Мария Воронова - Клиника жертвы

А теперь он, преодолевая неловкость, изучал записи очень несчастной, одинокой и потерянной женщины. Настолько одинокой, что ей не с кем было поделиться горем, кроме фальшивых друзей из Интернета.

Но образ, возникший со страниц дневника, абсолютно не подходил Доре! Если это и правда писала она, то следовало признать, что она страдала раздвоением личности, хотя некоторые детали биографии, вскользь упоминаемые авторшей дневника, совпадали с Дориными.

Все очень логично: дневник жертвы, синяк под глазом, ушиб мозга. У кого из посторонних людей возникнут сомнения в виновности мужа-садиста?

Больше того, не знай Нейман Комиссаровых, безоговорочно принял бы сторону жены и требовал справедливого наказания для мужа!

Но зачем же существуют друзья, как не затем, чтобы верить? Просто верить близким людям, не оценивая, не взвешивая доказательств. И не покидать их, даже если от них весь мир отвернется…

Нейман заставил себя прочесть дневник до конца. Вдруг что-то в тексте явно укажет, что писала не Дора? Но чуда не случилось, дневник мог принадлежать Доре, равно как и другой женщине.

Имя она себе выбрала нейтральное, ни о чем не говорящее: Марта. Насколько ему было известно, с этим именем Дору ничего не связывало. Но ай-пи адрес – это серьезный аргумент.

Такое ощущение, что в семье Комиссаровых поселился невидимка. Писал на форуме, а потом ударил Дору по голове. Что за злая сила проникла к ним в дом и разрушила его?

Есть вероятность, что Дора просто развлекалась. Иногда человеку хочется прикинуться не тем, кто он есть, примерить на себя чужую личину. И Интернет дает для этого широкие возможности.

Вот и Дора решила изобразить жертву, за свое фальшивое несчастье получить такое же фальшивое сочувствие. В молодости она любила розыгрыши, вспомнил Владимир Валентинович.

Она же не предполагала, что настанет день, и Глеба заподозрят в насилии над ней, а она не сможет встать на его защиту…

Со вчерашнего дня записей на форуме существенно прибавилось. Город возмущался мэром-хулиганом, самые страстные блогеры требовали отставки. Интересно, вдруг подумалось Нейману, они десятилетиями терпят побои от собственных мужей, и ничего, нормально. А мэр, распускающий руки, для них, видите ли, неприемлем. С чего бы? Народный мэр с народными повадками. Бьет – значит, любит. Такой понятный, такой близкий по духу городской глава, чем недовольны-то?

Реаниматолог вдруг разрешил ему войти в реанимацию.

– Вы, наверное, хотите посмотреть на нее? – спросил он участливо.

Владимир Валентинович удивился. Общаясь с этими докторами, он уже привык считать хамство неотъемлемой частью их специальности. «Давай лекарство – пошел вон – не мешай работать» – примерно таков был его ежедневный контакт с реаниматологами. Но Нейман не сердился, понимая, что при такой нагрузке на утешение близких больного не остается ни времени, ни душевных сил.

Доктор, пожилой лысоватый мужчина с унылым носом, дал ему одноразовый бумажный халат и провел в палату.

Дора лежала на широкой функциональной кровати. Она совсем не изменилась внешне, даже не осунулась. Казалось, она просто спит, если бы не интубационная трубка.

Владимир Валентинович осторожно провел ладонью по ее волосам.

– Мне говорили, она дышит сама, – прошептал он, словно боялся разбудить.

– Поверьте, так лучше. – Врач говорил тоже вполголоса. – Более благоприятные условия для восстановления мозга, исключена гипоксия.

– Я понял.

Нейман проникся доверием к этому невзрачному врачу.

– Нельзя так говорить, но я надеюсь на благополучный исход. – Доктор взял его за локоть и повел к выходу. – Вы обеспечили прекрасный, практически европейский уровень медикаментозного обеспечения, нам просто нельзя оплошать.

– Скажите, что еще нужно?

– Но вы и так потратились…

– Прошу вас! Деньги есть, просто говорите, что нужно.

Нейману было неудобно, но пока львиную долю расходов на лечение нес Артур. Поначалу это удивило Владимира Валентиновича, он не ожидал, что у начинающего военного пенсионера окажется свободной крупная сумма. И Артур признался, что давно и плотно играет на бирже, а не афишировал своих доходов потому, что копит на жилье.

Нейман был шокирован. Он всегда считал, что могущество Артура скорее телесное, чем умственное, и недоумевал, как ему удалось разобраться в хитросплетениях рынка.

Но сейчас важным было только то, что благодаря его помощи Дора поправлялась.

