Дмитрий Вощинин - Купола

Детей роздали по родственникам.

Скоро выяснилось, что дом был подожжён начальником учреждения, который, в ожидании ревизии, пытался уничтожить компрометирующие его служебные злоупотребления.

Он был привлечен к суду, но о возмещении ущерба потерпевшей семье речи не шло.

С наступлением тепла вся семья вернулась в свое разорённое гнездо.

Дом имел очень жалкий вид. Без крыши, с обгорелыми закопченными стенами и пустыми проёмами вместо окон со стороны улицы.

Надя сидела и плакала, глядя на дом с улицы. Он казался ей присевшим на задние лапы страшным медведем.

Починили кое-что как могли, поселились, но настоящей крыши в доме не было около двух лет. Дождь проникал сквозь потолок, в комнатах приходилось расставлять все имеющиеся тазы и корыта.

Мама и Кока ходили с тряпками, ежеминутно выжимая их.

Потолки пропитались сыростью, штукатурка местами отвалилась, стены по углам зазеленели. Зимой было очень холодно.

А мама тогда ждала шестого ребенка. В декабре 1919 года родился здоровый крупный мальчик Миша.

Сложное время продолжалось. Ремонту дома даже своими силами мешали нелепые препятствия. Дело в том, что дом после национализации перешёл на баланс Горкомхоза, по его расценкам семья Петра Александровича исправно платила за своё проживание.

После пожара Горкомхоз обязан был отремонтировать дом или предоставить семье новую квартиру. Но ни того, ни другого он не мог сделать из-за отсутствия средств и свободного жилья.

Прошение Петра Александровича с предложением отремонтировать дом своими силами, используя стройматериалы из надворных построек, власти нашли подозрительным. Не очень решительно, но папа продолжал писать прошения о ремонте хотя бы крыши. И только года через два пришёл ему официальный отказ.

К этому времени папа устроился работать счетоводом на толевый завод. Директор завода, узнав о полуразрушенном доме Петра Александровича, предложил ему восстановить за счёт завода второй этаж, заселить его нуждающимися в жилплощади заводскими рабочими и служащими с условиями оплаты по расценкам Горкомхоза.

Папа согласился, да и мог ли он не согласиться со своим доверчивым характером: в конце концов, это было доброе дело. Через некоторое время дом наполнился новыми жильцами и стал похож на муравейник. Наверху было семь комнат, в каждой жила отдельная семья. Никто, конечно, за жильё не платил.

О ремонте нижней части дома Пётр Александрович попросить директора постеснялся.

Может показаться парадоксальным, но его порядочность и скромность оберегла семью от многих, ещё больших несчастий.

При финансовой проверке завода директора, проявившего смелую социальную инициативу, сняли с работы и упекли в тюрьму. Жильцов оставили в доме. Претензий же к Петру Александровичу со стороны властей не было. Несмотря ни на что, какая-то неведомая сила справедливости оберегала его и семью.

После пожара мама однажды увидела своё красивое пальто на какой-то женщине в городе. Было очень неприятно, она даже всхлипнула, но так и не решилась обратиться к властям.

Значительно реже, но были и примеры искренней благодарности.

Еще в молодости папа на военных сборах познакомился с крестьянским пареньком, который, как он рассказывал, очень помог ему обрести самостоятельность. Они подружились. Паренёк признался ему, что мечтает построить собственную мельницу. Папа посоветовался с родителями и дал ему сто золотых рублей. Мельница была построена и начала исправно работать. Когда его друг принёс долг, папа отказался, сославшись на Евангелие: «И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим!».

И в голодные 20-ые годы, когда нередко приходилось часами перебирать и очищать сорную пшеницу, чтобы испечь несколько лепёшек, этот, уже взрослый мужик, привозя на городской базар картошку, всегда останавливался около дома Петра Александровича и весело, с шутками и прибаутками, сгружал несколько мешков отборных клубней для семьи. Никаких денег он никогда не брал, только с радостью обнимал папу, а когда его не было дома, крестился с поклоном и желал всем здоровья.

Время шло. Город жил натуральным хозяйством.

В семье Петра Александровича тоже была корова, куры, была волшебная яблоня в саду, которая обильно плодоносила каждый год, ещё несколько кустов смородины и терновника. Овощами кормил приусадебный огород. Подросли ещё пять яблонь, на них появились яблоки. Однажды утром в сад пробрались с улицы козы и обгрызли на них кору.

Надя помнила горькие слёзы мамы, когда пришлось рубить загубленные деревья.

