Андрей Орлов - Баржа Т-36. Пятьдесят дней смертельного дрейфа

Вовка Федорчук вернулся работать на шахту, через год родил первенца. Серега Крюков передумал посвящать свою жизнь локомотивному депо, поступил в речное училище. Филипп Полонский, вернувшись в родную Сибирь, отказался от учебы в электротехническом институте, забрал документы и перевелся в институт водного транспорта, куда его приняли без всяких экзаменов. Ахмет Затулин работал водителем в родном городке, потом уехал в Набережные Челны, устроился сборщиком на Камский автомобильный завод.

Слава об этих людях гудела по стране ровно год. А потом помчался в космос Гагарин, и в СССР появились другие кумиры. Про команду Затулина не забыли, она была по-прежнему на слуху, но их фамилии уже не трепали на всех углах, страсти угомонились.

«Ну и слава богу», – решили парни.

Они по-прежнему переписывались, были в курсе последних новостей, но видеться стали реже. Работа, семьи, и расстояния такие, что не наездишься.

Свалился монстр на глиняных ногах, союз нерушимый. Затрещали республики, поплыли в разные стороны, как обломки от льдины. Герои старели, но каждый жил, не жаловался. В годы дикого капитализма никто из них не стал коммерсантом, не руководил банком, не заведовал транснациональной корпорацией. Но каждый считал, что прожил достойную жизнь.

В девяносто третьем году отменили режим секретности в Китовой бухте. База Тихоокеанского флота в связи с недавним землетрясением переехала севернее. В ходе «тщательно проведенной организационной работы» Ахмету удалось собрать своих армейских товарищей. Регулярным рейсом до Сахалина, самолетиком местной авиалинии – до Курильска, далее автобусом. Они стояли на скале недалеко от Китовой бухты, напротив того места, куда пытались выброситься вместе с баржей. Дул осенний ветерок, море изрядно штормило. Товарищи постарели, каждому перевалило за пятьдесят. Все седые, Филипп и Федорчук практически облысели. Серега прихрамывал – соли в суставах.

– Да ладно, – отмахнулся Филипп. – Зрение обманывает. Мы – как вино, с годами только лучше становимся.

Они бродили по побережью, навестили поселок, в котором за тридцать лет ничего не изменилось, и даже девушка с необычным именем Гульгена по-прежнему здесь жила. Она узнала Ахмета, столкнувшись с ним у магазина. Вздрогнула, побледнела. При ней был муж, хромающий на обе ноги и благоухающий перегаром. Полночи друзья сидели в местном баре, переночевали в бывшей школе, переделанной в гостиницу, а утром полетели каждый к себе. Федорчук на Украину, остальные – в Россию. Перед отъездом поклялись обязательно встречаться на этом месте раз в два года. Каждый год – слишком накладно.

В девяносто пятом они опять собрались на берегу океана у поселка Пионерское. Серега продолжал прихрамывать, но это не мешало ему забросить в море спиннинг и вытащить здоровую рыбину, которую тем же вечером приготовили и съели в защищенной от шторма бухте.

А в девяносто седьмом году их было здесь уже пятеро! Вместе с Филиппом прибыла сравнительно молодая женщина, смешливая, с подвижным умным лицом.

– Не жена, – объяснил он, широко улыбаясь. – Дочь. Та самая, из Америки. Натали. Наташа, стало быть, по-русски. В штате Оклахома живет, нашла меня. – И добавил, помрачнев: – Клариссы нет уже полгода. Рак. Болезнь развилась моментально, врачи не успели принять меры. Так и не вышла замуж, одна воспитывала дочь. Ушла из ВМФ, хорошо проявила себя в телекоммуникационной компании и умерла на пике своей карьеры. У дочки небольшая фирма, занимается разработкой программ, дела идут неплохо, в деньгах не нуждается, скоро замуж. Давно пора, тридцать шесть, как-никак.

Разведчицей, как пророчил Серега, Натали не стала. Мама перед смертью рассказала, кто на самом деле ее отец. Отнюдь не храбрый летчик, разбившийся на Аляске, как гласила лживая семейная легенда. Их поставили рядом и поразились – одно лицо! Два дня в компании веселой американки, бегло говорящей по-русски, пролетели незаметно.

В девяносто девятом приехали только трое. У Филиппа за полгода до этого случился сердечный приступ, скончался скоропостижно, до приезда «Скорой». Трое мужчин стояли на промозглом ветру, глядя на беснующийся океан, пили водку без закуски из одного стакана – за того, кто никогда уже не вернется.

В две тысячи первом не приехал Федорчук. Авария в шахте, взрыв метана – мастера горнорудных работ подняли на поверхность уже мертвым. Мог на пенсию выйти несколько раз, но работал до последнего – трое детей, семеро внуков, всех кормить надо, дом достраивать, у жены «мотор» барахлит, а операция дорогая. Двое мужчин стояли на заунывном ветру, теребившем седые волосы. Они с трудом сдерживали слезы. Серега еле ходил, опирался на палочку. К берегу вышел, а обратно уже никак. Пришлось ловить попутку, чтобы добраться до Пионерского.

Еще через два года Ахмет приехал один – в конце августа, когда непогода еще не разгулялась. С Серегой переписывались по Интернету. Товарищ всячески просил прощения за то, что не может прибыть. Нога не сгибается, вторая еле слушается, шкандыбает по дому, выйти на улицу – уже проблема.

Ахмет разменял шестьдесят три, тоже перестал молодеть, одышка заставала в самый неподходящий момент. Но он держался молодцом. Бродил по берегу, мысленно разговаривал с друзьями, живыми и мертвыми, смеялся над шутками Филиппа, спорил до хрипоты с Серегой. Впервые в жизни посетила мысль: а может, продать квартиру в Набережных Челнах, купить домик в Пионерском да прожить на краю света остаток жизни? Что ему осталось? Почти всю жизнь на одном заводе, доработался до того, что выживают на пенсию. Женился, развелся, снова женился. И снова развелся. Великой любви бог не дал, дети за границей, с отцом почти не общаются, в жизни не осталось практически ничего.

Но в этом возрасте трудно что-то менять. Смелые намерения остаются в планах. Он приезжает на остров Итуруп каждые два года. Появляется там и теперь, хотя ему уже далеко не шестьдесят три. Здесь вольно дышится, он любит это место, соленые брызги, освежающие лицо. Он бродит по изрезанному берегу, спотыкаясь о корни, плетущиеся по земле, всматривается в неспокойное море. Оно порывается ему что-то сказать, показывает картинки, если долго и пристально в него вглядываться. Он видит годы, когда был счастлив, и даже на короткие моменты мысленно переносится в те времена. Видит далекие страны, в которых никогда уже не побывает, людей, которых не увидит. Возможно, скоро он с ними встретится, или же нет, как знать. Он не планирует умирать завтра. Временами он доволен, ведь у него осталось главное: ясная память, это море, живые картинки в мозгу. Они так много значат для человека, прожившего жизнь.