Борис Штейн - Военно-эротический роман и другие истории

Центр комнаты занимала огромная медвежья шкура. Так и хотелось прилечь на нее.

– Приляг, приляг, – услышал он голос Беллы Цыденжаповны, – отдохни, я тут пока приготовлю. Он поднял глаза. О, боже! Она была в домашних шароварах. Она была в одних только домашних шароварах!

– Ну приляг же!

Игорь лег на спину. Ему показалось, что от шкуры исходит и вливается в него какая-то тайная сила. Белла Цыденжаповна склонилась над ним, встав на колени. Он поднял растопыренные ладони, и в них легли тяжелые смуглые груди, такие трепетные, такие живые, они отвечали нежными импульсами на каждое движение его пальцев. Она коротко поцеловала его и резко поднялась. Лицо ее опять стало непроницаемым.

– Ты извини, дорогой, я всегда дома так хожу. Мои бабки-прабабки так ходили.

И ушла на кухню.

Какое-то варево готовилось на кухне, потянуло незнакомым запахом. То ли шкура медведя, действительно, чудодействовала, то ли образ раздетой по пояс бурятской женщины, только плоть двадцатипятилетнего парня восстала, и он позвал истомленным голосом:

– Белла Цыденжаповна!

И услышал в ответ:

– Просто Белла!

Действительно, странно было после только что произошедшего откровения называть женщину по имени-отчеству. Но ему так нравилось это экзотическое отчество! И он сказал дрогнувшим голосом:

– Мне нравится твое отчество!

– Вот мое отчество! – Сказала Белла (с этой минуты уже просто Белла!) и показала рукой на портрет старого бурята.

– Кто это?

– Цыденжап, мой отец. А дед мой был камом.

– Это что такое – кам?

– Шаман – знаешь?

– Ну да!

Она сказала загадочно:

– Шаман шаманит. А кам камлает. И я умею камлать.

– Камлать? О. боже!

– Но это потом, потом. А сейчас прошу к столу!

Она сделала театральный жест, от чего груди ее волнующе отклонились.

Игорь вскочил на ноги и прошел на кухню. Стол был накрыт. Кроме известных в Сибири строганины и расколотки в кастрюльке томилось что-то мясное.

Белла сделала широкий жест:

– Строганина натуральная, изюбрятина, расколотка – из сороги. В мисочке – соль с перцем. Макай, ешь, пока не растаяло. Да ты знаешь, что я тебе объясняю, как москвичу какому-нибудь. Давно в Сибири живешь?

– Родился в Ангарска.

– Выпьем за знакомство.

– Что это?

– Водка, настоянная на оленьих пантах.

– Интересно! Ну, за знакомство!

– Строганиной закусывай: самое то!

– Действительно!

– За тебя, Белла!

– Почему это за меня?

– Я тебя хочу!

– Погоди, это еще не желание. Это еще не настоящее желание. Налей-ка. Эта настойка укрепляет мужчину.

– Мужчина и так уже крепкий.

Встала с табуретки, подошла вплотную и положила руку на мужское достоинство гостя.

– Крепкий, да не очень.

И засмеялась загадочным смехом.

– Угощайся горячим.

– А что это?

– Рагу из оленьего хвоста.

– Почему из оленьего хвоста?

– Сейчас поешь, через час почувствуешь, почему.

– Ты тоже поешь?

– Тоже. Ну как, вкусно!

– О, да!

– Что ты еще хочешь?

– Почитай стихи. Только не вздумай одеться.

– Ну, что ты!

– Стихи…

Ты правда этого хочешь?

– Правда.

– Я никому обычно… А мне почитай.

Ну. Ладно.

Игорь не сводил с нее глаз. Полуобнаженная женщина, читавшая призывно-любовные стихи, сама напоминала жрицу любви, какой Игорь ее представлял. Вдруг она прервала стихотворение и сказала:

– Нет. Мне не нравится.

– Почему же? – воскликнул Игорь, который начинал накаляться, как включенный в розетку утюг.

– Не нравится. Я плохой поэт, потому что не могу выразить себя стихами.

– Хорошие стихи!

– Возможно. Но чувствую я гораздо больше.

– А чем же ты можешь себя выразить?

– Не знаю, Может быть, танцем.

– Так танцуй! – распорядился Игорь, которого уже разбирали страсти.

