Юлия Латынина - Там, где меняют законы (сборник)

Мониторы системы наблюдения вспыхнули на секунду, показывая пустой коридор банка и толпу на площади, и опять погасли. «Что-то у них барахлит система», – отметил Денис.

– Мой брат от вас шахтерам еду возил? – спросил Черяга.

– Нет, – удивился начальник охраны, – он четвертый месяц как ушел.

– Ушел? Отчего?

– Ну если точнее, его уволили. Вымогал у ларечницы деньги.

– И куда он ушел?

– Понятия не имею. Вы, конечно, брат и можете обидеться…

– Не обижусь.

– Он от нашего имени вымогал деньги.

Черяга помолчал.

– И что же вы с ним сделали?

– Не убили – и то скажи спасибо. Его счастье, что он только начинал. А то за такое и без яиц остаться можно. Дерьмо был ваш братец, Денис Федорович, и ваше счастье, что его вчера хлопнули, а не во время бандитской разборки. Потому что биографию он бы вам точно испортил – как же, важняк, а брат – в преступной группировке.

– Чьей?

– Я уже сказал – откуда я знаю?

В голосе начальника охраны неожиданно прорезалась истерическая нотка – так визжит басистая пила, натыкаясь на вросший в бревно гвоздь.

– А вы уверены, что стреляли именно по пикету? – спросил Черяга.

– А по чему же? По воробьям, что ли?

– Ну представьте себе, что стреляли по Вадиму, а пикет попался заодно.

– Да кому он сдался, – с досадой сказал Головатый, – тут вони от этого дела! Мэру уже из Москвы звонили, телефон оборвали. Кто будет так шестерку убирать – левой ногой через правое ухо?

– А кто стрелял в пикет?

– А я-то откуда знаю? Я начальник УВД или банк охраняю?

– Но говорят, туда днем подъезжал «Мерседес». Не так много таких машин в Ахтарске…

– А кто его знает, «Мереседес» или не «Мерседес». Там двадцать человек было, один говорит «Мерседес», другой «Вольво», третий «Пежо». Шахтеры что, в иномарках разбираются? «Мерседес» на слуху, вот они и говорят, – «Мерседес». А может, не «Мерседес». Может, «Ауди». А может, «Шкода», извините за неприличное слово…

– Ну, «Шкода» вряд ли…

– Согласен. Но факт остается фактом – любой ахтарский новый русский или авторитет мог вчера напороться на этот пикет. Вы думаете, в Ахтарске иномарок мало? Только у меткомбината – тридцать «Ауди». Ихний директор, Извольский, жутко кататься любит. Зальется по ушки – в тачку и в путь. Один гаишник его остановил и с работы вылетел. Теперь они так делают: все остальное движение блокируют, а тачка пьяного директора по осевой летит. Разобъется, так хоть в одиночку.

– Я его вчера по радио слышал, – сказал Черяга.

По радио директор Извольский вовсе не звучал, как человек, который рассекает по осевой. Он звучал, как человек, который катался по улицам – и расшибся насмерть.

Было ясно, что никаких животрепещущих фактов Черяге в этом кабинете не обломится, потому как господин Головатый из тех людей, кто относятся к фактам скупо, как Центробанк к золотовалютным резервам, и всегда предпочитают их хранить на донышке души или что у них там душу замещает. Черяга уже привстал, прощаясь, а потом вдруг неожиданно спросил:

– Аркадий Петрович, вы извините, что спрашиваю. Я отсюда пятнадцать лет назад уехал. Тогда, при советской власти, в городе куча собак была. Просто стаи повсюду бегали. А сегодня я ни одной собаки что-то не видел. Что с ними случилось?

– Съели собак, – сказал начальник охраны.

– Кто?!

– Как кто? Шахтеры. И сурков всех съели в степи.

Кабинет Головатого был расположен на втором этаже, сразу за длинной чередой дубовых дверей с табличками «председатель правления», «первый зам. председателя». Где-то сверху бесшумно дышал кондиционер, августовское солнце дробилось на свежепокрашенных стенах, и сквозь огромные окна площадь внизу и собравшийся не ней народ казались незначительной деталью пейзажа. Было крайне странно, что человек, ответственный за безопасность банка, не знает, к кому ушел его бывший охранник. По идее Головатый должен знать каждого братка в городе, и если он этого не знает – его пора выгонять за профнепригодность. Аркадий Головатый не производил впечатление профнепригодного человека.

Черяга медленно пошел к лестнице, разглядывая по дороге таблички.

– Дениска! Ты?

Черяга оглянулся. Из кабинета справа выглядывал полный сорокалетний мужчина с буйной шевелюрой и глазами цвета чернослива, прятавшимися за толстыми стеклами черепаховых очков.

Денис некоторое время стоял удивленно, а потом спросил:

– Кеша?

