Андрей Кивинов - Перемена мест

– И сколько надо? – обреченно уточнил Золотов.

Любимая поняла, что разговор пошел предметный, теперь главное – не прогадать.

– Это дорого, – умело надавила на мужскую самооценку Жанночка, прежде чем озвучить цифру, – но, поверь, оно того стоит… Родной, у тебя что-то случилось?

Тонкие прохладные пальцы легко коснулись мозолистой руки чиновника. Надо мальчика поощрить, пока он тепленький – вон как смотрит на нее. А пригляд денег стоит. Она не зря изнуряет тело в фитнесе-солярии, часами наводит макияж и стилистов мучает. Она в прямом смысле – дорогая женщина.

– На службе проблемы, – скромно признался Золотов, – ревизоры.

И что это? Банальная отмазка? Типа: денег не дам, потому что самому нужны?

– Плох тот ревизор, кто не мечтает стать олигархом, – авторитетно заявила Жанна и легко сжала его кисть, – всегда можно договориться.

Плетнев и Золотов резким движением достали из кармана айфоны. Плетнев на крайнем западе нашей родины, Золотов – в самом центре.

Прям ковбои…

Антон Романович при этом прижимал к расцарапанной щеке пустую пивную кружку. Под глазом у него наливался синевой медальон, и теперь придется врать, что заработал он его в жестокой схватке с озверевшим бандитом.

Золотов свободной от айфона рукой распускал душивший шею галстук. Спина под пиджачком от Армани покрылась легкой испариной. Душновато здесь, душновато.

– Макс, работаем. Звони Слепню.

Деньги были нужны как никогда. Вернее, как всегда. Жанна открыто дала понять, что в случае отказа шансов у него как у истребителя, оставшегося без горючего в середине Атлантики.

– Геннадий Федорович, я поеду в этот Великозельск, – выпалил Плетнев, едва Лузан снял трубку.

Время пройдет, может быть, и с Иркой наладится. Все-таки она баба не совсем уж пропащая. Бьет, значит, любит. И деньги в дом приносит. Может, и прав Пашка – бизнес ее испортил. Сделки с недвижимостью. Раньше ведь не была такой, фурия из нее после свадьбы вылупилась – как бабочка из кокона. Или притворялась, лишь бы брачный хомут на шею набросить? И ведь не левачил – ни разу, вот что обидно, хоть девкам и нравится. Плетнев сам себя из-за этого стыдился. Ну не мог он изменить. Разве что по любви. А любви этой самой после знакомства с женой больше не случилось. Напрочь отбила Ирина Прекрасная охоту к светлому чувству. Хорошо хоть не почки. А ведь вроде все при нем – и рост, и плечи, на актера Дюжева похож, если не приглядываться. Ему и в драмстудии театрально-киношную карьеру пророчили – мол, типажный ты парень, Антон. В Москву предлагали рвануть – в театральный. А он не рискнул. Отца послушался. Тот нрава крутого, слесарь-пятиразрядник, всю жизнь на заводе, пока завод не продали на запчасти. Разве ж это мужская профессия, сын? Не позорь фамилию. Он и не стал позорить – пошел в юридический. А двое парней из его студии позора не испугались – и сейчас вон мелькают в сериалах. Хоть им никто карьеру не пророчил. И живут ярко, и любимым делом занимаются. А он… Так и останется заложником своих страхов и работы опостылевшей? Ради чего? Ради кого? Отцу-то уже все равно – пять лет как от земных дел отдыхает, не смог перенести продажу завода. А Плетневу в наследство – служба надоевшая, однообразие и скука.

Ему и в голову не приходило, что скучает он не один. Кому-то там, наверху, тоже, наверное, стало скучно. Захотелось развеяться. Чем иначе объяснить последующие события?

Москва, Калининград, далекий Великозельск – всю Россию тот, что сверху, включил в действие. Все перемешал. Всех запутал. Юморист! Рок? Фатум? Бог? Кому обвинение предъявить? Вроде как и некому.

Но закрутилось. Завертелось. Понеслось…

Судья зачитывала приговор с такой скоростью, что отправь ее на конкурс скороговорок – она непременно вошла бы в тройку лидеров. Но это никого не печалило, скорее радовало: быстрее отстреляется – быстрее все придет к ожидаемому финалу с ключевым словом «условно». Подсудимый Пронин-младший, его дражайшие родители и адвокат Овалов сфокусировали нетерпеливые взгляды на судье.

Черная мантия, обнимающая массивные плечи, и длинный крючковатый нос сообщали ей едва уловимое сходство с вороной, что явно веселило подсудимого. Он периодически опускал голову, пряча ухмылку.

