Юлия Вознесенская - Звезда Чернобыль

– Да, но эффект получается обратный! – перебила его Анна. – Советский читатель, прочитав, что на Западе столько аварий на АЭС, сразу начинает соображать: «Если уж у них с их техникой такое творится, то что же должно происходить на наших собственных станциях при нашей-то вездесущей туфте?»

– Что такое «туфта», Ани?

– Ах, прости. Это такое лагерное словечко. Это означает создавание видимости работы для начальства, для пайки. Пайка – это хлебная выдача заключенному.

Свен кивнул – это слово он знал. Анна продолжала:

– В общем, я согласна с тобой Свен. До атома человечество еще не доросло. А уж в советских руках, с их параноидальным стремлением поразить весь мир, с их истеричной экономикой, это все равно что спички в сумасшедшем доме: рано или поздно будет пожар. Я сейчас еще не в состоянии видеть Чернобыль отстраненно, чтобы до конца понять суть трагедии. Я все время думаю о своих. Но когда-нибудь потом мы с тобой обо всем этом сможем поговорить и подумать спокойнее…

За окном посветлело, дождь кончился, и Свен предложил прогуляться вдоль реки.

Они шли по дороге и смотрели, как разлилась река от ливня. Анна вдруг заметила густые заросли какой-то травы возле самой реки.

– Свен! Это, кажется, мята. Надо нарвать и заварить с чаем.

Она сорвала несколько стебельков.

– Да, чудесный запах. М-м! Но только заваривать мы ее не будем Ты же знаешь, что сейчас нельзя…

Анна вздохнула.

– Боже мой, ни на миг ни отвлечься, ни забыться… А знаешь, когда мы жили на Свири втроем, у нас травами занималась Аленушка. Она нашла себе подружку, деревенскую бабку, и та ее научила распознавать всякие травы. Мы с Анастасией ничего в этом не понимали. Если бы ты знал, какая она была, наша Аленушка!

– Почему же «была», Ани? Не надо так.

– Была, потому что я говорю об очень дальних годах. Господи, как это давно все было! Деревня, Настина школа, и мы, две дурочки. Но я-то, конечно, считала себя умной. Много читала, учиться старалась лучше всех в классе. А Аленушке было все равно, какие у нее отметки, как на нее смотрят учителя, одноклассники. Учила она только то, что ей было интересно, а все остальное только проглядывала, чтобы получить тройку. Но если Настенька была недовольна ее отметками, она вдруг зарывалась в книжку и к концу четверти выправляла все свои оценки. И делала это только для того, чтобы сестра не огорчалась. Она все на свете делала только для того, чтобы кому-то было лучше. Еще маленькая была, мы с ней начнем, например, воду носить в огород для поливки, и она спрашивает: «Мы водичку принесем, а кто обрадуется? Настенька, да? И капуста, да?» Когда мы с Настей спорили, с кем ей остаться, она, глупенькая, наверное, подумала, что мы обе хотим от нее избавиться, что Настя не хочет ее снова к себе брать, а я не хочу ее с собой в эмиграцию тащить. Да только она уже своего Ивана нашла. Она перед свадьбой так нам и сказала: «Нужен же мне был хоть один человек, которому я в радость, а не в тягость!» Не знаю, как Настя, а я так и не успела ее переубедить. Это меня сейчас просто жжет. Ох, только бы она нашлась!

И снова принялась рассказывать Свену о том, какой Аленушка была в детстве, как ее любили все вокруг.

– К ней запросто подходили все собаки на улице. Издали увидят и улыбаются по-собачьи, представляешь? И с цветами она разговаривала. Да что с цветами, это еще бывает! Она иногда стоит перед помидорным кустом и выговаривает ему: «Ты куда растешь, я тебя спрашиваю? Ты что, тополь? Тебе пора уже цветы давать, а ты все куда-то вверх гонишь. Нехорошо это. Завтра же давай, выпускай цветы». И что ты думаешь? Мы с Настей смеемся: «Ну что, уговорила свой помидор?» А она серьезно так отвечает: «Уговорила лентяя. Подите взгляните, выпустил первую кисть».

Рассказывая об Алене, Анна оттаивала, светлела, поэтому Свен готов был ее слушать без конца.

Едва они вошли в дом, как хозяйка позвала Анну:

– Вас вызывает Киев!

Анна побежала вниз и отсутствовала минут пятнадцать. Когда она снова вошла в комнату, на ней не было лица.

– Свен! Случилось что-то ужасное. Анастасия ушла в зону и не вернулась. Ее киевский друг говорит, что у нее было очень плохо с сердцем в последние дни. Сейчас он ее разыскивает, всех поднял на ноги. Уверяет, что найдет и вывезет из зоны.

Свен молча ее обнял.

– И это еще не все. Нашлись дети Аленушки. Они в Одесской больнице почему-то оказались. Оба мальчика больны. Теперь пусти меня, я лягу. Мне тоже нехорошо стало.

