Марина Болдова - Память (Братья)

Романов тяжело поднялся и, пошатываясь, побрел в гостиную. Там, в баре, стояла еще одна бутылка коньяка. Он достал ее, поставил на антикварный столик и плюхнулся в кресло. С сомнением повертев в руках наполненный стакан, сделал глоток. Сморщился, но залпом допил остальное. В голове сразу зашумело. Он все – таки напился. Надолго ли?

Вспомнился день похорон. Два гроба рядом стояли в этой комнате. Два сразу. Любимой жены и любимой дочери. Все, кто был, сочувствовали ему искренне, он это видел. А у Валюши оказалось столько подруг! Он – то думал, что она только с женами его сослуживцев общается, а тут плачущие соседки, тетки из комитета солдатских матерей, из клуба кактусоводов. Ничего он о ней, оказывается, не знал! И горюют все, он даже ревновать начал. А вот Леру проводить только две ее приятельницы пришли. Скромненько так в сторонке стояли. Даже на поминки не остались. Он все подмечал! Куклы крашеные! Про то, что Лерка наделала, никто не знает. Трофимов помог, придержал и прессу и своих. Просто сбила ее машина. Где, как – никому не докладывают. А у Валюши сердце не выдержало. А чье выдержит?!

Романов устал думать. Уснуть бы! Он опять наполнил стакан. Очередные двести пятьдесят сделали свое дело: он погрузился в спасительный сон.

Он, наконец, все понял. Все, что она хотела сказать. Прошла эйфория той мимолетно украденной близости. Он трезво посмотрел на нее и на себя как бы со стороны. Двадцать с лишком лет! Его терпение, и ее молчание. Его устраивало уже того, что молчит, не гонит. Могла бы начать избегать, прятаться. То, что она видела все, что с ним происходит, он не сомневался. Понимала и жалела? Нет, он бы почувствовал. Почувствовал и оскорбился. Или гнал от себя то, что могло оскорбить? Что греха таить, пытался забыться. Чего только стоила эта попытка с учительницей? А чего, собственно, стоила? Ну, попользовался молодым телом свободной от предрассудков женщины. Чуть не научился русским матом выражать свои эмоции. Смешно, право. А сейчас и лица вспомнить не может педагогини этой. Что – то такое выкрашенное – раскрашенное. Как же ее звали – то? Нет, пожалуй, и не вспомнить, хотя прошло всего ничего.

Как же ты, Березин, ошибся, когда подумал, что смог понять ее, Ляльку? Через двадцать лет понять? Услышал то, что хотел услышать. Почувствовал то, что ждал. А что было – то? Совсем обалдел, впервые прикоснувшись к ней вживую. А с ее стороны это был всего лишь порыв. Мгновение, которое ты будешь помнить всю оставшуюся, а она забыла тут же, осторожно отодвинувшись в сторону. Он ночь не спал, смакуя эти пять минут, а она и думать уже забыла.

Они стояли в больничном дворе, ждали Галину с Беркутовым. Эта была их первая встреча с того памятного для него дня. Он все время чего – то ждал, напряженно заглядывая ей в лицо. Она не отворачивалась, нет! Но взгляд ее был спокойным. У него дрожали руки, когда он доставал сигареты из кармана халата, она твердой рукой протянула ему зажигалку, когда он уронил свою в траву. Говорили о ее детях, Галине и Беркутове, Маринке, но он все время ждал, что вот– вот наступит миг, с которого будет все только про них. Про него и нее. Потом разом вдруг понял, что ждет он один. И напрасно ждет. Поскучнев разом, стал вяло поддерживать разговор. Он бы лучше помолчал, как молчали они иногда раньше, оставшись вдвоем. Но Лялька все время что – то говорила. А он не перебивал. А потом подошли Беркутов и Галина. Все. Она уехала. Такая маленькая на огромном джипе. И чего Соколов не разорится и не купит для нее подходящую машину?

Березин достал из шкафа очередную порцию шмоток. Недовольно поморщился. Откуда у него скопилось столько барахла? Вот эти брюки он носил, кажется, будучи еще простым хирургом. За каким чертом они пылятся на полке? Кинув штаны в большую кучу на полу, он потянул с полки прозрачный пакет. Ее подарок. Майка цвета весенней зелени с надписью «Прага» латинскими буквами. Он не надел ее ни разу, хотя в те, совковые времена, когда она ее привезла из Чехословакии, майка могла вызвать зависть у любого. Почему не носил? Нет ответа…

Уложив пакет на дно чемодана, он вдруг прислушался. Ему показалось, или кто – то открывал входную дверь в его квартиру? Березин, как был, в трусах, вышел в коридор.

…Он же сам дал ей ключи! Давно. Дважды менял замки, и каждый раз давал ей новый ключ. Дав ключ, начинал мечтать, как однажды откроется дверь… Засыпал с бешено колотящимся сердцем, уставши ждать! Он никогда не представлял секс с ней. Боялся. Но первое объятие «репетировал» без конца. Это была немая сцена, когда совсем не нужно слов.

Лялька уже пятилась назад, к не закрытой еще двери. Он смотрел на нее, а глаза ничего не видели. Темно было в глазах.