Врач дал очередной список, и Владимир Валентинович отправился в аптеку.

Несмотря на то что он повидал Дору и услышал от реаниматолога оптимистичный прогноз, на душе было скверно.

Стоя рядом с кроватью Доры, он почувствовал ее страшное, почти космическое одиночество. Где она сейчас, в каких мирах? А никого из близких нет рядом…

Если бы Глеб держал ее за руку, ей стало бы легче, где бы сейчас ни пребывала ее душа, – Нейман был в этом уверен.

Как несправедливо, что его арестовали!

Дали бы уж вылечить жену…

Вот оно! Вот та самая фальшивая нота, которая раздражала его, не давала покоя! Задержание Глеба на фоне общей практики правоохранительных органов с эпизодами насилия в семье выглядело чрезмерным, утрированным.

Пусть его подозревают, но какой смысл держать приличного человека под стражей?

Обычный муж гулял бы на подписке о невыезде, проявляя так называемое деятельное раскаяние.

А мэра взяли и посадили! Но ведь давно прошли те времена, о которых писал Морис Дрюон, когда дочь короля за измену карали в тысячу раз строже, чем дочь раба!

Сейчас высокое общественное положение – повод для снисхождения, а не ужесточения правосудия!

Дальше: почему такая активность при неочевидном преступлении? Откуда уверенность, что Дора не могла упасть сама?

Ведь обычно бывает с точностью до наоборот: если криминал можно не заметить, его не замечают.

Что за эксперт давал заключение? Ведь у Доры могла закружиться голова, подняться или, наоборот, резко упасть давление. А если человек теряет сознание на ногах, он может упасть как угодно опасно.

Однажды Кристина сказала: в медицине и любви нет двух слов – никогда и навсегда. Владимир Валентинович запомнил.

Сколько раз они с Кристиной видели несоответствие между обстоятельствами травмы и повреждениями! Один свалится с четвертого этажа, отряхнется и пойдет по своим делам, а другой слегка оступится и сломает ногу в двух местах!

Тот, кто утверждал, что Дорины повреждения стопроцентно были криминальными, брал на себя очень большую ответственность.

Теоретически такая активность милиции была похвальной, и как общественный деятель Нейман должен быть ею доволен. Но странно, черт возьми!

На душе было так тоскливо, что Владимир Валентинович не удержался, завернул на станцию «Скорой помощи».

Кристина очень ласково встретила его, напоила чаем. Но Нейман горько подумал, что раньше она взяла бы его за руку…

– Тяжело вам сейчас, – вздохнула она.

– Да мне-то ладно! Вот у Комиссаровых беда.

– Все образуется, Владимир Валентинович. Как говорится, главное – пережить остроту момента. Дора поправится, и Глеба Борисовича оправдают, нужно только подождать.

– Вы тоже верите, что он не виноват?

– Я вам верю, – просто сказала Кристина.

Они посидели немного, помолчали.

Потом она предложила Нейману взять отпуск за свой счет или просто поменяться сменами с другим водителем. Владимир Валентинович отказался.

Но, подходя к дому, он почувствовал, что невероятно устал. Будто прорвало где-то плотину, и в душу хлынула многолетняя, перебродившая усталость от себя самого, от неприкаянности, от одиноких ночей, от роли доброго дядюшки, от вечной готовности помогать.

«Словно я машина для переработки чужих горестей, – вдруг неприятно подумалось ему. – Нет своей жизни, так я все в чужую вникаю… Какая мне разница, избивал Глеб жену или нет? Кто я им? Дал денег, нанял адвоката, купил лекарства – выполнил свой долг верного друга. Посочувствовал, да, но изводиться-то зачем? Вадим какой-то, частный сыск… Наверное, в милиции не дураки работают. Как там звучит мудрый анекдот про старого еврея: у нас с банком договор – я не даю денег в долг, а он не торгует семечками.

Лезу, куда меня не просят, чтобы отвлечься от себя самого, чтобы не думать лишний раз, как я одинок и несчастен.

Пусть специалисты занимаются своим делом, а я не психопат-оппозиционер, чтобы мне в любом движении госслужащего мерещилась коррупция и недобросовестность».

Он мрачно развалился в кухне на табуретке, прислонившись спиной к стене. Имеет он право на отдых в собственном доме или нет?

Взял местную газетку, открыл – и приступ мизантропии как рукой сняло.

– Артур, иди сюда!

Друг появился с товарищем адмиралом на плече. Хвост кота висел на манер парадных аксельбантов. «Даже кот предал меня. Я его спас от лютой смерти, а он влюбился в Артура», – подумал Владимир Валентинович уже без прежней горечи.