Судья его ухмылки не замечала, поскольку под внешней беспристрастностью прятала растрепанные чувства.

С одной стороны, она как никто понимала, что исправительная система в стране устроена таким заковыристым образом, что вряд ли кого-то в состоянии исправить. Что такое тюрьма? А зона? Кузница криминальных кадров. И не потому, что сотрудники плохие – сама система диктует. Поэтому глупым пацанам, попавшимся на продаже одной дозы наркоты в клубе, не давала реальных сроков. Вот и в данном случае – полезнее будет, если Пронин-старший сынку дома сам мозги вправит. «Лексус» на время изымет, платиновую кредитку отберет. Скорей воспитательный эффект будет, чем на зоне доски стругать.

С другой стороны, квалификационная комиссия на носу. И судье уже тонко намекнули, что мягкотелость и лояльность – не те качества, что приветствует Фемида в этот сложный для родины момент. До пенсии судье оставалось немного, и делать она больше ничего не умела, да и не хотела. И рисковать заслуженным отдыхом не собиралась. А потому служительница закона мужественно добубнила до решающих слов, отдышалась и внятно произнесла:

– В соответствии со статьей двести двадцать восьмой, точка один, частью первой Уголовного кодекса Российской Федерации назначить Пронину Александру Анатольевичу наказание в виде лишения свободы сроком на четыре года с отбыванием наказания в колонии общего режима.

В конце концов, кто в ее жизни этот мальчишка Пронин? Сидит, стервец, жвачку жует, ни черта не боится. Другие на приговор приходят – поджилки трясутся, с собой сумку с вещами тащат – вдруг на нары сразу со скамьи подсудимых. А этот – сама видела в окно – на кабриолете прикатил! Уверен, что сейчас за руль сядет и в кабак рванет отмечать свое «условно».

А у нее, между прочим, тоже сын, постарше этого мальчишки, и кабриолет ему только во сне снится! Так что пусть уж младший Пронин поглядит, как обычные люди живут. Тем более что ни адвокат, ни папашка ей совсем ничего не предложили. И даже не намекнули. Она бы все равно не взяла, но обычай есть обычай.

– Заключить Пронина Александра Анатольевича под стражу в зале суда. Приговор может быть обжалован в суде высшей инстанции…

Младший Пронин подумал, что ослышался. Чуть не подавился жвачкой и уставился на мамашу с немым вопросом. Папахен ведь чесал, что бабосов отстегнул и все будет в шоколаде!

Госпожа Пронина протяжно ойкнула и испуганно перевела взгляд на мужа.

Пронин-старший медленно повернул голову в сторону сидящего рядом с сыном Овалова. Его взглядом можно было забивать гвозди. Вместо молотка. Или сносить старый дом.

У Овалова зачесались ступни ног. Еще бы, он был наслышан о том, как в суровые девяностые молодой тогда еще папаша Пронин по кличке Слепень собственноручно заливал в тазики цемент. И не в пустые тазики. А с глупыми головами. Он вообще мало походил на нормальных людей. Нормальные заливают ноги. И потом кидают приговоренного с моста в реку.

В памяти отчетливо пронеслась сцена их первой встречи.

Черный джип, увешанный зенитными прожекторами, был призван сразу наводить на мысли о серьезности намерений хозяина. Для особо сообразительных в кильватере следовал еще один джип – чуть меньшего размера. За ним – еще один. Когда маленькое стадо внедорожников остановилось рядом с машиной Овалова, и Слепень в сопровождении оруженосца Акулова (для близких просто Акула, а совсем близких – Зубастик) вышли из машины, Максу вдруг нестерпимо захотелось ударить по газам и испариться. Если бы Слава снова предложил не связываться, Овалов и спорить бы не стал. Но Слава не предложил.

– Здесь с горкой, – Слепень протянул Золотову объемный пакет с деньгами, – я очень на вас надеюсь.

– Конечно-конечно, Анатолий Сергеевич, все решим, – поспешил заверить Овалов, краем глаза наблюдая, как пакет переместился в портфель компаньона. Теперь отступать поздно.

– Вы понимаете – это мой единственный сын?

– Как не понять? – Неуклюже пошутил Овалов. – У нас тоже будут дети…

– Последнее теперь уже зависит не только от вас, – мрачно парировал шуткой Слепень. – До встречи.

– На что это он намекал? – осторожно поинтересовался у компаньона Золотов, едва стадо двинулось на разворот.

Всегда убедительный, как дельфийский оракул, на этот раз Овалов не смог убрать с чела тень растерянности.

– Ну как на что? Чтобы родить ребенка, нужна еще женщина, – предположил он.