В 1922 году случилось несчастье с Георгием Александровичем.

Совсем недолго после национализации удалось ему пожить в трёх небольших комнатах нового отстроенного дома.

Жили они с женой дружно: оба – образованные современные люди. Александра Ивановна увлечённо работала в городской школе, вела факультативы по многим предметам.

Георгий Александрович по истечении полугода был уволен из городского суда и не мог найти работы в городе. Он был «лишенец», тем более, бывший офицер царской армии, сын купца. Через какое-то время ему всё-таки удалось устроиться на работу в Елатьме, в местном суде. Там он благополучно и честно работал два года. Но однажды, как потом выяснилось, по лживому доносу суд в полном составе был арестован и посажен в местную тюрьму. Через неделю власти разобрались и всех выпустили. Но в тюрьме Георгий Александрович заболел сыпным тифом и скоропостижно скончался. Перед смертью, через товарища оставил несколько просьб матери, своим братьям и жене.

Это было страшное горе для всех родных.

Георгий Александрович всегда олицетворял образованность, мужскую силу, надежду…

Невероятно подавлена была Кока, она почти весь год не находила себе места, не ходила в гости и сама редко принимала своих подруг. Надя видела её горе лучше других.

Она узнала последнюю просьбу дяди Георгия к папе: «Если родится ещё один сын, непременно назови его в честь деда Александром».

Через четыре года в семье Петра Александровича родился последний, восьмой ребёнок, мальчик, который и был назван этим именем.

Остальные просьбы дяди Георгия остались для Нади неведомы.

Зимой, в начале 1923 года, Кока неожиданно заболела воспалением лёгких. Болезнь была скоротечной, буквально через неделю она умерла.

Для Наденьки это было горе страшное и безутешное. Вся её жизнь прошла рядом с бабушкой, с раннего детства она жила с ней бок о бок. Надя всегда чувствовала её заботу, необъяснимую горячую привязанность и искренне платила ей ответной любовью детского сердца.

Она проводила много времени с больной и почти каждый день, до позднего вечера сидела на кровати бабушки, держала её руки в своих. И она первая вдруг каким-то непонятным чувством ощутила, что душа бабушки отлетела в потусторонний мир, где, как сказано в заупокойной молитве, «нет ни печалей, ни воздыхания, но жизнь бесконечная». При этом она испытала необычное состояние спокойствия за свою любимую бабушку. Страха не было, не было испуга. От этого необычного состояния Надя глубоко вздохнула; этот вздох был похож на негромкое всхлипывание, которое только спустя некоторое время перешло в горькое чувство безвозвратной утраты. Потом она, как в тумане, слышала крики и причитания прислуги, а затем всех близких и домочадцев. Надя побежала к маме и горько расплакалась и, когда они с папой ушли к усопшей, долго не выходила из маминой комнаты.

Это был её первый, воочию виденный и пережитый уход в иной мир близкого и любимого человека.

Гроб с бабушкиным телом стоял три дня в её комнате. Наде было тоскливо и жутко. Бабушка лежала в неестественной для неё, неподвижной позе: строгое незнакомое бледное лицо с кажущейся, едва заметной улыбкой. Надя внимательно смотрела на свою любимую Коку. Больше всего поражал её прямой, орлиный, похожий на треугольник нос, который при жизни был не такой большой и острый.

В каждый из этих дней приходил священник с причтом. Они служили панихиду при большом стечении родственников и знакомых.

Похоронили Коку на Воскресенском кладбище рядом с мужем, Александром Ивановичем. Несмотря на холодный и сырой день, были многие из бывших городских властей, священнослужители и простой народ.

Гроб несли на руках через весь город в сопровождении священника и небольшого хора монашек.

Потом были поминки, пришло много народу. Все родственники и прислуга сразу ощутили, как тяжело принять людей в доме без бывшей хозяйки. Особенно тяжело пришлось Надиной маме, которая до этого совсем не занималась хозяйством. Надя, проявляя всю свою сноровку и полученные навыки от бабушки, помогала ей изо всех сил и видела, как мама очень устала.

Смертью своей матери был подавлен и папа. Он, как выяснилось, совсем не был готов к неожиданно обрушившейся на него роли хозяина дома. Он в большей степени, чем остальные, много молился за упокой души усопшей, стал рассеянным от нахлынувшего горя. На следующий день после похорон, возвращаясь с церковной службы, папа привёл домой несколько странников, которых стало тогда множество. Они жили при монастырях или вовсе не имели места жительства.