Она явно была напугана. То ли тем, что пришла, то ли его полуголым видом. Сообразив, наконец, что она сейчас уйдет, он в один прыжок преодолел немаленькое расстояние до двери. Резко толкнув ее у Ляльки за спиной правой рукой, левой обхватил ее за талию. Непрерывно целуя ее, куда придется, легко понес Ляльку по коридору в сторону спальни. Нет, он не торопился. «У нас еще будет время…», – вспомнил он ее слова. Он тут же решил, что никуда не поедет. Черт с ней, с этой германской клиникой! Он завтра же скажет Максу, что теперь никуда не может уехать. Макс должен понять. Кто еще должен понять его? Ах, да! Соколов, ее муж! А еще? Ее дети, сестра. Дальше он думать уже не мог. Он, наконец, почувствовал ее короткие ответные поцелуи, услышал ее горячий шепот, правда, совсем не разбирал слов, так звенело в голове. Она, вроде бы просила его остановиться, но разве ж он мог?! «Я не хочу, не могу», – шептал он в ответ, отрывая на миг губы от ее груди. Ее руки бессильно падали, отчаявшись оттолкнуть его от себя хотя бы на секунду, чтобы получить передышку. Он не давал ей покоя, да и хотела ли она его, покоя, на самом деле?

Он лежал, откинувшись на подушку, и курил. В комнате стало совсем темно, наверное, уже закончился день. Лялька заснула, положив голову ему на живот и до подбородка натянув одеяло. Днем он открыл балкон, чтобы впустить свежий воздух, и теперь в комнате было довольно холодно. Только не ему. Он даже подумал, что пусть еще проветривается. Лялька пошевелилась, устраиваясь поудобнее. Он замер. Только бы не проснулась. Он положил сигарету в пепельницу и осторожно погладил Ляльку по голове.

– Березин, дай поспать еще пять минут, – Лялька на миг приподняла голову и тут же пристроила ее обратно.

– Спи, спи, – прошептал он, убирая руку.

То ли от холода, то ли от ее голоса он «протрезвел». В голову полезли разные мысли. Что дальше? Это был раз или у них есть будущее? Он отчетливо понимал, что решать не ему. И заранее боялся ее решения, каким бы оно ни было. Сможет ли она уйти от мужа? Отпустит ли ее Соколов? Березин похолодел, представив, что будет с Сашкой, когда он обо всем узнает. А если она скажет, что это было последнее «прощай»? Как он, Березин, будет жить дальше? Он всегда хотел, чтобы она стала его. Мечтал, что б хоть раз! Но готов ли он теперь от нее отказаться? Нет и нет. Она для него наркотик, вот. Он столько ждал! Сопротивлялся, как мог. Честно. Как больно – то только от мысли, что ничего дальше не будет! Он внезапно разозлился на Ляльку, наверное, впервые за все то время, что ее знал. Разозлился, заранее не прощая, если скажет она скажет «все». Он ее не отпустит. Уже сегодня не отпустит и тогда у нее не будет шанса вернуться к мужу. Но это подло. Березин даже застонал от осознания того, что он был готов сделать. И тут же понял, что она проснулась.

– Я уже не сплю, – Лялька, закутавшись в одеяло, села на кровати.

Он молчал. Пусть скажет сама, без его вопроса.

– Володенька, ты все понял, да?

Он все еще не готов был хотя бы кивнуть в ответ.

– Вместе мы будем только «болеть» все время. Друг другом. Ты не сможешь работать, я забуду про детей, дом. Потому, что иначе не получится. А мы не имеем на это права. Ведь так? Ты ведь уедешь, не обманешь меня? Ты не сможешь сделать меня несчастной. Ты же врач. Мы переболеем с тобой сейчас, в эти последние дни, без осложнений. Когда у тебя самолет?

– Двадцать пятого.

– Завтра прилетает Макс. Мы все поедем к Галке на дачу. И ты тоже. Как друг, – Лялька говорила твердо, словно приказывая и ему и себе.

Егор перевернулся на спину и заложил руки за голову. Пару минут выдержав в этом положении, лег на правый бок. Вскочил, чертыхнувшись. «Хочу на работу!» – прорычал он, обращаясь неведомо к кому. Он был в квартире один. Галина уехала к себе, чтобы с Маринкой вместе подготовить продукты к завтрашнему пикнику. На просьбу взять его с собой Беркутов услышал только отрешенную фразу «отстань, не до тебя». Хотел было уж обидеться, но, посмотрев на ответственно – серьезное лицо Галины, передумал. Действительно, чем он ей поможет? Тягловая сила в виде мужа и сына ее сестры наличествовала, поджидая ее в машине у подъезда. Галина, торопясь, укладывала старые тарелки Беркутова и бабы Лизы в коробки, чтобы отвести этот хлам на дачу, где по ее словам, ему и место. Новый набор посуды из небьющегося стекла уже занял свое место в допотопном серванте в комнате покойной соседки. Беркутов отказывался пока вселяться в нее, ему казалось, что Елизавета Маркеловна не одобрила бы столь поспешный захват ее территории. «Глупостями себе голову забиваешь, Егор», – сказала ему Галина, когда он отказался сделать из небольшой комнатки уютную спальню. Они так и спали на продавленном диване Беркутова, который был разложен всегда – мало ли когда может понадобиться!