Владимир Гой - Вкус жизни (сборник)

Пока яхта плыла по реке к своему пирсу, солнце за кормой уже входило в море ярко-красным шаром, превратив облака из белых в бледно-розовые. Леон молча показал в сторону моря. Девушка от восторга закричала: «Ой, ребята, быстрей сюда, тут такая красота!» Снизу хором ответили: «Нам и тут хорошо», и засмеялись. Она виновато посмотрела на Леона, как бы говоря: ну извините. Но Леону было не впервой, он знал – каждый получает в море то, за чем он сюда едет и чего он сам хочет.

Яхта подошла к причалу на урчащем дизеле, матрос принял концы, и через минуту они накрепко пришвартовались. Ребята и их подруга неуверенной походкой прошли по трапу, спускаясь на причал, их укачало от моря и вина. С берега они помахали Леону, прокричав: «Спасибо, кэп». Леон тоже на прощанье махнул им рукой и уселся на рубку. Чем-то ему очень понравилась эта девчонка, но слишком уж она была молода, поэтому он даже не пытался как-то ее заинтересовать.

Он еще долго драил кают-компанию после нынешних гостей, хотя мусора было немного, он всегда доводил все до блеска, вымывая все внутри водой со специальным составом, чтобы назавтра яхта вся была как новенькая.

Утром в воскресенье он не торопился в клуб, дав себе как следует выспаться, хотя все остальные торчали там с восьми утра. Он приезжал не раньше двенадцати, конечно, если не было пассажиров. У причала он увидел ту худенькую девушку, она стояла и кого-то ждала. Ну вот, подумал он, решили еще попробовать. Он подошел к ней и увидел, что поблизости нет ее приятелей. «Вы что-то забыли?» Она почему-то покраснела и спросила: «А вы могли бы еще раз взять меня с собой в море?»

Вскоре яхта Леона, расправив свои белоснежные крылья, скользила по пенным гребням залива куда-то в новую сказочную даль, в новые мечты, оставляя за кормой пену прожитых лет.

Лиля смотрела через окно на сидящих у дома старух. Уже несколько часов подряд они перемывали кости всем соседям по дому, покидая насиженное место лишь на время обеда и ужина. Ее вдруг пронзила жуткая мысль, что вот так и она состарится, как эти бабки в этом доме, и будет точно так же сидеть на этой зеленой скамейке, судача о прожитом дне со своими кумушками, а потом придет черед ее дочки, а когда-то и ее внуков. Горло перехватило от безысходности этого круга: утро, кормежка, работа, ужин, постель – и опять все сначала.

Она вдруг задумалась, любит ли своего мужа. И сразу успокоила себя: «Ну конечно же, люблю, ну, как очень близкого родственника». Потом вспомнила: когда они познакомились, – а с тех пор пролетело уже шестнадцать лет, – стоило ему положить на ее коленку свою руку, как Лилю бросало то в холод, то в жар и желание кружило голову до безумия. А сейчас его прикосновения только мешали поскорей заснуть, но вообще-то она считала его очень милым и добрым. Когда на прошлой неделе ее, шутя, прижал к себе электромонтер Виктор, у нее внутри опять все полыхнуло тем забытым пламенем и вопреки здравому смыслу появились запретные, но очень манящие мысли, а потом, когда она вернулась с работы домой, стало почему-то неудобно перед мужем. В этот день даже в постели было почти так же, как много лет назад, и все благодаря какому-то электромонтеру. Муж удивлялся и радовался одновременно. Потом, через месяц, все опять встало на свои места. Ее все время мучили мысли: «А может, у него кто-то есть? Слишком уж он холоден ко мне, не ласкает совсем». И сразу успокаивала себя: если бы кто-то был, она бы сразу поняла. Иногда и чужой жар может разжечь затухающий костер.

Она любила своих детей самой обычной, бескорыстной материнской любовью. Утром кормила, одевала и отправляла сына в школу, а дочку в детский сад.

На работе, после трехлетнего сидения с детьми, ей сначала очень нравилось, но потом все это превратилось в рутину, и уже хотелось чего-то нового. А этого нового не было. Она работала барменом на автомойке – каждый день одни и те же клиенты, одни и те же пустые комплименты от мужчин и недовольные физиономии женщин оттого, что им приходится тратить время в задрипанном баре. Многие садились к ней поближе у барной стойки и любили поболтать о всякой всячине, наверное, это было для нее единственным развлечением, когда она узнавала о какой-то совершенно другой, неведомой жизни. Иногда ей казалось, что вся ее жизнь – это просто странный сон, и совсем не про нее, а ей надо куда-то в другую жизнь, о которой приходилось слышать сотни раз. Но каждый новый клиент с чеком за оплату мойки как бы говорил ей: ты не спишь. Втайне она мечтала: а вдруг случится что-нибудь такое и все изменится в один день, – но опять появлялся человек с чеком, перечеркивая ее фантазии.

