Лидия Раевская - Билет на вчерашний трамвай

– Это были нехорошие люди, да и водка была невкусной, только я рос без отца, а мама вечно была на работе. Вот и вышло, что я был сам по себе. Я приходил домой под утро, мне трижды ломали нос, все тело было в шрамах… а я почти никогда не мог вспомнить, откуда они появлялись… Я пил, я курил, я постоянно с кем-то дрался. Потом, чуть позднее, меня выперли из института за прогулы, а мне было все равно. Я и поступать-то туда не хотел, меня сестра заставила. В общем,

настал момент, когда я довел свою родню до белого каления, и меня пинками загнали в спортивный лагерь. Знаешь, что такое спортивный лагерь?

Дюша, внимательно смотревший Димке в рот, заморгал.

– Не-а.

– Это такая жо… Блин, это такая мрачная вещь, Дюшес, скажу тебе честно. По-моему, мама с сестрой специально долго выбирали и нашли самый отстойный. В принципе, детский лагерь – это такое место, где нужно отдыхать. Плавать, загорать, играть… Есть еще трудовой лагерь: там дети не только отдыхают, но еще и работают, зарабатывая при этом какие-то денежки. А еще есть лагерь спортивный. Там из дохляков-очкариков за два месяца делают Терминаторов. Типа, занятия спортом, сон на свежем воздухе и обязательные километровые пробежки в шесть часов утра должны сделать из обезьяны человека. А я к тому времени был уже абсолютной обезьяной, поверь. Я приехал в этот лагерь вместе с кучей других мальчиков-засранцев, которые тоже любили пить водку…

– И не ели кабачки? – перебил Димку Андрей.

– И не ели кабачки, само собой. Они вообще почти не ели, только пили… Ну, да речь не о том. В общем, первым делом нам всем выдали черные трусы до колен и какие-то сиротские майки. В этой униформе мы отправились заниматься спортом. Мы бегали, прыгали, подтягивались на турнике, поднимали тяжести. Целый день. С утра и до позднего вечера. На обед никто не пошел, потому что не было сил дойти до столовой, которая еще, как назло, находилась у черта на рогах. То есть довольно далеко от домика, где нам предстояло жить еще два месяца. Мы доползли до своих кроватей и рухнули на них, не раздеваясь. И не успели закрыть глаза, как кто-то заорал на весь лагерь: «Подъем!» И мы снова встали и отправились на пробежку, а потом стали делать все прочие полезные спортивные процедуры. В шесть часов утра. К середине дня жрать хотелось так, что до столовой дошли все. Правда, я оттуда почти сразу и вышел. Угадай, почему?

– Там кормили кабачками? – догадался Андрюша.

– В точку! – обрадовался Генри и потрепал его по голове. – Там кормили кабачками. Вареными, прошу заметить, кабачками. Я не могу тебе передать словами, как этот овощ выглядит в вареном виде. Наверное, так же, как вареный помидор.

Дюша непроизвольно сглотнул и виновато посмотрел на меня. А я продолжала с каменным лицом слушать Димкин рассказ. И он продолжил:

– Я вылетел из столовой пулей, и меня тошнило всю дорогу, пока я плелся до нашего домика. Ты не представляешь, насколько я ненавидел кабачки… А потом снова были спортивные удовольствия, турники-пробежки, отбой в десять вечера и подъем в шесть утра…

Димка замолчал и посмотрел в окно. Мы с Дюшесом тоже молчали. Генри откашлялся и тихо закончил:

– Еще через два дня я ел эти вареные кабачки, не морщась. Я их глотал, не жуя, и просил добавки. Иногда мне даже не отказывали. Через два месяца я вернулся домой… Я вошел в квартиру, прошел на кухню, открыл холодильник и заплакал…

Дюшка посмотрел в свою тарелку, потом поднял голову и попросил у меня вилку.

Я молча протянула ему ее, и мой сын, морщась и давясь, начал запихивать в себя помидоры.

Тут я не выдержала и отняла у него вилку:

– Дюш, если не можешь – не ешь. Не надо. Я тебя не заставляю…

Сын кинул на меня короткий взгляд и упрямо, агрессивно полез в тарелку руками, доставая оттуда ненавистный овощ. Я растерянно посмотрела на Диму.

Он повернулся ко мне лицом и глянул исподлобья.

– Дим…

Димка поднялся со стула и решительно забрал у Дюши тарелку:

– Молодец. Но лучше б ты начал с других овощей. Ты же не все ненавидишь так сильно, как помидоры? Огурцы ешь?

Андрей кивнул.

– Начни с огурцов. Потом попробуй перец болгарский. На помидоры не налегай – хуже будет. Я ж тебе для чего про лагерь рассказал? Кто знает, Дюш, как дальше жизнь сложится? В какой ситуации ты окажешься? Просто будь готов ко всему. А помидоры тебе есть совсем не обязательно…

Генри присел на корточки и прижался головой к Дюшкиному плечу. Сын, всхлипнув, обнял его за шею и прижался щекой. Я кинула в раковину третью грязную вилку, подошла к своим мужчинам и обняла обоих.

