Михаил Юдовский - Воздушный шарик со свинцовым грузом (сборник)

– Куда ушел, Каха?

– Грешить дальше. Если не грешишь – зачем молиться?

В своих походах в храм и обратно Каха зашел все же слишком далеко. Однажды он привел в дом молодую девушку, очень красивую, с каштановыми вьющимися волосами и огромными серыми глазами.

– Ее зовут Оксана, – отрекомендовал он гостью жене. – Будет жить у нас, будет тебе сестра.

– А тебе, значит, свояченица? – уточнила Аня, оправившись от первого потрясения.

– Свояченица, мояченица, – махнул рукою Каха. – Что нам делить? Все люди братья. Будем жить по-людски.

– По-твоему, вот это по-людски? – нехорошим голосом произнесла Аня, с ненавистью поглядев на «сестру». – Ты, Каха, совсем совесть потерял.

– Зачем так говоришь? – возмутился Каха. – Девушка мерз на улице, я подобрал, привел, а ты нет чтоб дать кусок хлеба…

– Вы, милая моя, случайно не из Австралии? – повернулась Аня к гостье.

– Нет, – удивилась та, – я из Кишинева.

– Что ж вы так мерзнете в середине августа?

– Каха, я, пожалуй, пойду, – нервно проговорила Оксана.

– Я, пожалуй, тоже, – отозвался Каха.

Он и в самом деле ушел из дома и больше в нем не появлялся. Некоторое время скитался по друзьям, пару недель жил в комнатушке у земляков в общежитии для беженцев, пока ему не удалось снять недорогую квартиру-полуторку в отвратительном индустриальном районе города. Когда в ней установили телефон, он позвонил мне, сообщил свой адрес и позвал в гости.

В небольшой квартирке стояла чужая, принадлежавшая хозяину мебель, в нише гостиной прижалась к кафельной стене доисторического вида кухня. Зато стол, хоть и не ломился от яств, но был щедро уставлен соблазнительными шедеврами кавказской кулинарии, состряпанной из немецких продуктов. Посреди тарелок с лобио, сациви и прочими чудесами стояли бутылки хорошего красного вина – Каха никогда не скупился на вина.

– Извини, дорогой, что не пригласил тебя раньше, – улыбнулся Каха, усаживая меня за стол. – Хотел, конечно, устроить новоселье, но не получилось. Все друзья – женатые и порядочные, один ты холостой и умный.

– Каха, а как же Аня? – не удержался я от вопроса.

– Прекрасная женщина, – сказал Каха. – Добрая, чуткая. Видеть ее не могу.

– А эта… Оксана где же?

– Прекрасная женщина, – поцокал языком Каха. – Красивая, умная. Жить с ней невозможно.

– Так ты что ж, теперь один будешь?

– Я?! – захохотал Каха, и я устыдился нелепости своего вопроса.

Мы выпили по стакану вина.

– Каха, а с Майей ты тоже не собираешься видеться?

Майя была их с Аней дочкой.

– Чудесная девочка, – расплылся в улыбке Каха. – Из нее получится прекрасная женщина. Обязательно буду видеться. Хочешь на ней жениться?

– Ты с ума сошел? – опешил я. – Она же ребенок. Между нами двадцать лет разницы.

– Вах! – с нарочитой кавказскостью произнес Каха. – Что такое двадцать лет? Сегодня двадцать, завтра чуть поменьше, а послезавтра она уже старше, чем ты.

– Нет, Каха, спасибо, – покачал головой я.

Каха посмотрел на меня с благодарностью.

– Ты настоящий друг, – сказал он. – Настоящий человек. Понимаешь, что муж из тебя никудышний, и не хочешь оскорблять друга согласием. Давай за тебя выпьем.

Мы выпили, я закусил сыром и попробовал лобио. Лобио был великолепен.

– Неужели, Каха, ты сам все это приготовил? – спросил я.

– Обижаешь, дорогой. Конечно, сам. Настоящий мужчина – всегда поэт, а настоящий поэт – всегда хороший повар. Приходи, когда хочешь, накормлю, чем хочешь.

Я и в самом деле стал часто бывать у Кахи – не реже одного раза в неделю. Его общество было легким и приятным, а встречал он меня – да и любого, пожалуй, – с искренним радушием. Квартира Кахи понемногу менялась, вернее сказать, обрастала новыми деталями явно женского происхождения – свечки в подсвечниках, вязаные салфеточки, розовый плюшевый слоник на диване.

– От Полечки, от Светочки, от Тамарочки, – объяснял Каха. – Прекрасные женщины. Встретились, попрощались, оставили неизгладимый след – что еще мужчине нужно?

Однажды Каха позвонил мне и таинственным голосом произнес:

– Слушай, бросай свои дурацкие дела. Приходи – познакомлю.

И положил трубку.