Белла молча поклонилась мужчине. Груди ее опять пришли в движение, лишая Игоря последних капель рассудка. Она вышла в комнату, зажгла четыре свечи в разных местах и выключила электрические светильники. Поколдовала с проигрывателем, и по комнате в мерцающем свете свечей поплыла странная музыка, в которую вплеталось непонятное, непривычное пение – горловые звуки и обрывы ритма. Сбросив остатки одежды, Белла стала раскачиваться, растопырив руки и ноги, и в какой-то момент Игорю показалось, что душа некогда убитого в тайге недогулявшего и недолюбившего медведя поднялась над собственной шкурой и зашаталась в укоризненном танце. Темп танца, между тем, нарастал, нарастала и разливалась по телу и дикая сила, прежде неведомая. Игорь вскочил на ноги и тоже зашелся в диком танце, то повторяя движения женщины, то изобретая свои собственные. Член молодого поэта окреп и увеличился необыкновенно, Игорь мгновенно скинул с себя одежду и приблизился к дикой и прекрасной поэтессе. Желание пожирало его без остатка. Он в упор посмотрел на Беллу, она подалась ему навстречу, схватила рукой пылающей член кавалера и вонзила его в себя, заставив Игоря полуприсесть. И сказала одно слово:

– Ах.

Музыка продолжалась, и долгое соитие происходил при раскачивании под эту музыку, как бы не прерывая мистического танца.

Наконец, настал момент извержения, и они повалились на шкуру, Игорь рычал, как медведь, из Беллы тоже вырывались дикие звуки, а потом она опять сказала слабым голосом:

– Ах.

Игорь оставался в ней. Извержение семени почти не ослабило его. Он лежал на женщине, целовал ее большие груди, и чувствовал, как снова наполняется мужской силой. Губы Беллы шевелились. Он поцеловал их, потом приложил к ним ухо и услышал слабый шепот:

– Хорошо, хорошо…

Светало, когда они оторвались друг от друга. Она целовала его ласково, как ребенка, ворошила светлые, с золотым отливом, волосы.

Игорь чуть не выпалил есенинскую строчку:

– «Эти волосы взял я у ржи»…

Но язык вовремя придержала трезвая мысль: «Не будь пошляком, Игорек»!

– Что бы ты хотел? – Ласково спросила Белла.

– Был обещан чай с брусничным вареньем! – Чай?

Она широко улыбнулась, раскинула руки, потягиваясь. Куда-то делись монголоидные черты, перед ним стояла настоящая русская красавица.

В этот момент Игорь понял что влюбился до потери ориентации во времени и в пространстве.

За чаем Белла была в роскошном оренбургском платке, и то, как она плавными движениями разливала чай (а платок не сползал с плеч), и как, заглядывая в глаза, накладывала варенье (замечательное брусничное варенье), укрепляло в Игоре ощущение сладкого добровольного плена.

И Игорь сказал серьезно и печально:

– Я тебя люблю. Потому что я тебя полюбил.

Глуповато получилось. Но глупость эта не была замечена. В ответ были опущены глаза и скромно прозвучало тихое «спасибо».

Когда Белла ушла на работу, Игорь принялся изучать ее книжные полки. В первую очередь его интересовала, разумеется, поэзия. Вот тут-то он и наткнулся на Пастернака. И стихи узнал (Белла их читала, когда шли по улице), и портрет. На стене, оказывается, висел портрет Бориса Леонидовича Пастернака! Он вдруг осознал всю бездну своей необразованности. Что он может сообщить людям, если интереснейшие сообщения интереснейших людей прошли мимо него! Будем поступать, решил он, и будем поступать в литературный институт, если получится.

Вечером он поделился этими мыслями с Беллой. И Белла поняла его и одобрила! С высоты своей эрудиции она спрыгнула легко, как со ступеньки и кинулась в объятия малообразованного любовника.

Ах.

И много раз ах.

Боже, как он ее любил! Его совершенно сводили с ума ее перевоплощения. Она приходила с работы в строгом деловом костюме, невозмутимая и недоступная. Выходила из ванной комнаты, по пояс обнаженная, горячая, желанная и желающая. Из загадочной шаманки превращалась в простую и сердечную русскую женщину, из начитанной умницы – в страстную дикую азиатку.

Вскоре она перестала ходить на работу. Как-то договорилась, какой-то отпуск неиспользованный – Игорь не вникал. Он был поглощен Беллой Цыденжаповной. Тем больше он ее имел, тем больше ему ее хотелось – в физическом смысле, и в смысле интеллектуального общения. Где-то когда-то он вычитал довольно пошлую фразу: Если женщина нравится тебе утром, значит, она действительно хороша. Белла нравилась ему и утром, и вечером, и днем, и ночью. И он решил навсегда остаться с ней.

Однажды она ему сказала:

– Я уйду сегодня, мне надо. Побудь один, поспи, как следует, а то спал совсем с лица.

Сон, однако, не шел. Игорь встал, оделся, пошел на почту и дал телеграмму в Иркутск. Телеграмма была такая:

«Света зпт я встретил женщину зпт которую полюбил на всю жизнь тчк пойми и прости если можешь тчк Игорь». Вернулся, лег в постель и уснул крепко-накрепко. И проспал до возвращения Беллы. Вечером она напоила его чаем с молоком. И когда он лег, села рядом и стала что-то тихонько напевать, Игорь прикрыл глаза, было хорошо и покойно, он словно бы качался в люльке. И уснул, и ночью его не будили.