Павел Рудич - Не уверен – не умирай! Записки нейрохирурга

Вот и добежал. В приемном покое неожиданно тихо. В смотровой лежит на каталке худой пацан лет двенадцати. Сопровождающих нет, что странно: обычно с детьми всегда куча зареванных бабушек, мамаш, хмурых дедушек и злых пап.

– Что случилось? – спрашиваю врача «скорой помощи».

– Упал с девятого этажа. Но явных травматических изменений нет. Пульс, давление – нормальные. Чудеса, да и только.

– Не упал, а слетел, – тихо сообщил с каталки пацан. – Я телевизор смотрел, а дяденька с экрана говорит: «Сидишь, а фашисты сейчас придут и тебя убьют». Я хотел убежать, а дяденька с экрана: «Они уже на лестнице. Ты лучше в окно вылетай». Я в окно и прыгнул. Лечу вниз, а на тротуаре чей-то дедушка стоит и говорит мне: «Ты сюда не лети, здесь асфальт. Ты лучше на клумбу лети, там земля мягкая». Я и полетел на клумбу.

Переглянулись мы с врачом «скорой помощи»: что теперь делать? Мальчишка, похоже, псих, но показать его психиатрам без ведома родителей – я не могу. Осматриваю его – никаких следов травмы. Показал хирургам, сделал все возможные рентгеновские снимки – нет патологии. Анализы – норма. Класть в больницу – показаний нет. Но девятый этаж… Если госпитализировать от греха подальше, то где гарантия, что он и у нас не вылетит в окно?

Доложил ответственному врачу (это назначаемый на время дежурства врач-администратор. Он отвечает за организационные моменты – «ночной главврач»). Стали искать родственников и к утру нашли очень нетрезвую мамашку. С порога она закатила нам скандал: почему это моя ласточка лежит в холодном кабинете не емши не пимши?! «Ласточка» ее уговаривает не кричать и уговаривает очень разумно, но без успеха. От госпитализации ребенка и от осмотра его психиатрами мамка отказалась наотрез: «Я сама знаю, чем он болеет, а лекарства ваши ему не помогают. И вообще, говорит, эта клумба в ста метрах от наших окон. Как он мог туда упасть»? Написала она отказ от госпитализации, дали мы им машину, отвезли домой.

Параллельно с этой историей поступали другие больные.

1) Выпал из троллейбуса (пьяный).

2) Ударил по голове топором пьяный папа (и сам пьян).

3) С синяком и без сознания – оказалась диабетическая кома.

4) Семья ехала из отпуска на поезде без денег, три дня не ели – девочка упала на перроне в голодный обморок; привезла «скорая», как черепно-мозговую травму. Медицинская помощь: дали горячего, сладкого чая и попутной «скорой» отправили домой.

5) Эпилептик (пьяный!) спал с подругой. У него развился судорожный приступ в самый интересный момент (это часто бывает). Разбил в судорогах голову. Сделали ему КТ головного мозга, голову зашили и отдали неврологам (долго не хотели брать).

И без счета – побитые алкаши. Скажу по секрету: экстренных нейрохирургов в нашей больнице зовут «бич-врачами».

А к утру психиатрическая бригада «скорой помощи» опять привезла давешнего «летающего мальчика»: он вторично пытался выпрыгнуть в то же окно. Мать его несколько протрезвела. С ней приехала бабка мальчика, которая вместе с соседями видела, как прямо через стекло окна на девятом этаже вылетел ее внук. Как он долетел до клумбы, так и осталось непонятным. Чудесного деда, который спас прыгуна, никто не видел.

Сложно разговаривать с мамами «нейрохирургических» детей. Не на всякий их вопрос есть у меня «хороший» ответ. Да – лучше прооперировать. Нет – это бесплатно. Химиотерапия – да, но лучше препараты купить те, что помогают. Это дорого. Нет – это еще не всё. Еще нужны препараты, помогающие перенести химиотерапию. Стоят они зачастую дороже самой химиотерапии. Облучение – да, необходимо. Но делать ее лучше в Москве. Почему?

Ну как ей скажешь, что лучевой терапией у нас занимается полнейшая идиотка? Говорю о более совершенной московской аппаратуре, о более совершенных методиках и о более удобном режиме пребывания в московских больницах.

Хирург от Бога (или «божественный хирург»?) Палыч изначально был терапевтом в медсанчасти при большой угольной шахте. На шахте этой работали в основном заключенные, освободившиеся поселенцы и немногочисленные вольнонаемные: инженеры и администрация шахты.

Ставка хирурга в медсанчасти была, но найти живого человека, желающего работать в холодном, засыпанном угольной пылью городке, не сразу получалось. Ехали в эти гиблые места только те, кого не ждали более нигде: пьющие да отсидевшие. Пьющие тут же запивали и увольнялись. Отсидевшие говорили: «В тюрьме веселее было» – и тоже запивали с последующим увольнением.

