Александр Самойленко - Долгий путь домой

Версий не было. Полковник Стрельников, уткнувшись в стол, дал знак подчиненным, чтобы молчали – предостерегающе помотал головой, мол, не нарывайтесь.

– Тогда версия будет такая… – генерал шлепнул ладонью по столу, что означало: слушай мою команду! – Чемодан с деньгами никто с кладбища не уносил. Он оставался там под контролем смотрителя, и Клычов знал об этом. – Генерал опять поддел полковника. – Значит, ты буквально ходил по этим деньгам и даже не запнулся о чемодан. Вернемся к версии… А сейчас они, воспользовавшись убийством Лядова, скрылись с деньгами. Поэтому! – генерал поднял указательный палец. – Мы имеем два разных дела, исчезновение Клычова и убийство Лядова.

– Это как?! – воскликнул полковник, обалдевший от фантазии генерала. – Солдатик и Лядов убиты из одного ствола! А Клычов в это время…

– А кто тебе сказал, что стрелял Клычов? Почему ты решил, что это его ствол?

– Я чувствую… – тихо отозвался полковник.

– A-а, «буйство глаз и половодье чувств»! – продемонстрировал генерал знание Есенина. – Теперь главное! Клычова нет, Лядова нет, а на нет и суда нет. Действуйте строго процессуально, чтобы в бумагах всё было чики-чики, но без размышлизмов. И без инициативы! Всё. Идите!

Все встрепенулись, толкаясь в дверях, с облегчением заспешили прочь из генеральского кабинета. Полковник Стрельников на пороге обернулся, спросил:

– Без инициативы – это как?

– Стимула же нет, испарился стимул, – объяснил генерал. – Чего же зря ноги бить.

– Вы под стимулом имеете в виду чемодан с деньгами? – решил уточнить полковник.

– А ты что имеешь в виду под инициативой? – ответил вопросом на вопрос генерал.

На въезде в райцентр Грим сказал:

– Надо в больницу подъехать, батюшку проведать.

Отец Павел сидел на скамейке с куском доски на коленях, молотком и плоскогубцами правил свой нательный крест, принявший на себя пулю.

– Врач сказал, кости целы, ушибом обошлось. Могу хоть сейчас домой. Гляди, как новый! – похвалился батюшка крестом. – Выходит, заговорённый я!

– Ну так и поехали с нами, – предложил Грим.

– Не-е, – отказался отец Павел. – Мне еще надо выписку получить. И курицу доесть. Митяй с женой приходили, курочку, кефир принесли, дай Бог им здоровья. За мной завтра утром Гордей приедет, мне на дрезине мягче будет.

Деревенские были очарованы камуфляжным УАЗом и офицером в форме ВДВ. Робко подошли, встали застенчиво. Мужики насмелились поздороваться с майором за руку, все сказали одинаково:

– Здравия желаю, товарищ майор!

Семен даже козырнул и тотчас заработал взыскание.

– Куда ж ты руку тянешь к непокрытой голове, – сказал Брагин. – Если ты без головного убора, поздоровался и встал по стойке «смирно»!

Семен щелкнул каблуками, замер перед Брагиным жердью. Гордик, заискивая перед майором, осудительно покачал головой, мол, что за люди, порядка воинского не знают.

Женщины, которые моложе, смотрели на Брагина с мечтой во взоре и блуждающей улыбкой, когда-то им снились беспокойные сны именно с такими бравыми офицерами. А что лицо у майора кривоватое на одну сторону и глаз поврежденный, это что ж, с лица воды не пить. Да и понятно, на войне пострадал, а не в пьяной драке.

– Это мой брат, – Грим обнял Артема за плечо. – Прошу любить и жаловать.

– На брата не похож, – заподозрила бдительная баба Лиза.

– У нас боевое братство, – сказал Грим. – Мы воюем вместе.

– Где?! – удивилась баба Лиза.

– В городе.

– А-а, тогда ладно, – согласилась старуха.

Грим поискал глазами Верку.

– Верунчик, ты бы нам изладила кастрюлю лапши домашней с курочкой, майора покормить надо. Как следует! На-ка вот, я пару курей привез.

– Я со всей душой! – Верка схватила пакет и кинулась домой ладить лапшу, но Грим, вспомнив что-то, остановил её интересным вопросом.

– Слушайте, а где наш Сексот?

– На чердаке сидит! – звонко сказала Верка.

– А что он там делает?

– Как что, ждет!

– Чего ждет? – спросил Грим.

– Как чего, когда лупить будут! Он же видал, как мы тут его начальника елозили. Вот теперь сидит, ждет, когда его черёд.

Все зловредно хохотнули, Грим понял, что земляки непременно отлупят Кузякина.

– Ладно, лупить будем позже. Сначала лапша!

