Александр Проханов - Крейсерова соната

Теперь настал черед Плужникова. Один на один с исполином, среди униженной и покоренной Москвы, он вздохнул глубоко и шагнул навстречу чудовищу. Вокруг лежал ниц поверженный, опоенный зельями, исколотый ядовитыми иглами, обманутый и запуганный народ, лучше, добрее и краше которого не было на земле. Огромная, пожухлая в страданиях, онемелая от горя Россия взывала к нему, своему воину и заступнику. И, любя свою драгоценную Родину, не налюбуясь на ее милые деревушки, ненаглядные бугорки, сырые в полях стожки, затейливые тропки и чудные речки, зная, что нет на земле благороднее и добрее страны, он вышел на смертный бой.

– Мы твои воины, Родина!.. Русские в славе и правде!.. Пошли нам подмогу!.. Пошли сокровенные силы, Россия!.. – так он молил, выступая вперед, туда, где топтался, порождая землетрясения, чудовищный исполин.

Из сердца Плужникова вырвался прозрачный стремительный луч. Понесся навстречу чудовищу. Усиливая этот луч, наполняя его светом и зеркальным сверканием, встали за спиною у Плужникова поверженные, но не побежденные люди. Те, кто находился на горе с капелькой рыбьего жира на лбу. И те, кто оставался на улицах города, издали наблюдая явление страшного идола. К ним спешили несчетные множества, жившие далеко от Москвы, в бесчисленных деревнях и селениях, в городах и поселках, от океана до океана. Они помогали Плужникову своей волей и силой, любовью и праведностью. К молодым присоединялись старики. С мужчинами вставали женщины. С ними рядом были их дети, те, что умели ходить, и младенцы, которых матери несли на руках. Луч становился все ослепительней, сверкал как меч, завершался пылающим пламенем. Жалил и жег медного исполина, упирался в громадную грудь, стараясь опрокинуть. К живым, ведущим на земле святое сражение, присоединились неживые, лежащие на бесчисленных кладбищах, в курганах и братских могилах. Святые в Русском Раю помогали святой молитвой. Старец Серафим напевал свою песню, махая пруточками. Князь Александр Невский сменил на кольчугу холщовую льняную рубаху. Двадцать восемь героев-панфиловцев вышли на рубеж обороны, и с ними – двадцать девятый, русский герой Иван Иванович. Все насельники Русского Рая молились за Плужникова, посылали ему неодолимую силу.

Луч толкал истукана, прожигал его броню. Шипели и падали расплавленные медные капли. Скрежетали и скрипели доспехи. Из чрева чудовища доносились звериные рыки, словно в накаленной печи поджаривались несметные демоны. Били в медь чешуйчатыми хвостами, скрежетали зубами. Сквозь щели и скважины выталкивались клубы зловонного дыма, пахло паленым копытом.

– Господи, помоги!.. – взывал Плужников, не в силах опрокинуть сатанинское чудище. – Пошли мне подмогу, Господи!..

И подмога явилась. В ночных небесах вдруг открылся прогал глубоко во Вселенную. Наполнился таинственным светом. В этом неземном горнем свете засияло видение. Издалека, из необъятных глубин мироздания, подобно таинственному светилу, стал всплывать, приближаться корабль. Небесный ковчег, прозрачный для лучей, словно отлитый из стекла, плыл по московскому небу. Плужников узнал в нем крейсер «Москва», свой родной могучий корабль. Рубка сверкала как алмаз. Корпус отливал волшебным блеском.

На палубе, в ряд, плечом к плечу, стоял экипаж. Восхищенным любящим взором Плужников узнавал товарищей: командира с прекрасным одухотворенным лицом. Закадычных друзей – оружейника Шкиранду и энергетика Вертицкого. Все родные, знакомые лица. Вокруг их голов светились золотые нимбы. Корабль бесшумно и грозно плыл в московском небе. Был напоен несказанным светом. Из неба неслась могучая музыка, в которой вдруг слышалась то увертюра Мусоргского «Рассвет над Москвой-рекой», то «Акафист Пресвятой Богородицы», то бессловесный и мощный «Варяг».

Из днища, где скрывались антенны гидролокаторов, вспыхнул и прянул к земле ослепительный луч. Ударил в грудь истукана, туда, где, прожженный Плужниковым, дымился медный доспех. Удар был столь крепок, что медная скорлупа треснула, развалилась с диким стенанием. Колосс начал разваливаться, отделяя от себя громадные пластины и плиты. Отбрасывал трубчатые руки. Накренял криво шею, от которой отвалилась и летела вниз стеклянная фляга головы. Все, что наполняло утробу и грудь исполина, начинало гореть и вскипать. Так вскипает черный асфальт, горит зловонная резина… Наполнявшие идола твари плавились, словно были пустыми бутылками из-под «спрайта». Все липко чадило и капало. Валили хлопья вонючей сажи.