Палыча прислали в эту ссылку по распределению.

И вот привозят в больничку директора этой самой шахты с болями в животе. Все врачи медсанчасти, в количестве двух, то есть Палыч и женщина-гинеколог, долго мяли живот начальника. Но сколько ни мяли – выходило одно: аппендицит! А хирурга на пятьсот верст вокруг – нет. Что делать?

Начальник взмолился: «Но вы же – врачи! А все врачи по закону должны уметь удалять аппендицит!»

И хотя такого закона нет, Палыча аргумент этот вдохновил. Он отдал команду: «Готовимся к операции!» Помыли и прокварцевали убогую операционную. С грехом пополам Палыч и гинеколог «вымылись» и облачились в стерильное.

Под местной анестезией Палыч целый час вскрывал объемистый живот начальника.

Больной терпел, сопел и хрипло подбадривал хирурга: «Твою мать, коновал хренов! Ты мне, главное, муди не отстриги, Склифосовский!»

Наконец Палыч вскрыл брюшину. Больной кашлянул, и перламутровые петли кишечника попёрли из живота наружу, как мыльные пузыри.

Стали искать, как в лесу, отросток. Искали час, два, четыре. Нет отростка! Палыч «размывался», судорожно листал учебники и атласы. Снова мыл руки, менял халат и возвращался к столу. Больному снова и снова кололи омнопон. Палыч добавлял местно новокаина и погружал руку в теплое чрево угольного начальника…

Отросток отсутствовал! За окнами операционной стемнело. Отшумела и утихла очередная метель из снега пополам с угольной крошкой, а Палыч все искал аппендикс. И тут жена больного (а кто еще!) по своим женским связям нашла в колонии ОЮ 187/47 заключенного-хирурга!

Обессиленный больной и Палыч так и страдали в операционной, когда в больницу ввалились два залепленных снегом охранника с автоматами. Между ними с трудом просматривался изможденный серый человек в полосатой робе. Из голенища его начищенного сапога торчал черенок алюминиевой ложки. На руках звякали наручники. За этой троицей вошел мордатый офицер и сказал:

– Заключенный № 2784 поступает в распоряжение доктора Козлова для проведения операции! – и, обращаясь уже к ЗК, добавил: – Лос, лос, ферфлюхте швайне!

Заключенный безошибочно, как будто всю жизнь здесь работал, двинулся в операционную.

Там он сказал измученному больному:

– Так. Втянули живот! – и покачал брюшную стенку.

Кишечник, как по волшебству, втянулся в брюшную полость. Врач сунул указательный палец в живот больного и сделал им движение, каким ковыряют в носу. И тут же в рану вывихнулся напряженный, заполненный гноем аппендикс. Несколькими движениями хирург удалил отросток.

– Зашивайте! – бросил он Палычу и отошел к окну.

– Ну, спасибо, мужик! – захрипел со стола начальник.

– Я не мужик! – вскинулся хирург. – Я блатной.

В ординаторской жена больного уже накрыла стол: жареное мясо, красная рыба, фрукты. В казахских степях все это было невиданным дефицитом.

– А спирт у вас есть? – и ЗК-хирург первый раз посмотрел на того, к кому обращался.

Явился спирт. Его у непьющего Палыча было много! Хирург стал быстро пить спирт стакан за стаканом. Закусывал одним и тем же кусочком черного хлеба с ломтиком сала.

Через полчаса охранники бережно отнесли безжизненное тело хирурга в автозак на носилках. Следом бежала жена прооперированного начальника и все подкладывала под голову врача домашнюю подушку.

Доставили в больницу молодого человека, прыгнувшего с четвертого этажа. Выяснилось, что этот человек знал расписание движения автобуса который отвозил его утром на работу. Он спокойно завтракал, а за пять минут до своего автобуса, выпрыгивал в окно кухни (жил он на первом этаже) и бежал на остановку. Так было быстрее, чем идти через подъезд и обходить дом.

В этот раз он тоже выпрыгнул в окно и, уже летя вниз, вспомнил, что накануне переехал по обмену на четвертый этаж этого же дома.

Завидовать – тяжкий грех, но больным в коме нельзя не позавидовать. Многие стремятся к релаксу, кайфу, свободе от быта и желаний, к неторопливости. У больных, находящихся в коме, все это уже есть. Покой полный – атония, арефлексия. Силы не тратятся даже на дыхание – воздух в легкие нагнетает умный аппарат. Только сердца еще постукивает, но слабо-слабо, и поэтому души больных не рискуют отлетать далече: болтая ножками, сидят себе в рядок на подоконнике реанимационного зала, в обнимку с судьбами своих подопечных.