Опять Грим с наслаждением топил баньку, проветривал дом, ходил к реке смотреть, плещется ли рыба. Вода вошла в берега, стала чистой, медленной. Листва была уже густой, шумливой. Птицы в лесу поутихли, пришло время затаиться и высиживать потомство. Вечер длился долгий, светлый, розовый. Над головой стрижи черными стрелами резали голубую высь.

– Рай у тебя здесь, – сказал Брагин, наблюдая за стрижами. – Так ты что, на Михалыча не грешишь?

Грим присел рядом с ним на скамейку у баньки, с удовольствием вытянул ноги, тоже стал смотреть на стрижей.

– Нет. Не грешу. Клычова и Лядова убрал он. Даже к бабке не ходи.

Брагин медленно поворотил к нему голову, взгляд у него был вопросительный. Грим всё следил за стрижами.

– Ты не знаешь, почему они так летают… как пули?

Брагин ждал ответа. Грим сказал:

– У меня с ним, когда графиня сбежала, разговор был… Михалыч вместо Лядова в тюрьме сидел, а Лядов в это время его жену испортил. С подачи Клычова, который ему справку дал, что Михалыч на зоне от туберкулеза умер. Михалыч сам расскажет тебе, если вы душевно сойдетесь…

– Так ты что, ждешь его? – спросил Брагин.

– Жду, – сказал Грим.

– Там, в городе, сейчас такой шмон идет… Куда же он сбежал?

– А он никуда не сбегал. Он там, на кладбище. Есть там одно местечко, – Грим встал, потянулся. – Пойдем париться, банька готова. – И запел голосом Высоцкого. – А на кладбище всё спакойненько, ни друзей, ни врагов не видать, всё культурненько, всё пристойненько, исключительная благодать!

Провожали Брагина всей деревней. Бабы натащили гостинцев – сала, яиц, сметаны. Все были очень довольны, что они теперь в личном знакомстве с майором ВДВ. Грим поставил в багажник УАЗа ведро с пойманными на зорьке окунями, натянул на него мешок, чтобы в салоне не воняло в дороге рыбой.

– Давай-ка отъедем немного, дельце одно есть…

На краю деревни Грим позвонил Баро.

– Ну что, раненый медведь, зализала она тебе раны? О как! Тогда с выздоровлением души и тела. Ты где сейчас? Только выехал? Артем сейчас тоже выезжает в город, так что вы встретитесь где-то на полдороге. Отдай ему ключ от дома, машины у вас приметные, не разминётесь. Давай, до встречи!

– Всё понял, да? – спросил Грим Артёма. – Ты ключ возьми у него, и это… Я вот что подумал. Организуй в доме ремонт, только без шика, просто чтоб свежее стало. После графини… И переводи в дом свой Совет ветеранов, чего вам в военкомате тесниться. Табличку нормальную закажи, чтобы солидно всё было.

– А жить ты где будешь?!

– Жить я буду здесь. А если приеду на время… У тебя в совете что, контора с утра до вечера пишет?

– Да какая у нас контора! – Артем был обрадован и взволнован предложением Грима. – Мы раз, от силы два раза в месяц собираемся на пару часов обсудить что-то, вот и вся контора.

– Ну и хорошо, значит, мы друг другу не помешаем. Давай, жми на стыковку с Баро!

Гордик привез на своей дрезине отца Павла. Деревенские потребовали, чтобы батюшка показал им крест и застрявшую в нем пулю. Глазели, трогали пальцем, изумлялись такому чудодейственному происшествию. Баба Лиза подала батюшке икону, завёрнутую в чистую холстину. Отец Павел развернул полотенце… Люди смятенно вскрикнули. Пулевое отверстие в лике Христовом исчезло.

Первый ярус церкви был выставлен. Вставлены были и стрельчатые окна. И храм, это было видно отовсюду, устремился вверх, к небу. Люди, прохода мимо, уже замедляли шаг и крестились. Отец Павел начал помалу службу, выслушивал требы первых прихожан. Баро отходил от стройки, задумчиво смотрел на поднимающийся храм. Вроде мимоходом сказал Гриму:

– Надо звонницу монтировать…

– Я в этом деле не понимаю, – Грим подозвал отца Павла. – Батюшка, звонницу будем делать?

Отец Павел просиял.

– Это великое дело! Коли средства позволяют.

– В полмиллиона уложиться можно, – сказал Баро.

– Это нормально, – решил Грим. – Ну а что и как, это за вами. Отец Павел, звон выбираешь лично!

– Храни тебя Господь! – сказал растроганный батюшка.

Грим и Баро сидели у церкви на ветерке, наблюдали, как на западе дотлевает закатная заря и с востока наплывает звездная ночь. В палатке кто-то из узбеков заунывно бормотал:

– Алла… бисмилла…

– Это дуа, молитва у них такая, – тихо сказал Баро. – К аллаху обращается, просит о чем-то.

Грим прислушался. Чужая молитва тревожила его, мольба и страдание были в ней, летевшей в русское небо…

– Больно ему, – сказал Грим.