Алексей Синицын - Искусство скуки

Странная мысль родилась вдруг в её голове, если мысли вообще рождаются в чьих-то головах. Чучело много лет пребывало в абсолютной неизменности, и вот оно начало стареть, портиться, линять, но это именно для того, чтобы докричаться до неё, сказать ей, что так больше продолжаться не может, и ей нужно что-то срочно предпринять. «Может быть, не время старит человека, а человек своим старением говорит Богу о своей невыносимой досаде, вызываемой его нынешней формой существования. Она, эта досада, а вместе с ней та самая смертельная усталость, накапливается постепенно, сначала вообще как бы, не замечается, её ещё очень мало. Но потом её становится всё больше и больше, как слёз в ушных раковинах, и вот их уже приходится опорожнять, а если нет, то они начинают переливаться через край…». Только теперь ей стал окончательно понятен смысл бесконечного дождя, являющегося высшим проявлением разрешающегося от бремени отчаяния. Он смертельно устал оттого, что я его не слышу, никто не слышит. «Ты, ты… прости меня, я такая бесчувственная, я… мы все…». Жоли обхватила рукой чучело за шею, притянула его к себе, и вместе с ним сотрясаясь рыданиями, медленно завалилась на бок, на холодный пол, прямо перед входной дверью.

«Тот, кто не знал скуки, тот ничего не испытывает, кроме, разве что, детского любопытства, глядя на то, как корабли, уходя за горизонт безнадежно и безвозвратно падают, проваливаются неизвестно куда, и больше никогда не возвращаются обратно, если только сам Господь не вознесёт их, по неизреченной милости своей из неведомой и непонятной бездны, разверзающейся прямо на краю Земли. Не испытывающий скуки, и сам не подвергается её испытаниям. Только, человек, который часами сморит в окно, зная, что, возможно, никогда уже больше не окажется по ту сторону стекла меня поймёт…».

Вернан захлопнул свою книгу. Трудно сказать, какая из бутылок прибыла раньше. Когда, одну из них он обнаружил одиноко лежащей на берегу недалеко от Восточного вокзала в заливе Бьёрвика, вторая «вдова» уже терпеливо дожидалась его на почте. Об том он узнал благодаря короткому извещению, находившемуся в его просторном почтовом ящике. (Вернан называл его про себя «скворечником»). «Удивительная сообразительность». Если бы Veuve Clicquot завернула в район Западного вокзала и оказалась в акватории залива Пипервика, он бы её там ни за что не нашёл, так как, не имел привычки выходить к Осло-фьорду в районе Западного вокзала, там было слишком ветрено и многолюдно. (Отдав смерти мужа, женщины становятся, поневоле, куда более внимательными к странным мужским привычкам).

Но почему их две? Обе путешественницы теперь стояли перед ним на кухонном столе. Одна – без этикетки, совершенно голая, тихая, омытая солёными слезами моря и туго запечатанная. Другая была почему-то без пробки, но зато вся светилась напоминанием о каком-то давно минувшем весёлом застолье, яркая, блестящая и бессмысленная, как флиртующая канарейка. Они казались ему сёстрами-близняшками, прожившими две совершенно разные жизни на двух, разделённых бескрайним океаном континентах. Но их, странным образом продублировавшееся вдовство и эта встреча через много лет в загадочном уравнении судьбы, после всех сокращений, свели значение времени, проведенного ими в разлуке почти что к нулю. Вернан, глядя на воссоединившихся сестричек, чувствовал себя третьим лишним. «Вот что, – решил он, – нужно поскорее освободить их от бремени, и оставить наедине».

Но он и представить себе не мог, что извлечь послания из бутылок окажется делом совсем не лёгким, более того, приведшим к самым неожиданным последствиям!

С какой же начать?

Это могли быть два письма, написанные и отправленные Жоли в разное время, которые, однако, пришли к нему почему-то практически одновременно, рассуждал он. В таком случае, порядок прочтения её посланий имел некоторое значение, хотя бы с точки зрения последовательности описываемых событий. Но, с другой стороны, существовал ещё один, куда более принципиальный нюанс: бутылка, найденная на берегу залива могла оказаться предназначенной вовсе не ему! Почему же он тогда без всяких колебаний присвоил её себе? А ведь так оно и было.

