Давид Ланди - Биоген

© Ланди Д., текст, 2016

© Издание, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2016

Я ненавижу книги.

Каждое утро я встаю, пью кофе, смотрю в окно и ненавижу книги. Одиннадцать лет. Каждый день и даже во сне я ненавижу книги и ищу истории, которые могли бы ни много ни мало… изменить мир. Мой мир, ваш мир, наш мир. Превращаю истории в кирпичики из бумаги и картона, кирпичики побольше и кирпичики поменьше, потолще и потоньше, черные и белые (только не горелые)…

Толстой. Достоевский. Гоголь. Ну, Булгаков. Ну, Чехов. Висят над школьной доской, пылятся. Их профили выбиты на медальках, напечатаны на конфетных фантиках, отлиты в бронзе, высечены в мраморе. А есть другие. Без фантиков, мрамора и даже без школьной доски. Неизвестные, не знакомые ни мне, ни вам (порой до самого выхода тиража из печати), но похожие друг на друга в одном: у них за душой есть классные истории.

Эти истории могут стать для вас… ничем не стать. А могут – утешением, советом, помощью, путешествием куда-то, откуда вы вдруг все увидите в невероятно четком свете и тут же все поймете, как будто знали всегда. Написанные из радости и боли, но никогда – из равнодушия. Из любви и ненависти, но ни разу – из душевного холода.

Берите, читайте или просто пролистывайте. Мните, разглаживайте, загибайте и отбивайтесь от (подставьте каждый что-то свое). Забудьте сразу по прочтении или запомните навсегда.

А я… я найду еще;)

Ваша Юлия Качалкина

У меня дома всего пять книг. Большая, маленькая, синяя, коричневая и… Мураками! Я не очень помню, кто автор у четырех из пяти, а с Мураками я люблю пить вискарь и слушать джаз.

Главное, зачем мне нужны эти книги дома – затем, что я их люблю перечитывать. Вот эта – про любовь и прощение, вот эта – по приколу, а вон та – про то, что грустное на самом деле часто – очень смешно – помогает не драматизировать всякую житейскую фигню.

Для меня книга – это кино, которое я сам режиссирую в своем воображении. Ни больше ни меньше. Посмотрел, получил эмоции и дальше ищешь что бы такого «снять». Меня интересует только история. Хорошая и хорошо написанная. И, желательно, не про вселенскую тоску, какое бы имя ни стояло на обложке и какие бы литературные премии книга ни получила.

Вообще не понимаю, зачем литературу сделали знаменем снобизма. Я обычный нормальный читатель, и я хочу просто развлечься. Хоть с Чеховым, хоть с этой, в черной обложке.)

Лишь бы история была клевой, и автор не зануда)

Владимир Чичирин, обычный читатель.

У меня никогда не было книжных полок, но я всегда покупала книги и закапывала их по углам в квартире, заваливала столы, набивала ими пакеты и откладывала на время, пока не приобрету большие такие, высокие книжные полки. Когда они появились, книги легли на них все своей массой и… застыли во времени, в ожидании, когда я их возьму и перечитаю. А я не брала и не перечитывала, некоторые даже ни разу не открыла. И стою я теперь периодически, любуясь на полки, и не поднимается у меня рука, чтобы нарушить порядок. И я стала думать, почему так: вроде бы все как надо – есть коллекция, живущая в уютном месте, а интереса прочесть нет, что случилось? И поняла, что случилась жизнь: «постарели» эти книги, а я как бы «помолодела». И неохота мне читать ладно скроенные по шаблону произведения, открывать одни и те же угрюмые обложки НАДОЕЛО. Хочется легкости «книжного бытия», хочется по-настоящему талантливой литературы, умеющей простым и веселым языком сказать о любых вещах, даже мрачных.

Теперь у меня есть книжные полки, и, хотя я знаю, что когда-нибудь и это новое осядет тяжелым нечитаемым грузом, я готова произвести революцию: повыбрасывать сегодняшнее избитое старое и поселить там то, что действительно будет пусть временно, но «работать» на меня – с удовольствием читаться…

Ольга Байкалова, пока лояльная коллега

[2]

Пасмурным ранним утром она выехала из промозглого гаражного общежития и, шлепая калошами резиновых колес, поплелась по огороженному полусонными пассажирами проспекту к конечной остановке. Распластавшиеся на асфальте лужи недовольно хрустели запекшейся коркой льдин и раздраженно осыпали ее немытое брюхо осколками промасленных брызг, застревая в протекторах покрышек. Дребезжа еще не разогревшимся глушителем и отрыгивая в утренний туман выхлопные газы, она вильнула в сторону от поравнявшегося с ней «форда», стыдясь несдержанности простуженного движка.