Стеклянная башка летела к земле, и в ней, словно попавшая под прозрачный колпак муха, кто-то скакал и бился. Это был Счастливчик. Его настиг истребляющий луч Небес. Он вспыхнул, как ленточка магния, превратился в бегущий огонек, который в воздухе вывел горящую цифру «99,9». Цифры распались, превратившись в летучую змейку, а та – в тонкую струйку дыма. Струйка секунду висела, а потом на нее дунул ветер, и она бесследно исчезла.

Модельер выпал из переломанного медного горла, полетел к земле. Вид Божественного, парящего в небе Ковчега был ему невыносим. В падении он стал рвать на себе волосы, сдирая с черепа скальп. Хватал куски своего мяса на груди и боках, сдирал их с костей. Расшвыривая свою плоть, он превратился в голый скелет с оскаленным хохочущим черепом. Сгруппировался, прижав костяные колени к костяному подбородку. Из глаз его валил смрадный дым. Тоскливо воя, он помчался в отдаленные пределы Вселенной, где истлевала Черная Галактика Смерти, – вслед за своим учителем и патроном, Магом Томасом Доу.

Исполин распался на отдельные ломти. Остались стоять одни обломанные по колено ноги. Из них вылезали изможденные рабы, расправляли утомленные плечи. Их обнимали, угощали оставшимся от пиршества виноградным соком и яблоками.

Страшное побоище завершилось. Медная поднебесная башня, где затворились несметные силы Зла, была сокрушена. Узрев свой позор, разом обессилев, страшась возмездия, демоны покидали Москву. Срывались с жестяных крыш и голых деревьев бульвара. Пробивали волосатыми лбами кирпичные стены домов и неслись опрометью, путаясь в проводах. Лопалось то одно, то другое окно в великосветских домах, и оттуда в брызгах стекла выбрасывались ревущие чудовища, взмахивая перепончатыми крыльями, мчались прочь.

Тучи демонов излетели из Дома Правительства, многие в цепких лапах держали папки с документами, а также конверты с «откатом». Тьма рогатых в панике покинула Старую площадь, где вольготно размещалась Администрация Президента. Множество косматых чертей улетало из редакций газет, из игорных домов и притонов. Два миллиона бесов сорвались с Останкинской иглы и исчезли в ночных небесах.

Иные московские храмы содрогались от великих трясений. Пробивая рогами запертые двери, выносились косматые чудища. Сонмы крылатых химер и мохнатых монстров вырвались с диким воем из главного собора Москвы, мчались, удерживая в руках выхваченный из фундамента камень Соломонова храма. И собор воскрес и очистился. Из его каменных стен исчезла мертвенная голубизна. Появился нежный, как у топленого молока, бело-золотистый оттенок. Позолота просветлела. Иконы, которые доселе были забиты золочеными досками, все разом открылись и стали мироточить. Сами собой возгорелись лампады и свечи. На запертой колокольне в столь поздний час заиграли колокола. На главной стене, нежно и чудно, в целомудренных ризах, в белом венчике из роз, просиял Иисус Христос.

Плужников стоял на горе среди ликующих толп, глядя на небесный крейсер. С борта опустился к нему стеклянный трап. Командир сделал знак, чтобы он поднимался. Ступив на трап, он медленно восходил, оборачиваясь, прощаясь с людьми, посылая прощальный поклон Москве. Поднялся, стал в строй, на свободное, сберегаемое для него место. Дивный Ковчег, окруженный волшебным блеском, ушел в небеса, оставив после себя негасимую зарю.

И все, кто был на Воробьевых горах, ахнули. На лесистых склонах, где недавно чернели безжизненные, засыпанные снегом деревья, теперь цвели липы. Нинель прижимала к губам душистую ветку, целовала медовый цветок.

Наутро над Москвою сеял колючий снежок. Подгонял на тротуарах зябких прохожих. На Тверской-Ямской открылась новая булочная под названием «Хлеб наш насущный». Привезли из пекарни свежую выпечку. Московская бабушка купила краюху, нюхала теплый хлеб, приговаривая:

– Слава Богу, хватает покамест на хлебушек… А не хватит – добрые люди помогут… – Шла, сияя синими глазками, жевала вкусный ржаной мякиш.