Аркадий Макаров - Хочешь, я тебе Москву покажу?..

– Ты бы ещё лапоть на столе оставил, чтобы щи хлебать! Лангет ложкой не подцепишь. Люля-кебаб тоже с ножа едят. А для жульена ложка твоя, вот эта, великовата будет.

От его слов у меня в голове всё перемешалось: лангет, люля-кебаб, жульен – слова какие-то странные. Что, по-русски нельзя сказать? Я на всякий случай снова разложил приборы, как они и лежали – справа ножи и ложки, слева вилки.

Сидим, ждём. Может, про нас забыли там, за стеной, откуда, раздражая аппетит, доносились умопомрачительные запахи.

– Чего не обслуживают?

На мой нетерпеливый вопрос ребята с ухмылкой переглянулись:

– Быстро котят жарят! Ты скатерть из рук выпусти, она не улетит, – один из «допризывников», Витёк – оказывается и у них есть обычные русские имена – попридержал мою руку, которой я по забывчивости усиленно теребил угол скатерти. – Заказ ещё приготовить надо.

Я искренне удивился такому положению дел. Если готовить и жарить все эти лангеты и жульены, то до вечера ждать можно. А есть уже пора.

– Солнце встало из-за ели. Все едят, а мы не ели! – переиначил я обычную нашу бондарскую грязноватую поговорку.

Но здесь, к всеобщей радости, уже подплывала к нам с подносом та девушка в белой заколке. Выглядела она, как выпускница средней школы.

Неси! Неси, родная! Мы тебя так ждём!

На фарфоровых тарелках, одна в другой, вытягивая, как по физиологу Павлову, слюну из желёз, исходил паром куриный бульон с грибами. К бульону вместо хлеба, оказывается – как просветил на этот счёт меня тот же Лера – полагались горячие булочки. На мой недоумённый вопрос, он, откусив булку, тут же погасил её бульоном. Мол, учись, сельпо!

Никогда ещё я не был так унижен. Маргарита молча смеялась глазами. Ладно, я вам покажу своё превосходство!

– А что, водки к обеду не полагается! – я небрежно отложил пирожок в сторону.

– С утра не пьём! – в один голос ответили «допризывники»

– Ну, зачем же водка? Лучше – по коньячку ударить! – Лера, снова щёлкнув пальцами, подозвал «выпускницу».

На предложение Леры та пожала плечами, и вопросительно посмотрела на меня.

– Ему можно! – вступила в разговор Маргарита. – Он совершеннолетний. Просто моложавый немного.

Ну, этого вынести я никак не мог:

– Мне – водки!

Девушка принесла на подносе четыре маленькие рюмочки с коньяком и одну с водкой.

Ну, я вам столичным интеллигентам покажу фокус-мокус!

Зацепив с подноса рюмку с водкой, я, к удивлению окружающих стал спокойно крошить хрустящую булочку в рюмку. Когда рюмка наполнилась сатанинской тюрей, я спокойно, словно это делал всегда перед обедом, чайной, под золото, мельхиоровой ложечкой стал черпать содержимое и спокойно отправлять в рот.

Я этот фокус неоднократно делал не только на интерес, вызывая восхищение сверстников. Правда, там вместо рюмки посудой служил многоразовый гранёный стакан. И – ничего!

Лера, посмотрев на меня, никак не мог проглотить коньяк, и, прикрывшись салфеткой, давился. Было видно, что его стошнило.

А! Интеллигенты! Учитесь, как пить надо! Теперь я был на высоте. Даже «допризывники», и те смотрели на меня с восхищением.

Вот теперь и за бульон пора.

Горячий, обжигающий нёбо бульон был так хорош, что я и про булочки забыл, вычерпывая ложкой содержимое тарелки. Жалко – маловато!

Теперь передо мной оказалась круглая, как небольшое полено, котлета из рубленого мяса, вкус которой у меня растворился в бульоне. Потом в фарфоровой скорлупе принесли сбитое в сливках плохо сваренное яйцо, которое, как я понял, имело название «жульен». Вкус его я совсем не почувствовал. Французы! Они бы ещё взбитую в сливках лягушку назвали как-нибудь позаковыристей.

Вот кофе – это человек!

Кофе я пил впервые. Маленькая чашечка утонула в руке. Казалось, что там нектар со всех Олимпов. Стало хорошо и весело. Захотелось всем сделать приятное. Хорошие ребята со мной сидят! Артисты! Даже Лера становился мне ближе задушевного друга. Ну, подумаешь, стиляга! Я вот кончу школу и тоже такой кок на голове отращу! Галстук с обезьяной достану, и буду щеголять по Тамбову в брючках дудочкой…

О Маргарите я уже забыл. Ну её, «кнырву»! Она же профура! Я таких «манал»!

Меня понесло, как Кису из «Двенадцати стульев». Гулять, так гулять! Знакомство и моя клятва в дружбе с этими, такими «очковыми» ребятами, требовали продолжения.

