Арина Холина - Куда делся секс? (сборник)

И все эти бои без правил уже надоели. Как будто проблем мало. Украина, Газа, Карабах. Мир типа рушится. Займитесь уже реальными делами, а не абстрактными холодными войнами, которых не существует, пока их не придумывают чиновники.

– Вот ситуация с Украиной. Ты на чьей стороне? – спрашивает пьяный шотландец.

Твою мать.

Два часа ночи. Берлин. Один из самых неформальных, хипповых, мульти-культи баров в Кройцберге. Все вокруг искрится и взрывается, все пьяные и веселые, в клубы – длинные шумные очереди. Едем с концерта, зашли на посошок выпить. Жизнь прекрасна.

И вот нате вам.

А всего-то спросили здоровенного чувака, что у него за акцент. Оказался эдинбургский. Живет в Берлине. Выгуливает двух шотландцев, один из которых – милый, а второй – адвокат, который, по его словам, что-то такое делает то с русскими олигархами, то с каким-то парнем из Литвы, который за что-то в России сидел, и ему не понравилось в тюрьме, и теперь он говорит, что его ужас как угнетали, и просит в Британии политического убежища.

Вот этот адвокат оказался охренительно политически активным. И минут пятнадцать уплетал мой мозг.

– Слушай, ситуация слишком сложная, чтобы можно было принять чью-то сторону. Люди умирают, – говорю я отчасти искренне, отчасти дипломатично.

Потому что не собираюсь перед первым попавшимся пьяным шотландцем, который целых два года жил в Лондоне (и который не в восторге от Берлина), устраивать истерики на тему «в России все плохо».

Ну, а дальше понеслось. «Но “Пусси Райт”!» – припевал он каждые две минуты. И не важно, что я говорила до этого, он все равно повторял «нопуссирайт».

Ты стоишь в два часа ночи в лучшем городе, в лучшем районе, в лучшем баре и пьешь шнапс, и пытаешься донести до какого-то провинциального типа юриста оттенки жизни в твоей стране, а ему на все положить, у него пропаганда, он купил на день рождения органически-вегетарианский торт с балаклавами (видела такие) – и думает, что все понимает и что у него есть осознанная политическая позиция.

– Ты ведь не можешь даже здесь, в Берлине, говорить то, что думаешь на самом деле? – спрашивает меня этот вампир.

Но тут меня, слава богу, утащили.

Ладно. Я уважаю резкие оценки. Мне тоже некогда разбираться со многими вещами, и я предпочитаю иметь короткое ясное мнение из серии «Гвинет Пэлтроу – противная». Поэтому могу понять, когда люди считают Путина тираном, а Обаму – идиотом. Но я все-таки не нападаю на американцев прямо на улице и не сообщаю им, что их президент – идиот (он, кстати, не идиот).

Кроме того, мне не надо доказывать никому, что я умная, прогрессивная и что я на стороне современных либеральных ценностей. Поэтому завывать на тему «все плохо, все ужасно» мне кажется непорядочным. Я не собираюсь поддерживать разговоры на тему «ах, мы живем в таком кошмаре, чиновники озверели, у нас ловят геев на улице и отрезают им перламутровые пуговицы».

Во-первых, все не так однозначно.

Во-вторых, какой бы ни была моя страна, я люблю ее. И эта страна развивается. Я развиваюсь вместе с ней. У меня есть возможность сравнивать, я по полгода живу в других странах, – и я точно знаю, что Россия улучшается.

В каждой стране есть очень много несправедливости. (Спросите берлинца про налоги. Только имейте в кармане палочку – всунете потом ему между зубами, чтобы язык не прокусил.) Особенно в стране с таким прошлым, как СССР. Особенно если половина населения – это настоящие жертвы коммунистического режима.

Но я люблю свою страну. Я любила ее, даже пока она была СССР, любила с ненавистью, с отчаянием, но любила. Я любила серую, грязную, мрачную Москву – и, конечно, люблю ее сейчас, шикарную и блистательную.

И я не собираюсь это скрывать только потому, что сейчас все леваки ополчились на правительство Путина.

Леваки и того же Обаму ненавидят. Англичане вообще не любят влиятельность США. Помните романтический фильм «Реальная любовь»? Хью Грант, который играет премьера Британии, рассказывает журналистам о встрече с американским президентом:

– Может, мы и маленькая страна. Но мы великая страна. Мы страна Шекспира, Черчилля, «Битлз», Шона Коннери, Гарри Поттера. Правой ноги Бекхэма, левой ноги Бекхэма. И если друг нас задирает, то он уже больше не друг. А поскольку Америка реагирует только на силу, отныне мы постараемся собраться с силами.

Сопли, слюни, аплодисменты. Он герой дня. Все рыдают.

