Виктор Пелевин - Смотритель. Книга 2. Железная бездна

– Что ты хочешь сделать?

– Повернуть колесо. Все опять изменится, и ты выйдешь.

– Подожди.

– Другого способа нет, – сказала Юка. – Колесо можно повернуть только еще один раз.

– Подожди, – повторил я. – Умоляю тебя, подожди… Ты же не знаешь, что случится.

– Знаю, – ответила она. – Как ты думаешь, почему это Храм Последнего Поворота? Не первого, не второго, а последнего?

– Почему?

– Потому что важен только последний поворот. Когда рычаг доводят до упора. Тогда это место и становится храмом.

Она повернулась и пошла к обелиску.

– Юка! – закричал я. – Не надо!

– Я быстро! – крикнула она в ответ. – Посмотрю одним глазком и вернусь…

Я видел ее очень отчетливо. Подойдя к каменному колесу, она махнула мне рукой, взялась за эспантон и повернула его до конца.

Вокруг стало темно и тихо. Совсем тихо, как не бывает, даже если заткнуть уши. Я не чувствовал ни ветра, ни тепла, ни холода, вообще ничего – словно у меня исчезло тело.

Потом опять была вспышка молнии, но после нее не стало светло, как случалось прежде.

В темноте появился единственный прямоугольник света – это было возникшее на месте обелиска зеркало, высокое и узкое. Оно походило на дверь, открытую из ярко освещенной комнаты в ночь. Перед зеркалом стояла Юка. Зеркальная Юка стояла напротив нее – она казалась просто темным силуэтом.

А затем… Что-то произошло в пространстве между ними – что-то такое, из-за чего обе Юки стали одним.

Я увидел каменное изваяние Юки. Она стояла на террасе Михайловского замка и глядела вдаль. Такой она пришла в этот мир.

Потом я увидел ее идущей ко мне от края террасы. Один шаг, другой, третий – и вокруг стали появляться повторения Юки, ее выхваченные из прошлого трехмерные копии из камня, похожего на мраморную соль. Я знал, что это не просто слепки, а части единого целого, увидеть которое я мог только так – в виде множества отдельных друг от друга форм.

Казалось, срезы ее судьбы с невероятной быстротой заполняют собой все пространство – столько не смогло бы поместиться ни в одном из построенных человеком хранилищ… И вот передо мной уже пролетела вся ее короткая жизнь, и мы вплотную приблизились к настоящему.

Я увидел Юку, идущую к обелиску. Юку, машущую мне рукой. И наконец Юку, нажимающую на древко эспантона, чтобы каменное колесо сделало свой последний поворот.

Это действительно было похоже на волну, проходящую по змеиному телу, – только само тело возникало лишь вслед за волной. Змея проявилась уже почти вся, от хвоста к голове, и теперь передо мной возникала быстрая последовательность ее последних срезов.

Юка отпускает древко копья. Юка поворачивает голову. На ее лице – не то восторг, не то страх. Она поднимает взгляд, ее глаза широко раскрываются – а потом свет, бьющий из зеркала, пронизывает всю змею одновременно, превращает ее во что-то непостижимое и уносит с собой…

На миг мне показалось, что я вижу странный, бесконечно прекрасный сад – и различаю множество испепеленных змей, ставших в нем травами и цветами (это не было похоже ни на что из мне известного – я просто пользуюсь единственным доступным мне сравнением). Все собранные там древние умы, среди которых была теперь и Юка, не отрываясь глядели в точку, откуда приходил к ним этот луч.

И я понял – я тоже могу посмотреть сейчас в раскрытый глаз этой великой тайны, и со мной, скорее всего, случится то же, что и с теми, кто осмелился на подобное прежде.

Но я опустил глаза.

– Смотритель не решается посмотреть, – сказал в моей голове чей-то насмешливый голос. – Такая осторожность в высшей степени похвальна.

Потом свет погас – и надолго наступила тьма.

Как свет появился опять, я не помню. Кажется, он даже не зажегся – я просто вспомнил, что могу видеть в темноте, поскольку она и есть мой дом.

Часовня и мумии исчезли. Я стоял среди бесчисленных каменных фрагментов, на которые вновь распалась башня. Они выглядели так же, как раньше. За одним исключением – вместо каменных Павлов вокруг меня теперь стояли каменные Юки. Я понял, что уже видел эти изваяния в арках башни. Все было определено еще тогда, когда мы шли к часовне, – словно нам показывали будущее.

Я подошел к обелиску. Каменные Юки обступали его так плотно, что я ничего не различал за их спинами – но все же я сумел протиснуться сквозь их строй.

