Даниил Любимов - Экипаж

Отец сурово взглянул на сына, Алексей опустил глаза, хотя внутри у него все затрепетало. Он сразу понял, что отец позвонил Шестакову по его душу, а значит, у него появился шанс вернуться в небо! Алексей затаил дыхание, боясь спугнуть нежданный порыв отца.

– Да нет, седьмая вода на киселе. У него там с характеристиками беда, но, может, посмотрите его? Конечно, на общих основаниях, а как же? Ну, тогда он скажет, что от меня, да… Если что не так, пусть гонят в шею. Ну, добро! В случае чего, – отец постучал по деревяшке фотографической рамки, – зовите. Я еще жив.

Положив трубку, он повернулся к Алексею и строго произнес:

– Ну, вот… Будешь нормально себя вести – может, со временем даже в Аэрофлот возьмут. И попробуй хотя бы сейчас без этих своих вот… – он неопределенно покрутил рукой в воздухе, подразумевая выкрутасы сына. – Просто сделай, как люди.

Алексей аж встал – отец совершил что-то небывалое! Небывалое, невозможное, о чем он и думать не мог как о фантастическом событии! У Алексея даже не было слов, ком встал в горле, и он лишь выдавил:

– Спасибо, пап.

Горло разомкнуло, Алексей порывисто шагнул вперед, хотел обнять отца, но тот тут же отстранился, мгновенно закрывшись в своей раковине, пуленепробиваемой, как обшивка броненосца. Алексей отступил.

– Деньги-то есть? – бросил отец.

– Есть, – соврал Алексей.

Гущин-старший хмыкнул сквозь сжатые губы, кивнул:

– Вон в тумбочке возьми… И ключи там.

Вот в этом был весь отец: накормить, обеспечить, помочь делом. И это было, конечно, важно. Но вот поговорить по душам, спросить искренне – ну как ты, сынок? Не тяжко ль тебе? – вот на это рассчитывать было нельзя. Отец как будто был собран строго по инструкции, подобной тем, что сам писал в течение долгих лет, конструирования летательных аппаратов.

И получился на выходе качественно собранный на хорошем заводе, четко и слаженно работающий механизм. Очень много в нем было стального, металлического, и очень мало – человеческого.

Но отец был уже немолод, и надеяться на то, что он изменится, не приходилось. Да это и не надо было никому: ни Алексею, ни тем более ему самому. И сейчас Лешка был ему благодарен за заботу – схематичную, сухую, но все же заботу. А уж его звонок в авиакомпанию – это высший показатель. Тут отец превзошел самого себя, и в этом проявилась его любовь к сыну, а не в задушевных беседах за полночь за сердечной бутылкой.

Исполнив таким образом свой отцовский долг, он тут же снова уселся за машинку и принялся долбить одним пальцем по клавишам. За длительное время работы над своей бесконечной книгой он так и не научился печатать двумя руками. Так и тыкал своим полусогнутым указательным, и строчки медленно ползли по бумаге, будто зернышки гречихи сыпались из малюсенькой дырочки в прохудившемся мешочке…

Алексей благодарно кивнул отцу, положил пустую тарелку в раковину и включил воду, чтобы помыть, но тут же поймал недовольный исподлобья взгляд отца. Он не терпел любого шума, когда работал, это Алексей помнил с детства, когда им с мамой приходилось ходить на цыпочках и разговаривать шепотом, если отец запирался в комнате со своими чертежами. Он закрыл кран и так же на цыпочках вышел.

Новенький красный аэроэкспресс подкатил к конечной станции, затормозив под куполом дебаркадера, и тотчас из динамиков послышался голос объявителя: «Аэроэкспресс Москва – Аэропорт прибыл на первый перрон». Автоматические двери разъехались, и оттуда хлынула разномастная толпа с сумками и чемоданами на колесиках. Алексей толкался среди пассажиров, постоянно задевая кого-то, хотя сам был без поклажи. Он крутил головой, заглядываясь на виднеющиеся вдалеке за стеклом дебаркадера огромные лайнеры с символикой Аэрофлота.

В учебный центр авиакомпании он сам летел как на крыльях, однако все-таки припозднился. Из-за этих дурацких пробок, которыми была забита вся столица и к которым он оказался совершенно не готов, потерял лишних полчаса! Упускать шанс, подаренный отцом, было равносильно самоубийству. На ходу поглядев на часы, Алексей ускорил шаг и в холл учебного центра уже практически вбежал.

Издалека до него донесся гулкий крик – кто-то ругался в конце длинного коридора, ругался громко, и эхо развевало гневные слова вокруг. Приблизившись, Гущин увидел нескольких пилотов в форме и гражданских, наблюдавших за сценой ссоры. А в дверях, перегородив Гущину дорогу, стоял очень уверенного в себе вида человек в летной форме, с мужественным непроницаемым лицом и невозмутимо выслушивал отповедь распинавшегося перед ним пилота помоложе, лет тридцати пяти, разгоряченного и очень эмоционально пытавшегося что-то доказать – по-видимому, стажера.