Если бы такое появилось в русском кино, авторов бы порвали на части. Мол, что за хохлома, что за ура-патриотизм!

Но я лично хочу немного ура-патриотизма. Надоел уже гундеж о том, что мы тут все захлебываемся в помоях. «Сейчас хуже, чем в СССР», – пишет знакомый.

Люди! Что с памятью? В каком-таком СССР вы жили, что сейчас вам хуже? Вы про «железный занавес» помните? Или о вате с марлей, которая исполняла роль гигиенических прокладок? (Каждого, кто выступит с оригинальным мнением, что главное – не прокладки, а свобода духа и слова, я попрошу хотя бы два часа продержаться с ватой между ног, а потом обсудим, что на самом деле унижает человеческое достоинство.)

В России год держали в тюрьме девочек из Pussy Riot? А в Ирландии запретили аборты!

Да, это похоже на знаменитый путинский whataboutism («а что насчет», ну то есть «самдурак»). Но в XXI веке запретить аборты! Это дикость. Самая настоящая. Ирландия, конечно, не доминирующая мировая держава, но все-таки.

И я понимаю про whataboutism. Иногда трудно удержаться. Шотландца мне хотелось, честно говоря, уже без всякого «самдурак», просто двинуть по голове стаканом.

Я не хочу, чтобы люди ходили по улицам и считали Россию говном. От этого развивается депрессия и опускаются руки. Зачем вообще что-то делать, если все так плохо? Поэтому я никогда, в отличие от многих знакомых, не буду горячо поддерживать любое плохое мнение о ней.

Ребенок одних приятелей (живут в Португалии) выдал в школе на уроке (что-то такое у них спрашивали):

– В России всех убивают, там все болеют и нечем дышать.

А?! Он же не сам это придумал. Он ведь ребенок. Он это услышал. И не один раз.

Телевизионную пропаганду «ура-у-нас-все-хорошо» в России отвергают с презрением. Да, тезисы слабоваты, а исполнение на 100 % бездарное. Согласна. Но это не значит, что надо, как маленькие дети, делать и думать все наоборот.

Оглянитесь вокруг. Вы живете в другом мире. Пусть этот мир еще несуразный и корявый, но давайте выдохнем, залпом выпьем стакан ново-пассита и заметим уже наконец, что двадцать пять лет назад мы о таком мире не могли и мечтать. Мы были дикие, злобные, испуганные, нищие люди в пуховиках с рынка, которые считали открытие «Макдоналдса» самым счастливым событием своей жизни.

Так что, извините, но я буду и любить, и уважать страну, в которой сейчас живу. Людей, друзей, дворников, деревья, пельмени.

Может, мы и странная страна. Но мы великая страна. Мы страна Чехова, Петра Первого, Малевича, Чайковского. Правой ноги Буре, левой ноги Буре. И у нас все впереди.

Большинство левых интеллектуалов в России ощущают себя сейчас как германские евреи в 38–39 годах. Субъективно. Не то чтобы они ожидают для себя концентрационные лагеря, но им кажется, что дальше жить здесь, в России, будет невыносимо. И даже опасно. Смотря как пойдет.

Многим уже невыносимо. Многие получают вид на жительство какой угодно страны – лишь бы. Непредсказуемость нашей реальности подсказывает, что это, возможно, неплохая страховка. Или хотя бы полезная опция – никаких больше виз.

Вот так все и сидят со своими ID, покупают квартиры в Европе, переводят деньги – и ждут беды.

Но давайте попробуем рассуждать здраво.

Все «беженцы», которых я знаю лично, работают на Россию. Откуда угодно. Задница – в Бельгии, работа – в Москве. Никто не начинает с нуля уборщицей, а потом – официанткой, а потом, может быть, становится владельцем лавки, которая приносит в месяц от тысячи до полутора евро (в лучшем случае).

Даже знакомые миллионеры не имеют никакого бизнеса в Англии, в Германии – они все сидят в России и умножают состояния.

Приятели, которые в свое время уехали, например, в Израиль, там были самыми обычными людьми. Которые откладывали деньги на холодильник. А потом они вернулись в Москву – и уже здесь расцвели, как сакура весной.

Деньги в России.

Я хорошо знаю людей, которые уезжали в 70-е, в 90-е. Они бежали из пустоты, да. Одним нечего было терять. У других были великие надежды. Они хотели свободы, но, как выяснилось, свобода – величина очень переменная. И сама по себе она, оказывается, редко кому нужна. Вспомните хотя бы Эдуарда Лимонова. Что бы вы о нем ни думали, он известный человек. Его знают и в Европе, и в США. Но он вернулся при первой же возможности. И свобода, и успех – это все более чем относительно. Одних устраивают новые правила и новые возможности, а других – нет. Даже если вчера все это было мечтой.