И нам не нужно было ничего друг другу говорить.

Каждый в тот момент думал о своем.

Но именно тогда я впервые за долгие годы вдруг поняла, что у меня теперь есть настоящая семья: я, Дюшка и Димка…

Я прижимала к себе двух самых близких и любимых мной людей и незаметно слизывала соленые капли, которые отчего-то капали мне на щеки и губы…

Но тогда я даже не догадывалась, насколько была права насчет того, что судьбу не обманешь.

Даже не догадывалась…

– Зай, я пришел! – крикнул из прихожей Дима, и я выскочила с кухни, вытирая руки о фартук.

– Умничка. Голодный? Полчасика подождешь?

– Подожду. Слушай, я что-то промерз до костей. Я, наверное, в ванной посижу немножко.

Я шлепнула мужа по холодной заднице.

– Иди, тоже погрей ужин.

– Засранка, – улыбнулся Генри, целуя меня в щеку. – Через полчаса, говоришь?

– Угу. Я тебя позову.

Димка зашел в ванную и включил воду. А я жарила котлеты, высунув от усердия язык. Готовка для меня – это символ семейного счастья. А какая у меня семья была? Я, да ты, да мы с тобой. Для Андрюшки я варила маленькую кастрюльку супа и жарила курицу, а сама питалась пельменями и прочими замороженными блинчиками.

С появлением в доме Димки я достала с антресолей бабушкины поваренные книги и с головой ушла в кулинарию.

Дела на нашей фирме с Мартыновым шли хорошо. Даже очень хорошо. Работы было столько, что с ней не справлялись пятеро курьеров. Финансовый кризис отступил. Да и с личной жизнью все вон как вышло… Может, иногда полезно поплакаться кому-то там, наверху? Поныть, попросить, поклянчить… Хотя мне думается, что дело совсем не в этом.

Просто в какой-то момент я дошла до крайней степени отчаяния.

Знаете, какие слова стали для меня самыми важными за всю мою жизнь?

«Темнее всего перед рассветом».

Плохо тебе? Терпеть еще можешь? Терпи.

Совсем плохо? Терпение лопается? Терпи. Из последних сил держись.

Тебе уже никак? Тебе все равно, что с тобой будет завтра? Ты ешь и дышишь только для того, чтоб не затруднять родных хлопотами о твоих похоронах?

А вот теперь можешь расслабиться. Завтра скончается твой незнакомый дядя в Америке и оставит тебе в наследство миллион долларов. А когда ты поедешь за ними, в самолете обязательно встретишь Принцессу. Которая выйдет за тебя замуж, будет тебе верной женой и с радостью пустит по ветру твои миллионы. Но это уже другая история…

В общем, знай: если ты зашел в тупик – завтра обязательно забрезжит свет. Пусть слабый, неясный, но ты его сразу увидишь и пойдешь дальше.

Это совершенно точно.

Я сняла с плиты сковороду, накрыла крышкой и крикнула: – Дим, вылезай!

Потом вымыла всю посуду, накрыла на стол… Наконец кинула взгляд на часы: пятнадцать минут прошло, а Генри все нет. Я постучалась в ванную.

– Ты там не утонул?

Тишина в ответ. И только шум воды. Я стукнула сильнее.

– Генри, с тобой все в порядке? Тишина.

Я занервничала и пощелкала выключателем.

– Ты там уснул, что ли? Вылезай быстро! Тишина. И шум воды.

Мои надпочечники мощно выбросили в кровь тройную порцию адреналина, и я с силой дернула на себя ручку двери.

Тонкий крючок из нержавейки не выдержал, и дверь распахнулась, отбросив меня к стене.

Генри лежал на полу.

Без сознания.

Я подскочила к нему и принялась бить его по щекам, истерично визжа.

Димка очнулся и испуганно посмотрел на меня.

– Ты чего орешь?

Я стояла над ним и голосом, срывающимся на визг, вопила:

– Чего я ору?! Чего ору?! А ты бы не орал, если бы я час не выходила из ванной, а потом ты сломал бы дверь и увидел меня на полу без сознания? Не орал бы?

Генри хлопал глазами.

– Ты сломала дверь? А зачем? Кто был без сознания?

Я перестала орать и внимательно посмотрела на Димку. Что-то в его взгляде мне не понравилось, и я быстро обшарила глазами ванную.

Генри сделал какое-то движение рукой, и я успела его засечь.

– Что там?

– Где?

– Тебе в рифму ответить? Что ты сунул под ванну?

– Сдурела, что ли? Ничего я…

Но я уже наклонилась и заглянула под ванну.

Потом медленно поднялась и повернулась к Димке, держа в руке тонкий инсулиновый шприц и столовую ложку с кусочком мокрой ваты.

Генри молчал.

Я тоже.

Надпочечники снова не пожалели для меня адреналина, и я почувствовала, как меня затрясло. Не своим голосом я выдавила:

– Вон из моего дома.