да, сэр. Красивая фамилия, сэр?

- Очень хорошая фамилия, - сказал Мартин.

- Даже жалко менять такую фамилию на Тэпли, правда, сэр? - спросил Марк.

- Это зависит от самой леди. Какого она об этом мнения?

- Да вот, сэр, - сказал мистер Тэпли, - ее мнение такое, что фамилия, пожалуй, и не так хороша, зато ее владелец, может быть, окажется лучше; и потому, сэр, если ни у кого не найдется возражений или препятствий и так далее, то "Синий Дракон" будет теперь называться "Веселый Тэпли". Вывеска моего собственного изобретения, сэр. Очень новая, завлекательная и выразительная!

Все происходившее было так мало приятно мистеру Пекснифу, что он стоял, упорно глядя в пол и все время перебирая руками, словно его уже приговорили к каторжным работам. Не только вся его фигура как будто съежилась, но его поражение отразилось даже и на костюме. Платье у него казалось потертым, белье пожелтелым, волосы прямыми и слипшимися; даже сапоги - и те выглядели скверными и нечищеными, словно весь лоск сошел с них, как и с хозяина.

Скорее чувствуя, чем видя, что старик указывает ему на дверь, он поднял глаза, взял свою шляпу и обратился к нему со следующими словами:

- Мистер Чезлвит, сэр! Вы пользовались моим гостеприимством.

- И платил за него, - заметил тот.

- Покорно благодарю! В этом слышится, - тут мистер Пексниф полез в карман за носовым платком, - ваша прежняя прямота и откровенность. Вы платили за него. Я собирался об этом упомянуть. Вы обманули меня, сэр. Еще раз благодарю вас. Я этому рад. Видеть вас здоровым и в полном рассудке при любых условиях является достаточной наградой. Быть обманутым - значит быть доверчивым по натуре. Я благодарен за это богу. По мне, гораздо лучше иметь доверчивую натуру, сэр, чем подозрительную!

Тут мистер Пексниф поклонился и, скорбно улыбнувшись, утер слезу.

- Едва ли найдется хоть одно лицо среди присутствующих, мистер Чезлвит, - сказал мистер Пексниф, - кем я не был обманут. Я в ту же минуту простил этим лицам. Это был мой долг, и, разумеется, я его выполнил. Достойно ли было с вашей стороны пользоваться моим гостеприимством и играть роль, которую вы играли в моем доме, - это вопрос, сэр, который я предоставляю решить вашей собственной совести. И ваша совесть не оправдает вас - нет, сэр, нет!

Произнося эти последние слова громким и торжественным голосом, мистер Пексниф несколько увлекся собственным красноречием, однако не позабыл подвинуться ближе к двери.

- Меня ударили сегодня, - говорил мистер Пексниф, - ударили палкой - и я имею все основания думать, что эта палка была шишковатая, - по самой уязвимой и чувствительной части тела, какая имеется у человека, - по голове. Несколько ударов было нанесено мне без палки, сэр, в еще более уязвимую часть моего существа - в сердце. Вы упомянули, сэр, что я лишился моего состояния. Да, сэр, лишился. В силу неудачной спекуляции, сочетавшейся с предательством, я доведен до бедности в такое время, сэр, когда моя любимая дочь овдовела и несчастье и позор вошли в мою семью.

Тут мистер Пексниф снова отер слезу и слегка стукнул себя в грудь два или три раза, словно в ответ на такие же два-три стука изнутри, поданные звонким молотком его чистой совести и означающие: "Не падай духом, дружище!"

- Я знаю человеческую душу, хотя и верю в нее. Это моя слабость. Неужели я не знаю, сэр, - тут он перешел на чрезвычайно жалобный тон и, как было замечено, взглянул на Тома Пинча, - что мои несчастия привели к такому обращению со мной! Неужели я не знаю, сэр, что, если б не они, мне никогда не пришлось бы выслушать то, что я выслушал сегодня? Неужели я не знаю, что в уединении и тишине ночи едва слышный голос станет шептать вам на ухо: "Это было дурно, это было дурно, сэр"? Подумайте об этом, сэр (если только вы будете так добры), отогнав от себя порывы страсти и отстранив все свойственное предубеждению, - я беру на себя смелость сказать это. И если вы когда-нибудь задумаетесь - о безмолвной могиле, что кажется мне весьма сомнительным, судя по вашему поведению сегодня, если вы когда-нибудь задумаетесь о безмолвной могиле, сэр, вспомните обо мне. Если вы заметите, что приближаетесь к безмолвной могиле, сэр, вспомните обо мне. Если вы пожелаете, чтобы на вашей безмолвной могиле была начертана какая-нибудь надпись, то пусть начертают, что я - ах, мой раскаивающийся друг! - что я, то ничтожество, которое сейчас имеет честь вас упрекать, простил вам, что я простил вам, когда мои раны были еще свежи и когда моя грудь была только что растерзана. Сейчас вам, быть может, неприятно это слышать, сэр, но когда-нибудь вы найдете в этом утешение. Дай бог вам найти в этих словах утешение, когда вы будете в нем нуждаться! Всего хорошего, сэр!

