Денис Драгунский - Каменное сердце (сборник)

Вот. Саша Авдеев пришел к ней в гости один, без жены (с женой они были в постоянной ссоре). Народу человек десять или около того. Выпили. Потом танцы. Она пригласила Сашу. Танцуют в обнимку, и она вдруг спрашивает:

– А зачем ты на Гурко женился?

– Влюбился и женился, – говорит Саша.

– Она же дура и сука, – говорит она. – Я ее лучше тебя знаю.

– Не надо. Зачем ты так?

– Извини.

Еще потанцевали, она к нему прижимается и говорит:

– А ты мне всегда нравился… Как странно всё. И я видела, что тебе нравлюсь. А вот так вышло. Бред какой-то. Ты мне и сейчас нравишься. А я тебе? Только честно. Без балды, типа я женат, ты замужем, не будем портить себе жизнь, базар-вокзал… Просто честно сказать можешь – нравлюсь, нет?

– Нравишься, – говорит он.

– Ты меня хочешь? Честно только говори!

– Хочу.

– Вот прямо сейчас? – прижимается еще сильнее.

– А что, можно? – Саша даже засмеялся.

– Конечно. Я сейчас всех повыгоняю, и мы с тобой останемся.

– А как же Михалыч? – спросил Саша.

Михалыч – это ее муж Миша Михайлов, он тут же, в углу комнаты сидит на диване и с кем-то болтает, коньяк пьет.

– Да ну его! Это моя квартира, понимаешь? Моя, ничья больше! (у нее отец был очень важный товарищ, и подарил ей шикарный старый кооператив, три комнаты, центр, до метро два шага, потолки три двадцать).

– Ты что?

– А то. Сейчас я их выгоню на хер, и мы с тобой останемся.

Подтанцовывают к столу, она берет ложку и как застучит в тарелку.

Все вздрогнули, перестали танцевать. Кто-то встал с дивана. Кто-то из кухни прибежал, стоит в дверях.

– Ребята, – кричит, – ребята!

Саша сильно дернул ее за руку, зашептал:

– С ума сошла! Перестань! Стоп!

– Ребята, – кричит она, – почему не все танцуют? А ну-ка, танцы-шманцы-обжиманцы! – оттолкнула Сашу, кого-то другого закрутила, руки ему на плечи…

Потом Саша Авдеев рассказал это одному своему пожилому знакомому. Профессору, кстати. Чтоб он помог понять – что всё это значит?

– Это значит, что ты не математик, – сказал тот. – Несмотря на диплом.

– Что-что? – Саша не понял.

– Математик – это человек, которому интересно. Ин-те-рес-но! Это для него самое главное. Ему просто очень интересно, как всё происходит. Сделаем ряд преобразований и посмотрим, что получится. Безо всяких «зачем», «почему» и «что потом делать».

– Нет, ну а правда, если бы она стала всех выгонять, это же дикий скандал! – Саша даже руками всплеснул. – Хорошо, допустим, все ушли. Ну, мы с ней потрахались, а что потом? Что наутро будет? У нее муж, у меня жена… Зачем все это надо?

– Вот я и говорю, – сказал профессор. – Ты не математик.

Потом Саша Авдеев с ней встречался пару раз, в гостях. Привет-привет, как дела, все отлично… Нет, не математик.

Итак, женщина во время вечеринки в ее квартире говорит мужчине, что готова всех выгнать вон – и остаться с ним наедине, ибо давно влюблена в него. Мужчина в последний момент робеет. Просчитывает варианты. Отказывается.

Не орел! А она просто львица. Один-ноль в ее пользу.

А вот как он должен был отвечать:

– Не надо никого выгонять, – тихо говорит он. – Лучше давай отсюда сами удерем и поедем ко мне.

– К тебе? Куда? – удивлена она. – У тебя ведь жена дома!

– Есть местечко. Квартира друга. Пустая. Тут недалеко. В нашем полном распоряжении. Давай, я выйду к лифту, а ты быстро одевайся и выскальзывай тихонько…

И посмотреть, как она себя поведет.

Если (0,1 %) она выйдет к нему, то в крайнем случае ключ от квартиры товарища может вдруг потеряться; ну, а если она ему все-таки нравится и он в самом деле готов на небольшое приключение, – то снять номер на ночь, поискать другого товарища, и вообще тысяча вариантов, включая, извините, лестничную площадку на верхнем этаже.

Если же (99,9 %) она обернет дело в шутку, то есть ясно станет, что тут типичный эмоциональный шантаж и игра в адреналин, – то надо вздохнуть и серьезно-печально сказать: «Эх. А я ведь тебе поверил… – и докончить шепотом: – Потому что я люблю тебя».

Серьезный романтик! А она обманщица. Один-ноль в его пользу.

Мораль:

Если начинается манипуляция (она же, как говорят в народе, разводка) надо тут же становиться в активную позицию.

«Сыграем в картишки?» – «Давай-ка, что ли, в шахматы сразимся».