Единственной отдушиной в своей жизни она считала поездку к маме в деревню, за семьдесят километров от дома. Там, в старом бревенчатом доме, она чувствовала запах детства, от которого кружится голова и возрождаются детские мечты. Мычание коровы по утрам, кружка парного молока с черным хлебом, запах хлева и что-то такое, что носится в воздухе и что помнит только твое детство. Первый поцелуй соседского мальчишки в стогу сена рядом с сараем, его паровозное дыхание, любопытные руки и все-все осталось Где-то очень далеко. Но каждый раз, когда она сюда приезжала, все это обязательно всплывало в памяти далеким маяком надежды.

Потом она ехала в автобусе домой в приподнятом настроении, и казалось, что все не так уж и страшно, живут люди и хуже.

День пролетел незаметно. Муж вернулся домой, пропитанный запахом лака и красок. Вскоре прибежали дети. На кухне застучали ложками.

А эти бабки под окном на зеленой скамейке все трещали и трещали, замыкая жизненный круг.

У них была не очень большая разница в возрасте – лет восемнадцать, ну, может, двадцать. Он подцепил ее в каком-то баре, угостив кружкой пива и жареной картошкой. Каролина выглядела довольно неплохо в свои семнадцать лет: толстый слой крем-пудры сглаживал ее покрытую угрями кожу, придавая ей здоровый розовый оттенок, широкие скулы и широко расставленные миндалевидные зеленые глаза сразу выдавали ее полуазиатское происхождение, а хорошо развитые плечи и узковатые по сравнению с ними бедра напоминали скорей мальчишечью, чем девичью, фигуру. Но все равно в ней было что-то такое, что его потянуло к ней, и, рассчитавшись за нее и за себя, он увел ее к себе домой, и, как оказалось, не на одну ночь.

Месяца через два он познакомился с ее отцом, конченым пройдохой-мечтателем, который смотрел на будущего зятя с одной мыслью: нельзя ли из него что-то выжать? А когда через некоторое время убедился, что это бесполезно, был рад хотя бы тому, что скинул с себя бремя отцовства, передав дочь в надежные руки счастливого жениха.

Его, конечно, нельзя было назвать мальчиком, в свои тридцать семь лет он кое-что повидал в жизни. Раз был женат на крепкой русской женщине, которая, родив ему дочь, запала на моряка дальнего плаванья в красивой форме и белой фуражке, а он вернулся в родные места к своей матери и брату, где его встретили с большой радостью. Дела у него шли неплохо, вскоре он купил себе двухкомнатную квартиру в престижном районе, старенькую немецкую машину, ну а потом он оказался в этом баре, где и встретил ее.

Для Каролины это был неплохой выход из положения, ей до ужаса надоело жить с родителями и сестренкой в однокомнатной квартире с печным отоплением на самом берегу реки, откуда летом все время несло сыростью, а зимой промозглым ветром. Ей казалось, что вырваться отсюда не будет никакой возможности. И она все время мечтала о принце на белом «мерседесе», который увезет ее в другой, красивый, мир. Но вместо принца появился он, что для начала было не так уж и плохо. Для своих лет он выглядел просто великолепно: атлетическая фигура, все тридцать два зуба (тридцать третий, абсолютно здоровый, был удален врачами, как лишний), таких и двадцатилетних днем с огнем не найдешь. Дома у него вся стена была увешана спортивными медалями, и это ее окончательно покорило.

Свадьба прошла в небольшом ресторанчике на берегу моря в окружении ее родственников и молодых друзей. Они смачно целовались под общее «горько», слушали прекрасные тосты о любви и вечной верности, кивали в знак согласия и снова целовались. На следующий день молодые переехали в дом новоиспеченного мужа, и начались будни.

Для него наступило новое время, его чувство к жене было чем-то средним между любовью к дочери и любовью к женщине. Он готовил для нее, стирал белье, убирал квартиру – в общем, забот прибавилось, а когда через два года она родила ему сына, заботы удвоились, но он был удивительно счастлив и вначале, поглощенный своими новыми заботами, даже не обращал внимания на то, что его молодая жена стала задерживаться. Постепенно эти задержки начали растягиваться и перешли в ночевки у подруг. Нельзя сказать, чтобы ему это нравилось, но приходилось мириться с ее прихотями, ведь ему уже перевалило за сорок три, а ей только исполнилось двадцать пять. Но мысль о принце на белом «мерседесе» не улетучилась с годами из ее головы, наоборот, эта навязчивая идея крепко засела в ее мозгу, и если где-нибудь мимо проезжала такая машина, сердце ее на мгновение сжималось: а вдруг это он, тот единственный?