Тинатин Мжаванадзе - Самолет улетит без меня (сборник)

Вдвоем они будут интеллигентно иронизировать над культом Вероны и суевериями насчет бронзовой левой груди, и взгляды встретятся и задержатся, и над ними завьются купидончики с лентами, потом Франческа подмигнет – идите уже, и они пойдут бродить между двух рядов дышащих зноем и прохладой каменных стен, и неловко сцепятся пальцами, и будут ходить, ходить до сумерек, не слыша голосов прохожих…

Додумать остальное Лика откладывала на попозже. Время еще есть, и положено оставить место для импровизации.

А пока надо подтянуть итальянский, чтобы вырулить на этот придуманный сценарий. Вот и лексикон для ведения бизнеса – к сожалению, тут Данте и даже Петрарка не сдались ни за каким чертом, придется зубрить всю эту казенную тоску – но ненадолго, три месяца, кариссима! – любимые друзья подарили аж две штуки, можно учить в четыре руки, по-македонски. Или это в две?

В общем, учила язык, и точка.

Агарский приехал.

Они долго сидели в кабинете шефа, Лика терла пальцы и унимала жилку на виске.

– Па, ты напомнил?

Папа вздыхал, от чего его большой живот разводил в разные стороны полы пиджака, и глядел поверх очков.

– Позовут сами, сколько раз повторять.

Не помня себя, Лика зашла в кабинет, посмотрела в бесцветные – какие-то розоватые, без ресниц – глаза Агарского, взяла буклет, глянула в текст: он смешался, как в доме Облонских, но разобрала и протарахтела перевод с листа – виртуозно пролетела мимо провала.

– Молодец, молодец, – переглянулись Агарский с шефом, потом рыбьи глаза снова посмотрели в Ликины, напряженные. Шеф не поднимал взгляда и сосредоточенно ломал спички на мелкие кусочки.

– Прекрасно, прекрасно, ты блестяще переводишь! Да, Зурабыч? Жемчужина! Зачем тебе еще поднимать уровень языка? Он для нас более чем достаточен.

Старые камни Падуи сильно удивились, покачнулись и поплыли. Франческа, ожидающая подругу в аудитории с задранными на подоконник тонкими ногами, подняла брови, зевнула и перевернула страницу. Поползли и обрушились в воронку летние поля, пестрые мостовые, дорога в Верону, кипарисы и пинии, промелькнули очки Мигеля – Лика не успела увидеть его удивления. Наверное, его посетила неясная грусть, и испанская мама воркует над ним – ничего, ниньо, она когда-нибудь появится, кариссимо фильо.

Засыпанный обломками путь нечего было и пытаться расчищать. Всякий бы понял это, глядя в розоватые глаза без ресниц. Агарский забыл о Лике, когда она еще даже не вышла из кабинета. Его нельзя было убить – только проклясть страшным злым проклятием подневольного человека.

Папа ничего не спросил, и правильно сделал, потому что затравленный взгляд дочери нашел его, как объект для ненависти – за то, что этот путь закрыт. Завален. Забит навсегда!

И Франческа подружится с кем-то другим, вполне возможно – с девочкой из Финляндии, они такие спокойные, и у них всегда все получается, они живут в нормальной стране, их единственная проблема – пьющие мужчины. Впрочем, женщины, наверное, тоже.

Вот если бы Лика встретилась с Мигелем, она бы научилась у него варить паэлью и пить рьоху. Может быть, полюбила бы корриду и разлюбила Генриха. Мигель, ты любишь корриду? Не может быть, чтобы да. Ты не такой. Погоди секунду, не надо так быстро прощаться со мной.

Ведь мне надо сейчас искать что-нибудь другое, кариссимо.

У Лики не оказалось запасного варианта, и она совершенно не представляла, чем еще можно заняться.

В тот вечер она не стала подниматься наверх, в свою комнату. Небо посерело, и подул совсем ленивый, но уже холодный ветер: зима присылала приветы, ей тут быть через полтора месяца.

А пока темно-зеленые деревца усеяны созревающими мандаринами. Апельсины растут немного дальше, и сейчас ветер всем покажет, как ходить в ливень собирать плоды.

Папин армейский брезентовый дождевик – словно домик улитки, по нему туго лупят струи дождя, выбивая джаз на капюшоне, и вон сколько апельсинов влезло в карманы.

Можно бы остаться здесь, но только если целыми днями ходить в дождевике под ревущим ливнем между деревьев и чистить горькие апельсиновые шкурки, потом делить оранжевые шары на дольки и отправлять их в рот по одной, а в это время гулкий стук дождя по голове, а ты внутри сухой и теплый.

– Завтра я увольняюсь, – сказала Лика папе, он, хоть и стал плохо слышать, но все понял и не переспросил.

Утренний автобус увез ее навсегда от фирмы на сваях, от Агарского и Италии.