«С тебя причитается в честь диплома!» – «Кстати, у тебя ведь сын родился (книга вышла, в новую квартиру переехал) – надо обмыть!»

«Одолжи сотню тысяч до января!» – «Слушай, такое дело, я тут сильно поцапался со своей благоверной, нельзя ли у тебя пожить месячишко?»

Журналистка Евгения Коробкова рассказывает: «Мне периодически пишут в “Фейсбуке” какие-то люди с просьбой пожертвовать сколько-то там денег на лечение больных детей. Я с радостью соглашаюсь и спрашиваю, можно ли я подъеду с деньгами и съемочной группой Первого канала для подготовки сюжета. Что удивительно, у просящих деньги мгновенно исчезает страничка в “Фейсбуке”!»

– Эх ты! А мы тебя маленького в Париж возили, на наши первые деньги! – сказала Мария Николаевна. – Могли бы с бабушкой оставить.

– В Париж? – растерялся Сережа. – Не помню… – И тут же снова вскинулся: – А при чем тут Париж?

Мария Николаевна чуть не заплакала и посмотрела на мужа. Михаил Павлович покашлял, поглядел в окно и сказал: «Да, брат… Не ожидали, не ожидали».

А они правда возили сына в Париж. Ему тогда семь лет было – как раз летом перед школой, перед первым классом. Они только-только начали выправляться после жуткого безденежья и безработицы, только-только чуточку разбогатели, причем оба: Михаил Павлович стал удачно торговать итальянским текстилем, в особенности обойными тканями, а Марию Николаевну сестра школьной подруги взяла советницей вице-президента Московского Товарищеского Банка, была такая маленькая, но глубокая финансовая заводь с офисами в Люблино и Нассау; потом все прикрылось, но не в том дело.

А дело в том, что они с Мишей всё делали для сына. Особенно когда стало полегче с деньгами. Книжки-игрушки, секция-бассейн, английский с учительницей на дом, частную школу присмотрели. И вот когда собрались наконец исполнить свою мечту – они еще на третьем курсе, еще когда не поженились, загадывали – вдвоем в Париж! – Сережка заныл, что будет скучать. Бегал вокруг, дергал за рубашку: хочу в Париш-ш-ш… И они вдруг решили – а что? Надо быть европейцами! Надо быть современными людьми! Махнем втроем в Париж! Хоть сын еще совсем маленький – но пусть привыкает. Зато потом будет, этак небрежно, девчонкам – «да я еще в детстве по Парижу гулял!». А девчонки будут млеть от восторга.

Конечно, никакого Парижа они так и не увидели – если о том Париже говорить, о котором мечталось. Никаких вечерних кафе, ночных прогулок, никакой, извините, любви в номере под крышей, где из узкого оконца виден кусочек узорчатой стены соседней церкви… Потому что на диване спит, вздыхая во сне, семилетний мальчик. Деньги были, и они попробовали его хоть на пару дней отселить в отдельный номер, соседний, через стенку, но он такой вой поднял – перед французами стыдно. И никакого промедления с завтраком! В отеле завтрак с семи до десяти, но Сережка просыпался в половине седьмого, чтобы первым ворваться в буфет. А на улице начиналось: «Пойдем туда!» – ладно, пойдем, пойдем. «Нет, вот туда!» – хорошо, давай вот туда. «Хочу пить, хочу конфету, булочку, игрушку, книжку, посидеть на лавочке, покататься на кораблике…» Хочу пить – по всем правилам: во время завтрака не уговоришь допить чашку чаю. Но только вышли из гостиницы, прошли сто метров – «Хочу пить!». И беги, папочка, в киоск, покупай бутылочку пепси за три евро. Насчет пописать – то же самое. В номере перед выходом: «Сыночка, пописай на дорожку, ты же с утра не писал» – «Не хочу!» – «Ну, попробуй» – «Не хочу-у-у!!!» – «Ведь захочешь на прогулке». – «Мамочка, я честное-честное-пречестное слово не захочу!» Ну и конечно, только сели в автобус – тут же драматическим шепотом: «Мамочка! Я очень хочу писать!» И беги, мамочка, ищи туалет или «Макдоналдс». Страшное дело. Но все равно приятно: сына в Париж свозили. Все-таки мальчишка увидел Эйфелеву башню, Триумфальную арку, и Нотр-Дам, и хрустальную пирамиду Лувра. Гордились.

Но дело не в том.

А в том дело, что Сережа сначала долго выбирал, на кого учиться. Выбрал мединститут. «Медицина – святое ремесло. Нет ничего выше, чем исцелять страждущих. Да и чисто практически, – пространно рассуждал Сережа, – врач никогда не пропадет. В любой кризис люди болеют и хотят вылечиться. В деревню сошлют – крестьяне будут доктору сало и хлеб носить. Даже на зоне доктор – в законе!» – повторял он эту странную поговорку. Хорошо. Согласились. Нанимали репетиторов, искали ходы-выходы.