Евгений Филимонов - Иди сквозь огонь

Постучавшись, Кирилл вошёл в апартаменты мадам Ларисы.

Она сидела за столом, который ещё хранил тепло и аромат старой властительницы этих стен. Огромный, ещё сталинских времён, он занимал без малого треть комнаты, отделяя хозяина от посетителей. Старая практика, идущая из тех ещё времен, когда он был сколочен.

Маленькие колючие глазки, делающие её такой похожей на животное, чьим именем Лариса Спиридоновна была прозвана детдомовцами, уставились на него подозрительно. И – изучающее.

– Кирилл, Бузин?

Кирилл удивился, он не ожидал, что эта стерва помнит хотя бы фамилию, не говоря об имени.

– Да, Лариса Спиридоновна. Я по личному вопросу, вы против не будете? – Он припустил в голос немного наглости, сразу противопоставляя себя хозяйке.

Это не прошло мимо её внимания. И без того маленькие, глазки сузились и буравили наглеца, осмелившегося вести себя так дерзко.

– Не буду. Только, не советую так себя вести, юноша. – Голос Крыски царапал слух, и отдавал арктической ночью.

– А и не буду. Ларис Спиридонна, я тут что хотел-то. По поводу осмотра вчерашнего. Мысли у меня нехорошие появились в голове.

– Вот и придержите их там, молодой человек. Меня ваши мысли мало беспокоят. Это всё? Или есть, что сказать ещё?

– Нет. Вы не поняли, Ларисдонна, я хочу сказать, что если с моей Майки упадёт хоть волосок, если к ней прикоснётся, хотя бы взглядом, хоть один урод – то я не знаю, что устрою здесь. Вы ведь понимаете, о чём я?

Он стоял, напряжённый, как струна и вглядывался в лицо директрисы. Да, он мог поставить на уши всех детдомовцев, и Лариска, судя по всему, отлично это знала, но почему тогда она так спокойна?

– А ты не много на себя берёшь, Кирилл? – Всё тот же лёд, всё та же ровность. – Что-то придумал, ворвался ко мне, обвиняешь в чём-то, что я даже и понять-то не могу. О чём ты, а?

– Я о чём? Я всё о том же. Тронете Майку – убью.

Всё, он сказал это. И понял, что действительно убьёт, порвёт в клочья и разбросает на ближайшей помойке, как недостойную поедания пищу. Что-то внутри ворохнулось тяжко, и замерло в ожидании.

– Убьёшь, говоришь? – Кирилл ни разу не слышал, как она смеётся. Звонкий и раскатистый смех совершенно не увязывался с крысиной внешностью и голосом. А Крыса-Лариса вдруг встала и подошла к нему, покачивая бёдрами. – Смелый щенок.

– Я… Я не… – Ярость и злость пошатнули его спокойствие.

– Да, ты не щенок… Вижу. – Директриса обогнула его и обошла вокруг, словно знакомясь с редким экспонатом неизвестного ранее скульптора. – И вправду, не щенок. Кобелёк. Даже зубы отрастил. И не только зубы, наверное?

Этого он уже не мог вынести.

Она смотрела на него, едва ли не облизываясь, похожая на киношную шлюшку, готовую приступить к «работе». Он отпрянул, и Лариска снова засмеялась.

– Кобелёк, да. Только порода мелкая. Пошёл вон, Бузин, и забудь, что напридумывал. А вякнешь ещё где – загремишь куда подальше, не смотри, что выпускной на носу, я тебя везде достану. Понял? – Взгляд её мгновенно оброс колючим льдом, маска потаскушки слетела, словно и не было. От неё запахло презрением.

Он не ушёл. Набычившись упрямо, сжав кулаки и еле удерживая себя, снова, как заклинание, повторил:

– Я предупредил. Тронешь – убью.

Что-то в глазах Кирилла, то, что пацаны и девчонки детдома видели уже не раз, убедило её – парень не бросает слов на ветер. И это завело её ещё сильнее.

– Посмотрим, малыш, посмотрим. Ступай. Вон! – Ласковый тон совершенно не соответствовал сказанному, и ошеломлённый Кирилл долго не мог понять, оказавшись за дверью, что же это было.

А за дверями смеялась угроза его будущему. Смеялась беззаботно и весело. Словно предвкушая нечто забавное.

Майя долго допытывалась о причинах подавленного состояния, но Кирилл отшучивался мрачно, стараясь не задеть вчерашнюю тему. У него это получилось.

А на следующий день в детдоме началась суета, Лариска объявила, что на выпускной прибудут высокие гости, и всё в детдоме следует отмыть и украсить.

В коридорах замелькали незнакомые люди, застучали молотки и заревели дрели с перфораторами – дом готовился к встрече. И – к проводам, ведь выпускной станет их последним вечером, что они здесь проведут, как воспитанники. В этот вечер они получат метрики и документы, ключи от квартир, выданные городом – и должны будут навсегда покинуть ставшие родными стены.