Произнеся эту возвышенную речь, мистер Пексниф удалился. Однако эффект был сильно испорчен тем, что он тут же чуть не сшиб с ног какого-то невероятно взволнованного человечка в коротеньких плисовых штанах и очень высокой шляпе, который впопыхах взбежал по лестнице и ворвался прямо в комнату к мистеру Чезлвиту, словно сумасшедший.

- Есть тут кто-нибудь, кто его знает? - крикнул человечек. - Есть тут кто-нибудь, кто его знает? Ах, боже мой, есть тут кто-нибудь, кто его знает?

Все присутствующие переглянулись, ища друг у друга объяснения, но никто ничего не понимал, кроме того, что появился взволнованный маленький человечек в очень высокой шляпе, который то вбегал, то выбегал из комнаты, так быстро перебирая ногами, что одна пара его ярко-синих чулок могла показаться по меньшей мере за дюжину, и все время твердил пронзительным голосом: "Есть тут кто-нибудь, кто его знает?"

- Если у вас в голове еще не все кверху дном, мистер Свидлпайп, воскликнул другой голос, - то уймитесь и не кричите так, сударь, попрошу вас!

В то же время в дверях показалась миссис Гэмп, задыхаясь и страшно пыхтя от ходьбы по высокой лестнице, но все-таки приседая из последних сил.

- Извините уж его за слабость, - произнесла миссис Гэмп, глядя на мистера Свидлпайпа с большим негодованием. - Так я и знала, и можно было этого ожидать; лучше было бы утопить его в Темзе, чем вести сюда. Еще и часа не прошло, как он чуть не отрезал бритвой нос отцу такого замечательного семейства, мистер Чезлвит, где три раза подряд было по двойне; и начисто откромсал бы, да тот увидел в зеркало, к чему идет дело, и увернулся от бритвы. Никогда еще, мистер Свидлпайп, уверяю вас, сударь, я не понимала так хорошо, какое это несчастие быть с вами знакомой, а вот теперь понимай) и прямо так и скажу, сударь, без обмана!

- Прошу прощения, леди и джентльмены, - воскликнул маленький брадобрей, снимая шляпу, - и у вас тоже, миссис Гэмп... Но... - опять воскликнул он, смеясь и плача, - но нет ли тут кого-нибудь, кто его знает?

Не успел брадобрей произнести эти слова, как в комнату ввалилось некое существо в высоких сапогах с отворотами и с забинтованной головой и принялось ходить кругом, кругом, кругом по комнате, воображая, по-видимому, что идет прямо вперед.

- Посмотрите на него! - вскричал взволнованный брадобрей. - Вот он! Это у него скоро пройдет, он скоро опять будет в полном порядке. Вовсе он не помер, живой, не хуже меня! Еще как жив и здоров! Правда, Бейли?

- П-пожалуй, что и так, Полли, - ответил тот.

- Посмотрите-ка! - воскликнул маленький брадобрей, плача и смеясь в одно и то же время. - Когда я останавливаю его, он не вертится. Вот! Теперь он в полном порядке. С ним ничего особенного нет, только он потрясен немножко и голова у него кружится. Так ведь, Бейли?

- П-пожалуй, что и кружится, Полли; пожалуй, что так! - сказал мистер Бейли. - Боже мой! Прелестная Сара! Вот вы где!

- Что за мальчик! - воскликнул мягкосердечный Полли, чуть не рыдая над ним. - В жизни не видывал такого мальчика! Ведь все это он шутит. Такой забавник. Он у меня войдет в дело. Уж я решил, что войдет. Мы будем Свидлпайп и Бейли. Он займется птицами (ах, хорош он будет для петушиных боев!), а я бритьем. Я ему передам всех птиц, как только он поправится. Отдам ему и маленького щегла в лавке, и всех остальных. Такой мальчик! Прошу прощения, леди и джентльмены, ведь я думал, что кто-нибудь здесь его знает!

Миссис Гэмп заметила, не без зависти, что относительно мистера Свидлпайпа и его юного друга у всех, по-видимому, сложилось благоприятное мнение и что сама она отодвинулась из-за этого как бы на задний план. Поэтому она пробилась вперед и изложила свое дело.

- Это такая вещь, мистер Чезлвит, - сказала она, - что даже самой миссис Гаррис известна как нельзя лучше, ведь у нее в родне с материнской стороны есть один премиленький младенец (хоть она и не всем про это рассказывает), который сидит в банке со спиртом; и вдруг она видит этого самого младенца на Гриничской ярмарке, в одном балагане с красноглазой женщиной, карликом из Пруссии и живым скелетом; судите же сами, что она почувствовала, когда заиграла шарманка и вдруг ей показывают сыночка ее родной сестры, - а по вывеске никак нельзя было этого ожидать, там он был нарисован, совсем напротив, живехонький, куда больше ростом и так прелестно играет на арфе, а он, бедняжка, вовсе и не умел, да и где же ему было, когда он и прожил всего ничего, даже и говорить об этом не стоит! А миссис Гаррис, мистер Чезлвит, знает меня много лет и может подтвердить, что для дамы, которая овдовела, не найти никого лучше меня в услужение, вот я и надеюсь ей послужить. С позволения всего этого приятного общества, которое я здесь вижу.