– Вы хоть понимаете, что вы меня просто убили? – вопрошал он, обращаясь к старшему.

Тот монотонно, деревянным скрипучим голосом возражал:

– Еще раз – я вас не убивал. Я написал в рапорте, что вы не можете работать пилотом в нашей компании. Это не конец жизни.

– Да как не конец?! – воскликнул стажер в отчаянии.

– Вы можете устроиться диспетчером, – снисходительно произнес летчик.

– Это вы уже устроились хорошо! – со злостью выкрикнул стажер. – Этот не годится, тот не годится, один вы – пилот!

Стоящие кругом переглянулись. Похоже, стажер перегнул палку, зацепив опасную струну. Старший пилот несколько секунд пронизывал его стальным взглядом, затем, ни слова не говоря, развернулся и пошел прочь. Разобиженный, только что чуть не плачущий от досады стажер выкрикнул ему вслед:

– У вас же ни один стажер в пилоты не проходит. Может, это в вас дело?

Летчик остановился, повернувшись на каблуках, вернулся. Его лицо оставалось непроницаемым, лишь пульсирующая на виске темно-синяя жилка выдавала, что внутренне он взбешен.

– Может, и во мне, – проскрипел он. – Может, это я должен не допускать в компанию неуравновешенных, невнимательных и невыдержанных людей. Что и делаю.

Отчеканив эту фразу, он снова ушел, на этот раз окончательно. Стажер в бессильной злобе сжал кулаки и, шепотом пробормотав в удаляющуюся спину ругательство, подхватил свою сумку и понуро побрел в противоположную сторону. Пилоты, покачивая головами, вполголоса обсуждая увиденное, стали расходиться. Гущин посмотрел вслед уходящему стажеру, почесал в затылке… Похоже, испытания его тут ждали серьезные. Впрочем, он был к ним готов. Штурвал он знал не просто как свои пять пальцев – как каждый в отдельности. И управлять самолетом для него было легко, потому что он чувствовал эту гигантскую стальную машину, словно живое существо. Так что стажер стажеру рознь. Плохо вот только, что опаздывает. И Алексей припустился бежать по коридору.

Как назло, он долго не мог найти нужную ему комнату: все двери были одинаковыми, без опознавательных знаков. Алексей поочередно дергал ручки, заглядывал внутрь и бежал дальше. Наконец, в самом конце коридора, рванув дверь на себя, он увидел просторный зал, где стояли капсулы авиатренажеров, и с облегчением перевел дух – именно сюда ему и было надо.

За столом сидели несколько мужчин в возрасте – члены комиссии, которым предстояло сейчас принимать экзамен у Алексея. Они неспешно переговаривались между собой о чем-то своем, житейском и, кажется, мало имеющем отношения к летному делу. Перед одним из них стояла табличка с надписью: «Председатель комиссии Смирнов М. П.». Алексей успел мимоходом его рассмотреть – седоватый, лицо простое, вроде не вредный на вид – и громко произнес:

– Здравствуйте!

Смирнов, продолжая разговор, обратился к своему собеседнику – как раз тому самому летчику, только что перекрывшему стажеру доступ к полетам:

– Ну, ладно, Леонид Саввич, тут ты не преувеличивай!

Но у того было свое непреклонное мнение, которое он не замедлил высказать:

– А все потому, что берем без должной строгости.

Он оторвался от своих бумаг и обернулся. Увидев Алексея, кивнул как бы в подтверждение своей мысли:

– Вот, пожалуйста.

Алексей сдержался, чтобы не покраснеть, и пробормотал:

– Простите, заблудился.

– Это вы так и с пассажирами разговаривать будете? – ехидно поинтересовался летчик. На его табличке значилась фамилия Зинченко. – Вы опоздали на тридцать пять секунд.

Последнюю фразу он произнес таким тоном, будто выносил Гущину смертный приговор. Председатель комиссии Смирнов проговорил миролюбиво:

– Давайте документы… Военный? – спросил он попутно.

– Бывший, – в сторону ответил Алексей – не было смысла скрывать.

Он протянул Смирнову папку с документами, тот принялся перелистывать ее, затем передал Зинченко.

– Ну, военный летчик – это хорошо, – констатировал он. – Надежный, значит…

– А чего характеристики такие плохие? – хмуро осведомился Зинченко.

Смирнов примирительно прервал его:

– Ладно, прошу в тренажер.

Он жестом пригласил Гущина в кабину. Алексей занял место, устраиваясь поудобней. На экранах за окнами тут же появилось изображение взлетной полосы.