Укутав шею толстым мохеровым шарфом, он вышел из подъезда и даже не взглянул на возникший перед ним пейзаж. Порыв влажного, скрипучего на ветвях ветра попытался пронизать его стальную грудь и чуть не сбил с ног. Поскользнувшись около фонарного столба на припорошенной снегом ямке, он потрусил мелкими шажками к остановке, расположившейся с лицевой стороны заиндевелого дома. Через длинный двор, заросший старыми черными вязами, через проулок, зажатый с двух сторон рыхлыми лепнинами потрескавшихся от времени фасадов, он выбрался на замороженный ночью проспект и, подойдя к фиолетовому от холода перекрестку, повернулся навстречу плывущей массе металлолома.

Вспыхнувший киноварным маревом светофор озарил сыплющуюся с неба крупу и прервал движение многоколесного стада. Тяжелые тягловые джипосоидные буйволы замерли, переводя горячее дыхание, и стали осматривать призрачными ксеноновыми глазами юркающих через дорогу пешеходов.

Их взгляды встретились, и она дернулась, поперхнувшись низкооктановой бензиновой слюной, когда, выкинув вперед титановую руку, он определился с выбором.

Повинуясь требованию сутенера, тормозные колодки сжали выработанные до щербин диски, когда водитель вдавил педаль тормоза в заюзанный до дыр коврик.

Остановившись, маршрутка распахнула отъехавшую в сторону дверь.

Обволакиваемый теплом незнакомой плоти, он нырнул в образовавшуюся щель бескапотного фургона и стал пробираться сквозь глубину встречных взглядов на заднее сиденье салона.

Ощутив, как входит в нее его упругое стальное тело, она заскрипела рессорами амортизирующих пластин и, почувствовав прикосновение антенны, тронулась в путь.

Их тела закачались в размеренном однообразном движении вьющейся через ухабы дороги. Мимо замелькали пустыри, гаражи, свалки…

Наращивая темп, она поддала газу, погружая его в нежность дерматинового кресла, зажатого меж вытатуированных ржавчиной и прошрамированных дырками крыльев бедер.

«Новенький!» – поняла маршрутка, когда, очнувшись на конечной остановке «Промзона», он стыдливо выбрался из ее берлоги и, оглядывая сонными матовыми глазами незнакомую местность, выругался ржавым баритоном сгибальщика:

– Долбанный двадцатый век!

«Это наша раша – держава наша! Это страна наша – наша раша!» – прогрохотал активным сабвуфером багажник проносящегося мимо бумера.

– Где теперь Лила?[3] Где Фрай?[4] Где нормальное общество ненормальных друзей?

Горлышко бутылки нырнуло в железную пасть Бендера[5] и забулькало, проливаясь в желудок бензобака свежей энергией расцветающего утра.

– Долбанный двадцать первый век! – пролонгировал эмоции робот, бросая опустошенную тару в топорщащиеся вихры кустов…

– Бендер, просыпайся! Твоя мечта сбылась – мы прибыли на планету Алкоголиков![6] – услышал он знакомый голос Лилы и открыл глаза.

– Так это был сон? – удивился робот, обдавая водочными парами лицо циклопа.

– Это была маршрутка, а сон это мы! – засмеялась одноглазая красавица.

– Так значит, мы во сне, – буркнул Бендер, доставая из живота пиво.

– Нет! Во сне они! – указала на разбредающихся по промзоне человеческих самок и самцов Туранга.

«Тогда, что же все это значит?» – подумала маршрутка, подкатывая к месту их недавней встречи.

Допитая пивная бутылка треснула от горлышка к этикетке и разлетелась, раскроив дизайнерскую фантазию на три разнобедренных треугольника, когда она притормозила на светофоре, пугаясь грохота собственных цилиндров. Стадо замерло, ощупывая ксеноновыми призрачными глазами юркающих через дорогу пешеходов, и, чиркнув спичкой, Бендер прикурил жирную ромовую сигару, выпуская в пасмурное промозглое утро облако горячего кубинского дыма. Дым рассеялся вместе с кошмаром недавнего сновидения, и, взглянув в окно корабля, он увидел привычную картину холодного, бескрайнего космоса. Я дома… – улыбнулся робот и, не поворачивая железной головы, бросил через плечо, залезая в сейф своего тела:

– Фрай, пиво будешь?

Фрай оторвал затылок от спинки кресла и, пробежав взглядом по бесформенным, скомканным лицам пассажиров, уставился сонными осоловевшими глазами на незнакомую ему местность. Мимо замелькали пустыри, гаражи, свалки…