На обелиске не было никаких надписей. Там появилась рожица: неровный круг, два глаза, точка носа и широкая – от одного глаза до другого – улыбка. Был странный контраст между наивной простотой этого рисунка – и глубиной борозды в камне…

Я поглядел на гранитное колесо. Торчащий из него эспантон опять был готов для последнего поворота. Наверно, при иных обстоятельствах у меня не хватило бы куража, но помогло отчаяние. Я хотел только одного – вернуть Юку. Не давая себе времени на колебания, я нажал на древко – и колесо повернулось.

В этот раз не было ни темноты, ни молний. Сперва мне показалось – не произошло ничего вообще.

А потом я заметил, что обелиск стал зеркалом.

Замирая от ужаса, я поднял глаза.

Из зеркала на меня смотрел Павел Алхимик. Он был одет в черный мундир с восьмиконечной алмазной звездой, а на голове у него была та же треуголка, что на мне.

Зеркальный Павел дрожал и переливался. Казалось, в лицо ему бьет поток электрического ветра, заставляя его кожу светиться. Павел протянул мне руку – и я заметил, что моя собственная рука независимо от меня повторила то же движение. А потом Павел улыбнулся, и на глазах его – быть может, от неощутимого ветра – выступили слезы. Он что-то сказал. Я не слышал его слов, но понял их смысл.

Я и был тем потоком Флюида, в который он превратился. И сейчас Павел видел будущее. Он видел, как сбывается его план. Он радовался своей великой удаче – и печалился своему великому горю. Я был тем, чем ему предстояло стать. Но я не был им, Павлом. Я был самим собой, что бы это ни значило.

Мы глядели друг на друга долго, очень долго, а затем наш контакт нарушился – Павел начал отдаляться, зеркало потускнело и за несколько секунд превратилось в камень. В нем не было высечено ничего.

Но на нем появились разноцветные начертания мелом. Это были вензели прошлых Смотрителей. Я уже видел их в своем сне. Потом я заметил белый мелок, лежащий на каменном выступе. Взяв его, я поставил на свободном месте свой знак:

Свободного места на камне было еще много. Хватит на века и века…

Мои веки сомкнулись. Я чувствовал бесконечную грусть и усталость. Мне не хотелось никуда больше идти.

Но этого и не потребовалось. Когда я открыл глаза, передо мной по-прежнему было зеркало. Но теперь в нем отражался мой кабинет в Михайловском замке.

Юка не обманула. Она действительно вернулась ко мне – следующим же вечером. Она не помнила ничего о нашем приключении, и я решил не расстраивать ее рассказом – по множеству причин. И потом, я даже не знал, что сказать о ее странной судьбе.

Стала ли эта бесконечная каменная змея одним из цветов, какими окружает себя в своем тайном саду наш Создатель? Или встречей с Ним была именно вспышка, сжавшая Юку до мгновения, где Он обитает?

Юка осталась той самой Юкой, что я знал с нашей первой встречи – она помнила все до той минуты на закатной террасе, когда я вынул свою треуголку из-под стола.

Теперь ее вновь создавали медиумы и шивы Оленьего Парка. Но это уже не вызывало во мне никаких возражений. Не вызывает и сейчас: меня не тянет повторить свой безумный эксперимент, потому что я знаю, чем он закончится для меня и для нее.

Пожалуй, я счастлив – если в словах этих есть какой-нибудь смысл.

Теперь я мало чего боюсь – и захожу, бывает, в Комнату Бесконечного Ужаса просто скоротать вечерок. Никогда не поверил бы, что такое со мной когда-нибудь случится.

Несколько слов о старых знакомых.

Менелай вышел в Ниббану в чине флигель-анагамина и сейчас недостижим. Но я не могу сказать, что сильно скучаю по нашему общению – у нас были чисто служебные отношения, и друзьями мы так и не стали.

Умер Алексей Николаевич. Его, помню, интересовало, видел ли я Бога – теперь он видит его сам. На освободившееся место устроился его сын Николай, сохранивший семейную тягу к общению с духами – он даже завел мне «страничку» в каком-то каббалистическом гроссбухе и говорит, что у меня теперь много невидимых далеких друзей… Не знаю. По-моему, все эти ветхие спириты-лицекнижники немного того, crazy.

В прочих отношениях Николай достойный наследник своего родителя: он тоже уверяет, что я призрак, – и немедленно попытался меня напугать, с загадочным видом сообщив, что в день Saint Rapport (по его календарю – один из весенних праздников) во всем Инженерном замке выбило какие-то «пробки», и пришлось менять «трансформатор на подстаниции». После чего он показал мне фото электрического щитка на месте, как он выразился, «убийства Павла» – вмурованный в стену блок оплавленных пластмассовых клавиш в пятне копоти, похожем на хоровод, над которым навис дирижер-безумец…