Впрочем, и от улиточного домика тоже.

Дядя и тетя были рады, что Лика поселилась у них: родительская квартира была давно заброшена и не пригодна для жилья, да и вообще – девушке жить одной совершенно недопустимо.

И это бы длилось неизвестно сколько времени, если бы кузина не поставила все на место.

Никогда бы в жизни Лика не могла столкнуться и подружиться с кем-то вроде Миранды, однако новое время взболтало устоявшийся миропорядок, случались и гораздо более странные вещи, чем стать частью чужой семьи.

Лика подоткнула подушку и погрузилась в чтение.

Такое-то число такого-то месяца

Спасибо сестрице – пристроила корреспондентом в редакцию.

Просто, честно и никаких Италий.

Начальница Наталья женщина хорошая, мы друг другу нравимся. Она меня опекает, как может, предупреждает, где яма, а где мостик, я пока зеленая и со всеми очень мила, как положено младшей по рангу.

Третья в нашем кабинете – Миранда.

Красивая женщина эта Миранда – что-то вроде зрелой русалки, когда длинные волосы еще можно носить распущенными по плечам, но уже очень скоро они станут выглядеть как сушеные водоросли, и придется собирать их в пучок.

Редактор включил ее в число «персон нон грата» для дружбы – в числе прочих женщин невнятной судьбы: заботится о моем реноме, типа – она плохо на меня повлияет. Говорит – Миранда хорошая мать, но тем не менее разведенная женщина с сомнительной репутацией. И еще две такие есть – но они сидят в других кабинетах, встречаемся только на летучках или в коридоре.

У нас тут даже пройтись с мужчиной под ручку рискованно, а они себе позволяют жить как вздумается на виду у всего города! Смелые женщины, ничего не скажешь.

Наталья доложила, что Миранда живет с дочерью-подростком, никаких мужчин вроде бы рядом нет, но выглядит как кинозвезда – в красных платьях, шубках и бликующих перстнях. На работу приходит когда проснется, а это не раньше двенадцати, и прежде всего пьет кофе и обходит кабинеты – собрать сплетен.

Кажется, редактор в чем-то прав – что у меня может быть общего с глуповатой хабалистой бабенкой?

– Она хорошая, – жмурится Наташа, – но доведет меня, что я ее уволю за прогулы!

Вот и сегодня Миранда опоздала на работу.

Наталья злая, как оса, получила по шапке от шефа, не может до нее дозвониться.

– Вот как я буду выкручиваться?! Выгонят ее, будет знать!

И тут коричневая крашеная дверь распахнулась, на пороге – заплаканная дочка Миранды, Клара. Рухнула на стул и зарыдала в голос.

Мы подорвались, забегали со стаканами воды и полотенцами и еле выцарапали новости: Миранду вчера ночью сбила машина, она в больнице. Бедная девочка совсем одна, дед старый и больной, дядя с Мирандой в ссоре.

Наташа распорядилась собрать денег и успокоить шефа, а меня послала с зареванным ребенком в больницу.

Миранда лежала на спине и не шевелилась: порвана связка в плече и трещина в тазовой кости. Пара месяцев лежачего режима.

Кларка то и дело плачет, Миранда стонет, мор и глад кругом. Словно грозный ангел встал предо мной и взмахнул мечом (у них точно есть мечи?!) – без тебя они пропадут!

Пойду-ка я к ней жить на время.

Остаться переночевать у друзей – дурной тон, особенно молодой женщине: спать надо у себя дома или у родственников.

Неожиданно у Миранды оказалась великолепная квартира, похожая на драгоценную шкатулочку.

Пока мы осторожно укладывали Миранду на диван в гостиной, времени разглядывать не было, зато когда я рухнула в кресло и навела фокус, увидела чудесное и изящное, Версаль и Фонтенбло, все продумано и сделано тщательно и с любовью.

Мне казалось, что мать-одиночка должна жить очень скромно, а в наше смутное время и вовсе – на грани нищеты.

– Это мое приданое от родителей, – простонала Миранда, которая даже с переломанными костями в первую очередь не забудет похвастаться!

Мы с Кларкой будем спать во взрослой спальне, пока ее родная мать не выздоровеет; а я побуду в роли матери Терезы.

И заодно помечтаю о собственной квартире, пусть не такой безумно красивой, но своей.

Такое-то число такого-то месяца.

Миранда

Начались будни в роли сиделок.

Первый раз после катетера Миранда никак не могла пописать сама. Мучилась страшно.

Поставили мы ей утку, вызывали рефлекс – то будто она едет в автобусе и дико хочет «пи-пи», и тут шофер останавливает, она зайцем сигает в кусты, и – оооо, наконец-то облегчение! Или другой вариант – сидит на совещании, ужасно хочет в туалет и… далее по тексту.