Анна пролежала с закрытыми глазами несколько часов, но Свен видел, что она не спит. Иногда она даже открывала глаза, взглядывала на него, будто припоминая, где она, кто с ней, потом снова их закрывала. К вечеру она поднялась и попросила горячего кофе. Когда Свен поднялся в комнату, неся поднос с кофе и бутербродами, Анна уже была на ногах. Ее чемодан стоял посреди комнаты, и она складывала в него свои вещи.

– Ани? – вопросительно окликнул ее Свен.

– Да, Свен. Я должна возвращаться в Хайдельберг.

– Почему именно сейчас? Это можно отложить до завтра. Опять пошел дождь, будет трудно ехать по горным дорогам, да и ты должна прийти немного в себя.

– Свен! Я поеду на поезде, и одна. Мы с тобой должны расстаться.

Она старалась не смотреть на Свена, пряча от него лицо, как и в день их первой близости. Но тогда все было иначе, тогда Свен понимал, что происходит с Анной. Сейчас он видел ее согнувшуюся под страшной тяжестью спину и ее упрямый подбородок. Голос ее звучал глухо и равнодушно.

– Ани, опомнись! Ты можешь оставить на несколько минут свои сборы и объяснить мне, почему ты так решила? Я имею на это право.

– Лучше не надо. Я так решила и этого достаточно. Прости меня и не пытайся удерживать.

– Я не могу удерживать тебя силой, ты свободный человек. Но ты ведь решаешь сейчас не только свою судьбу, мою тоже. Вот и ответь мне, что случилось такого, что я стал лишним?

– Я решила вернуться в Советский Союз. Я должна туда вернуться.

– Но это невозможно! Тебя никто не впустит обратно.

Анна повернулась к нему, и Свен увидел, что она улыбается сжатыми губами. Помолчав, она сказала:

– Есть много способов вернуться, не спрашивая на то их милостивого согласия, Свен. Какой-нибудь из них подойдет и мне. Никто меня не задержит на моем пути, если я пойду по нему. А я пойду, я так решила.

– Так, понятно… Вот она, твоя воля. Хочешь поменять свободу на волю?

– Нет, Свен. Я ничего не хочу для себя, кроме одного – быть человеком Дети больны, а их родителей… Я не могу допустить, чтобы больная Анастасия, если она вообще жива, снова все взвалила только на свои плечи. Нельзя, чтобы один человек совершал подвиг за подвигом всю свою жизнь, а другие в это время занимались своими личными делами или утверждали себя в делах общественных, литературных и прочих. Все это долой, хватит. Сейчас только одно для меня важно: найти этих детей и заменить им мать, как это когда-то сделала Анастасия для нас с Аленушкой. Кстати, она тоже тогда из-за нас отказала своему жениху. Ты понимаешь, что и я не могу навязывать тебе свою судьбу, если в ней ничего радостного пока не предвидится? Ты во всем этом не виноват, зачем тебе чужое горе?

Свен вздохнул и сел напротив Анны.

– Ну, я понял, что это у вас семейное: брать все на себя, никому ничего не оставляя. Спасибо, что ты так печешься о моем благополучии. А теперь помолчи, Ани. Главное ты уже сказала и начинаешь говорить глупости. Давай выпьем кофе и помолчим Я должен подумать, а голова, вот черт, просто раскалывается. Зря мы столько ходили под дождем Анна пристально на него посмотрела.

– Тебе кажется, что это что-то серьезное – вот эта твоя головная боль?

– Ну конечно! Что может быть сейчас серьезнее моей простуды с насморком? – усмехнулся Свен. – Налей мне кофе и помолчи, пожалуйста.

Анна пожала плечами и налила кофе в чашки, себе и Свену. Они молча его выпили, потом Свен сказал:

– Ани, я уже начал думать своей больной головой и кое-что в ней начинает шевелиться, какие-то начальные мысли. Так вот, ехать в Советский Союз лучше не тебе, а твоему мужу, шведскому гражданину. Я поеду в Киев, найду там друзей Анастасии и у них все узнаю. Потом поеду в Одессу, найду детей и потребую от советских властей, чтобы они выпустили со мной моих племянников. Если они откажут, я буду требовать снова и снова. Мы поднимем кампанию за наших ребятишек. Вот как мы сделаем, Ани. И мы их выцарапаем, как когда-то Карлссон выцарапал у них свою Ирину. Вот так, Ани. Согласись, что тебе попался не самый глупый муж на свете. Ну?

Анна подошла к Свену и обняла его.

– Прости меня…

– Прощаю. Но обещай мне, что больше такого никогда не будет. И в следующий раз, когда тебе захочется принять еще какое-нибудь важное и мудрое решение, посоветуйся сначала со мной.

Анна кивнула.

– Вот и прекрасно. А теперь я должен лечь, иначе завтра из-за моего насморка мы не сможем двинуться в путь.

– А я что буду делать? – спросила Анна, улыбаясь сквозь слезы.