Стоя на берегу залива, в то время как морская вода норовила облобызать его крепкие ботинки на высокой шнуровке, и, всматриваясь в содержимое бутылки (он её периодически встряхивал, и, подносил к глазам) Вернан не сомневался, что имеет дело с посланницей Жоли. Почему же сомнение на этот счёт посетило его теперь? Ведь, как раз именно теперь видимое родство бутылок имелось налицо. Каждая из сестёр как бы, всем своим видом, подтверждала полномочия другой. Нет, всё правильно, думал он. Это два экземпляра одного письма, отправленного разными путями, но удивительно совпавшими по времени прибытия. Тогда, выбор бутылки не имел значения с точки зрения его криптографического содержания. (Вывод, который, как мы увидим впоследствии, оказался ложным).

Проще и естественней, казалось, начать с открытой бутылки, прилетевшей по воздуху. Но Вернан почему-то предпочёл взяться за другую – морскую путешественницу, пробку которой Жоли для надёжности залила специальным сургучным клеем. Не каждый день, в конце-концов, к нам приходят бутылки морем!

Когда при помощи ножа, штопора и собственного кряхтения ему удалось распечатать бутылку, он затем попытался через горлышко просто вытряхнуть свёрнутые в рулончик листочки бумаги, с силой стуча кулаком по толстому днищу. А как бы поступили вы? Уверен, почти каждый на его месте попробовал бы сделать то же самое. Но, не тут-то было! Всякий, кто в детстве засовывал голову в чайник, хорошо знает, что обратное действие, высовывание головы из чайника, даётся гораздо труднее. А порой, вытащить голову из чайника просто-таки невозможно! Поэтому, многие люди так и ходят всю оставшуюся жизнь с чайниками на головах. Такова суть времени!

Вот и теперь, скрученные бумажные листочки, некогда пропихнутые внутрь изящной ручкой Жоли, никак не хотели вытряхиваться наружу. Что же делать? Походя немного по комнате в лёгкой задумчивости, Вернан решил придавливать бумажный свиток узкой металлической линейкой к стеклянной стенке бутылки и постараться таким образом дотянуть свиток до горлышка, до того места, с которого его кончик можно будет ухватить пальцами.

Линейка сразу удачно прихватила листы, и они под её осторожным вертикальным натиском медленно поползи вверх по стеклу. Но едва бумажный рулончик достиг горлышка, соприкоснувшись с поверхностью иной кривизны, движение застопорилось, а попытка резкого рывка безнадёжно провалилась – бумажный рулончик просто сорвался и снова оказался на днище.

«Какой же я дурак!» – воскликнул Вернан. Вместо того чтобы тащить письмо вверх, не легче ли было перевернуть бутылку горлышком вниз, и тогда к его усилиям приложилось бы ещё и Всемирное тяготение. Всемирное! Однако, как он затем ни старался на пару с дружественно кряхтящим Всемирным тяготением, бумажки никак не хотели заходить в узкий тоннель горловины.

Вернан решил покурить и спокойно всё обдумать. Он пошёл на кухню и приоткрыл окно, а сам встал к стенке и спрятался за занавеской, чтобы его не увидели соседи, не одобряющие курения в открытые окна. (Куришь? Кури вовнутрь себя!). После нескольких затяжек он осторожно выглянул из-за занавески и мрачным взглядом Харальда III Сурового взглянул на симметрично, до неприличия, расчерченный Квадратурен. На город он смотреть не любил, особенно его раздражала видимая отовсюду городская ратуша, в которой ежегодно вручались Нобелевские премии мира. Ратуша ассоциировалась у него с гигантским тёмно-красного кирпича крематорием. Вернан устремил взгляд на холмы и чуть выше, они его успокаивали и приводили в порядок мысли, что сейчас и требовалось. Холмы тоже были видны отовсюду, начинаясь за городом, они были везде и казались рослыми старшими братьями юных морских волн…

Пинцет! Как ему в голову не пришла эта мысль раньше? Пинцетом он сможет зацепить послание на достаточной глубине, подтянув его как можно ближе к горлышку линейкой. Но, где взять пинцет? Может быть в аптеке? Вернан загасил на две трети выкуренную сигарету, и стал торопливо одеваться. Ближайшая аптека «Сладкая пилюля» располагалась буквально в ста метрах, за углом.

Идти приходилось против ветра, доносившего до его носоглотки холодную, пахнущую йодом с солью насыщенную изморось. Он спрятал руки от ветра в карманы своей тёплой меховой куртки с капюшоном. Людям, попадавшимся навстречу, приходилось то и дело немного подбегать, чтобы не упасть вперёд от ветряных толчков в спину.

– Добрый день. У вас есть пинцет? – Спросил Вернан на английском скуластую девчонку, с немного раскосыми глазами, стоявшую в лёгоньком белом халатике поверх свитера за кассовым аппаратом, и для наглядности изобразил требуемый инструмент жестикулярно.