Тогда особым шиком среди послевоенных пацанов считалась блатная «феня», и слово «очковый» имело значение высшей оценки предмета, человека или явления. Очковый друг, очковые сигареты, училка кнырва, Светка отличница – профура ну, и так далее.

Очково сидим, очковая еда, очковое время в очковой Москве. Всё так. А что я могу этим очковым ребятам предложить? Кроме денег, у меня ничего не было, и я предложил выпить «Мукузани». Но такого вина, по словам девушки в белой наколке, здесь не оказалось. А я, вспомнив дядю Мишу, решил угостить ребят только «Мукузани». Его сам Сталин пьёт, говорил дядя Миша нам, соплякам, приучая к хорошему вину.

Почему «Мукузани» хорошее, я не знал – кислятина! У нас в Бондарях такое вино на всех полках пылилось.

– А вы бы в «Арагви» сходили! – предложила официантка, пересчитывая деньги, которые я с такой охотой заплатил за обед, прибавив ещё и чаевые.

Арагви я знал. О ней ещё Лермонтов писал – река на Кавказе. Как туда сходить, когда это за тысячу километров? Видно, шутит девушка…

– Это – мысль! – сказал Лера, обнимая меня через стол. – Ваня, ты – человек! Таких не забывают! Я тебе свой адресок дам, пиши!

– Может, не надо в «Арагви»? – робко сказал Витёк, тот, который стриженый.

– Надо, Витя, надо! – отряхивая юбчонку, поднялась Маргарита, Дунька, как её здесь называли.

– Ваня, да тут совсем рядом! – Лера, хотя и ласково, но почему-то продолжал называть меня Ваней.

– Ваня, так Ваня! – отмахнулся. – Пошли на хутор бабочек ловить! – выдал я из бондарской, тоже «фени».

«Арагви» оказался не горной речкой, а грузинским рестораном. Пройти туда было легче лёгкого. Вход прямо с улицы, через низкий порог, почти что на уровне асфальта.

Несколько мятых бумажек – и швейцар, подобострастно раскланявшись, пропустил нас внутрь, как мне тогда показалось, низкого, загромождённого столами зала. Был ранний обеденный час, и ресторан, судя по пустому залу, только открылся для весёлой гулящей публики.

Здесь снова вожжи взял в свои руки Лера, Лерунчик, как его после застолья в «Доме Актёра» стала называть моя королева. Да какая она королева! Девка непотребная! У нас в Бондарях ребята таких хороводят всем коллективом. Подумаешь, артистка! Я сам, может, тоже артист. Сыграю, что хочешь!

– Официант! – крикнул я в пустой зал.

Но тут меня попридержал Лерчик:

– Не гоношись! Нам метр нужен.

– Какой метр? Мы, что бутылки будем мерить? Вон фужеры!

– Это у вас в тайге медведь, а здесь метрдотель хозяин.

Брыкнув сверкающим от бриолина и ярких ламп взбитым коком, он длинным согнутым пальцем небрежно подозвал к себе небольшого с выпуклыми глазами и вздутым животом мужика, который что-то требовал от немногочисленного персонала, окружившего его.

Тот, пока мы стояли табунком в зале, не обращая внимания даже на Лерчика, всё продолжал и продолжал втолковывать какие-то истины подобострастно слушающему народу.

– Здэс вам не тут! – с явным признаком ожиревшей гортани, подходя, грозно предупредил нас этот человек. – Указывая на меня пальцем, курлыкнул: – Конушна?

Большие воловьи глаза и округлое потное лицо его выражали такое напряжение, словно он только что слез, не доделав дело, с унитаза.

– Нет, не конушна! Он артист! Ваньку играет! – и Лерчик суёт метрдотелю в лицо свой складень. Что там написано, я не знал, но тот сразу оживился и предложил нам сесть за стол возле самого входа, наверное, с дальним прицелом: если мы начнём выступать, то сподручнее будет удалять нас из ресторана.

По всему было видно, что он с артистами на короткой ноге и знал все их причуды.

После метрдотеля, пока мы усаживались, подошла официантка с голубой продолговатой книжечкой в руке, и подала её, почему-то Лерчику:

– Что молодые люди будут заказывать?

Лерчик с надеждой посмотрел в мою сторону:

– Заказывай, Ваня, ты всё можешь!

– Всё, да не всё… – проронила вроде как про себя Маргарита.

Ах, так! Да я… Да я вас всех сегодня сделаю!

– Ящик «Мукузани», сациви, шашлык из барашка и много зелени! – заказал я всё, что знал о кавказской кухне из кулинарных записок, пылящихся у нас в доме.

Записок этих, кроме меня, никто не читал, а я читал взахлёб, когда очень хотелось есть. С пристрастием узнавал все вкусы и привкусы изысканных блюд в яркой книге с живописными рисунками.

– Вино ящиками не подаём! «Мукузани» в бочонках. В бутылках только «Хванчкара».

– «Хванчкару», «Хванчкару»! – загалдели ребята.

Этого названия вина мне слышать не приходилось. Уж очень слово какое-то заковыристое.