Я собрался в путь, немного недоумевая. Обычно Каха не спешил знакомить друзей со своими пассиями. Как всякий мужчина, по-настоящему любящий женщин и любимый ими, он никогда не хвастал своими успехами и не выставлял их напоказ. Может, он по-дружески решил познакомить меня с какой-нибудь особой? Будь это не Каха, а кто-либо иной, можно было бы оскорбиться подобными объедками с барского стола, но Каха скорее отрезал бы себе не только руку, но и кое-что несравненно более для него важное, чем обидел бы человека, которого считал другом.

Купив бутылку хорошего красного вина, я сел в автобус и отправился на другой конец города. Каха открыл мне, таинственно и белозубо улыбаясь сквозь эффектную трехдневную щетину.

– Ну, – сказал я, – признавайся, абрекская душа, кого ты мне собрался показывать?

– У грузин абреков не бывает, – невозмутимо ответил Каха. – Мы – мирные разбойники. Молодец, хорошее вино принес. Потом пить будем. Ну пошли.

– Как ее зовут-то хоть? – на всякий случай спросил я.

– Почему сразу ее? – делано возмутился Каха. – Что я, по-твоему, жеребец?

Я вздохнул, пожал плечами и кивнул.

– Говорил плохо, молчишь еще хуже, – резюмировал Каха. – Сейчас тебе станет стыдно. Потому что это не она, а он.

– Что? – остолбенел я. – Ты чего, Каха, сдурел от многообразия?

– Почему сдурел? – удивился Каха.

– Ну… – Я совершенно растерялся. – Мне всегда казалось, что тебе женщины нравятся.

– Правильно казалось, – кивнул Каха. – А что тебе сейчас кажется?

– А сейчас мне показалось, что ты привел в квартиру мужчину.

Каха некоторое время недоуменно смотрел на меня.

– Ты идиот, – спросил он, – или притворяешься? Если притворяешься, то очень удачно.

– Ты же сам сказал, что это не она, а он!

– Сказал, потому что думал, что говорю с умным человеком. А говорил с тобою. Пошли!

Он буквально втащил меня в комнату и подвел к буфету.

– Наверх смотри, – приказал он.

Я посмотрел на буфет. На буфете, поблескивая стальными прутьями, стояла клетка, а внутри нее, с любопытством глядя мне в глаза, сидел маленький черный вороненок.

– Ничего себе, – сказал я. – Ты где его взял?

– Я его не взял, – ответил Каха, – он сам взялся. Сидел перед домом с перебитым крылом и плакал.

– Плакал, – машинально повторил я, почесывая подбородок. – И давно он у тебя?

– Четыре дня. Сперва ничего не ел, не пил, а теперь кушает, кушает, кушает, все время кушает и пьет, как лошадь.

– Ты что, его вином поишь? – удивился я.

– Каким вином! – возмутился Каха. – Он же еще ребенок! Вот подрастет – так я ему и вина налью, и чачи налью.

– А где он крыло сломал?

– Подрался с кем-то, – уверенно заявил Каха. – Ты же видишь – настоящий мужчина. Красавец, черный, на меня похож.

– Так он мужчина или ребенок?

– Ребенок-мужчина. Мальчик называется. Слыхал про такое? Пойдем выпьем за него.

Мы сели за стол, Каха открыл вино и разлил его по фужерам.

– За Багратиона! – величественно произнес Каха.

– Можно и за Багратиона, – пожал плечами я. – А почему именно за него?

Каха посмотрел на меня с состраданием.

– Ты меня сегодня удивляешь, – сказал он. – У тебя что, день тупости? Багратион – это мой ворон!

– А-а, – проговорил я. – Красивое имя.

– В честь родственника назвал, – похвастался Каха.

– У тебя есть родственник Багратион?

– Конечно, есть! Тот самый, знаменитый. Что ты на меня так смотришь? Все грузины – родственники. Особенно за границей. От тоски братьями становимся.

Каха отпил полфужера.

– Честно тебе скажу, – продолжал он, – мне вся эта Германия – как дикому коню стойло. Слишком уж она правильная. Бумажка туда, бумажка сюда, тут получите, тут распишитесь, на красный стоим, на зеленый переходим. Так умереть можно.

– Зачем же из Грузии уехал? – спросил я.

– Сам не знаю, – вздохнул Каха. – Раз – и уже здесь. Там жить невозможно стало. Бумажек никаких, расписываться негде, получать нечего, и все на красный свет прут.

– На тебя, Каха, не угодишь, – усмехнулся я. – Так где же лучше?

– Конечно, там! Там всего лишь невозможно жить, а здесь можно умереть. Если бы не женщины, я бы уже давно умер. Давай за женщин выпьем!

Мы выпили за женщин, потом за друзей, потом за Грузию, потом снова за Багратиона. Каха, всегда умевший пить долго и не пьянея, неожиданно захмелел.

– Клетка, большая золотая клетка, – пробормотал он. – Хочешь посмотреть на домашнего грузина? Смотри, это я, Каха. Да, очень большая клетка. И не такая уж золотая. Но ничего, мы еще вырвемся из клетки, да, Багратион?