Прошла пара дней, и Кирилл слегка расслабился, вокруг Майи и других девчонок ничего странного он не уловил. Грай, которого он также попросил присматривать за подругой – также ничего не заметил.

День выпускного наступил внезапно, несмотря на то, что все ждали этого дня, готовясь со всей тщательностью и фанатизмом бывших детей, покидающих материнское гнездо.

С утра воцарилось отличное настроение, всех томило ожидание заветных, горько-сладких минут обретения свободы. От этих стен, от этой еды и казённого тряпья, от ненавистной Лариски, в конце концов.

Майя просто светилась от радости. Впереди она видела лишь светлое, рядом был Кирилл, Грай, ещё много-много друзей. А, встав на ноги, они сумеют забрать Валерку, стать ему приёмными родителями. Она просчитала, как и когда это произойдёт, и жавшийся к ней пацанёнок наизусть знал все этапы вызволения из Ларискиного царства.

День пролетел, как минута. Вечер же длился бесконечно долго. Их поздравляли, тискали, обнимали, подкидывали и валяли. Они и сами всё это проделали с другими десятки, а то и сотни раз. Им выдали ключи, и пусть они открывали двери в разваливающиеся домишки – это теперь были их домишки. Закончился ужин, и наступило время танцев.

Майя и Кирилл танцевали только друг с другом, он не отпускал её от себя, всё ещё опасаясь коварства директрисы. Но танцы захватывали всё больше и больше, и он расслабился, отдавшись круговерти вальса. Мир кружился вокруг них, кружился, кружился…

Из забытья его вырвал хлесткий шлепок по щеке. Кирилл с трудом продрал глаза и попытался понять, где находится. Он лежал на широкой кровати, покрытой ворохом каких-то белых шкур, голову нещадно ломило, во рту пересохло. И, до него вдруг дошло, что он не одет, мех щекотал тело в интимных местах, намекая на полную обнажённость.

Кирилл повернулся, пытаясь понять, кто его шлёпнул. И тут же слетел с кровати. Лариска хохотала, глядя на расползающееся по его лицу недоумение. И чем больше он свирепел, тем сильнее она хохотала, извиваясь на постели вёрткой гадюкой.

– Ты знаешь, я ошиблась. Ты не кобелек, и не щенок. Ты – зверь! – Она снова расхохоталась. – Меня никто уже давно так не драил, ты бы себя видел. Жаль, не помнишь ничего. Повторим?

Кирилл озирался, не понимая абсолютно ничего из происходящего, мир перевернулся и обернулся зазеркальем, иначе и быть не могло, иначе – как всё это объяснить? Он судорожно попытался прикрыться, понимая, что выглядит нелепо и жалко. А Лариска царицей возлежала на кровати и наблюдала за его метаниями, как кошка за мышкой.

– Ну и что ты там прячешь? Я, вроде, всё уже видела. И не только видела.

– Она издевалась над ним, точно зная, как ужалить побольнее.

Он, наконец-то, смог слегка разогнать туман, обволакивающий сознание и тотчас же вспомнил.

– Майка!

– Вспомнил, ага. Силён, малыш. Всю ночь пыхтел, как заведённый, а под утро и вспомнил, надо же. Да ты не переживай, она тоже занята была. Причём – не тобой. Ох, и штучка, я тебе скажу, девка твоя. Всего то – пара граммов того, парочка этого – и любой человек превращается в похотливое животное, не видящее никакой разницы – с кем и как. А хочешь, я тебе покажу? Эксклюзив, так сказать, первый оценишь.

Кайзер понял, что проиграл, что все его угрозы эта крыса отмела, как что-то несущественное, и, мало того – поимела его во всех смыслах. Он чувствовал себя раздавленной калошей, но мысль о Майке впивалась в сознание раскалённой иглой.

– Что покажешь?

– Как что? Кино, конечно же. Ты думаешь, что тут мастерили всю неделю, театр для вас? Размечтался. Не-е-ет, всё как в лучших домах Парижа. – Она издевательски хохотнула. – Понимаешь ли, люди любят свои трофеи коллекционировать: охотники – на стенах, энтомологи всякие – в альбомчиках. А мои клиенты – на видео, им так сладче, да и пережить ощущения по-новой всегда можно. А то и поменяться с кем-нибудь. – Кирилла уже мутило от её непрекращающегося смеха. – Ну что, любовничек, смотреть будешь?

Он отрицательно мотнул головой, но она и не ждала согласия. Что-то щёлкнуло, и в телевизоре напротив кровати замелькали кадры, сопровождаемые животными звуками совокупляющихся людей.

Кирилл не хотел смотреть, но глаза предательски скосились на экран. Он оцепенел. Майка, любовь всей его жизни, свет его будущего – с ней вытворяли нечто извращённое, и ей это нравилось. Хотя, он понял, что глаза любимой не выражают ничего, в них отражалась лишь пустота. Но, тело послушно поддавалось ласкам, выгибаясь и заставляя её издавать стоны, от которых, казалось, его сейчас вырвет.