Иннокентий Стариков, более известный своим соученикам по 2-й городской школе как «попугай Кеша», рассмеялся и хлопнул Дениса по плечам.

– Каким ветром к нам занесло?

– В отпуск.

– И как же ты до нас добирался?

– На машине.

– Хорошая машина-то?

Денис молча ткнул в окно:

– Вон стоит.

Кеша молча уставился на темно-зеленый внедорожник, ожидавший хозяина на площадке у входа.

– Ну ты даешь! – сказал он с добродушной завистью. – Прямо как у Извольского.

– Что?

– У Извольского, директора Ахтарского металлургического, такая же тачка. Я даже думал – не он ли прикатил плакаться перед шахтерами? А это, оказывается, твой. Слушай, ты обедал?

– Нет.

– Пойдем, угощаю. У нас внизу отличная столовка.

Столовка внизу Чернореченсксоцбанка оказалась скорее уютным ресторанчом. В небольшом подвальчике тихо журчала музыка, на крытых скатертями столах стояли свежие букетики цветов, и официантки в коротких юбочках покачивали бедрами вполне соблазнительно.

При виде Кеши Старикова они вполне засуетились: видно, он занимал в банке немалый пост.

– Слушай, – спросил Стариков, – а ты вроде юридический кончал? Ты где сейчас работаешь?

– В Генпрокуратуре. Важняк.

Стариков едва не поперхнулся коньячком, и тут же усиленно задвигал ушами, видимо соображая, откуда у следователя-бюджетника джип такой же, что и у директора металлургического левиафана. Видимо, соображения Старикова оказались весьма для Дениса благоприятны, он просиял, залпом проглотил коньяк и хмыкнул:

– Надо же! То-то твой братишка говорил, что с тобой посоветуется.

– О чем?

Глаза Старикова сузились и стали как две смотровые щели:

– А он не посоветовался?

– Нет. Так о чем он должен был посоветоваться?

– Ну как о чем. Жалко парня. Отсидел на малолетке, вернулся – а тут капитализм ан фас и в полный рост. Куда ему податься? В верхи не берут с его биографией, а низам не платят. Сильно ему хотелось из этой помойки наверх выпрастаться, а его еще раз утопили.

– Это когда за рэкет чуть не посадили?

– Ну да.

– А что там случилось?

– Да я, извини, не безопасностью в банке занимаюсь. Но я так понимаю, что Вадик был приставлен к нам от определенных кругов, чрезвычайный и полномочный атташе при правительстве союзной страны. И нашему Головатому это надоело, и он устроил всю эту историю с ларьком и рэкетом.

– Подстроил?

– Зачем подстроил? Это некачественная работа – выдумывать, чего не было. Насколько я слышал, все имело место в самом натуральном виде: жалоба ларечницы, и доблестная операция по задержанию рэкетиров областным РУБОПом. Операция чрезвычайно неприятная для Вадима, ибо в ходе дальнейших разбирательств выяснилось, что имело место некоторое крысятничество, и что суммы, которые твой братец приносил определенным кругам, были несколько меньше тех сумм, которые взимались с торговцев.

– И на кого Вадим работал?

Тут Кеша, кажется, понял, что наговорил лишнего.

– Да слушай, – покраснел он, – откуда я знаю? Я зампред, а не следак, мое дело пассив с активом сводить.

Задумался и выудил из внутреннего кармана пиджака прямоугольничек визитки.

– На вот, возьми.

Тут официантка в юбочке размером с носовой платок принесла старым друзьям по глубокой тарелке душистой ухи и по двум востороносым пирожкам с блестящей от масла корочкой, и Кеша с увлечением начал хлебать уху.

– Ну, как тебе наш прифронтовой город? – спросил Стариков немного погодя, когда неприятный разговор об «определенных кругах» был забыт, и утерян, и заеден горячим пирожком с вязигой, – Кошмар! Палаточный городок, что твоя крымская бухта. Я свою семью в Испанию отослал, не дай бог, эти гаврики людей бить начнут.

– Не начнут, – сказал Черяга.

– Ты уверен?

– Я уже спрашивал, почему, мол, сидите на рельсах, а не громите посредников. А они мне отвечают, что посредников охраняют менты и бандиты.

– Но опять-таки, – указал Стариков, – зачем они сидят на рельсах? Чтобы власть разобралась с посредниками и особняками. Так какая разница, кто стекла бить будет – шахтеры или РУБОП?

– А что, тебе есть за что бить стекла? – спросил Черяга, – ты же вроде как банкир, а не посредник.

– Ах, Дениска! В нашем городе два сословия – те, кто добывает уголь, и те, кто его продает, и нет в Чернореченске ни копеечки, на которой бы не было угольной пыли. Будь то копеечка сиротская или бандитская.

– И как же ваш банк связан с угольщиками?

Попугай Кеша развел полными, белыми руками. На левом запястье сверкнули платиновым светом Vacheron Constantin.