Любить не просто - Раиса Петровна Иванченко

— Ма-а-ма! — звонко раздавался детский голосок на дворе. — Ма-ма, он уже смотрит!..

— Слава богу! — В дверях появилась высокая худощавая молодая женщина, она вытирала руки о фартук. Это была Мария. — А ваш товарищ у соседей пока что. Дед Хомич взял его. Ничего, ему полегче. Выходим… Вы не тревожьтесь, они к нам не придут, мы далеко от дороги.

Но оккупанты все же пришли в село. Согнали людей у школы и приказали всем коммунистам выйти вперед. Никто не вышел.

— Я знаю, где коммунисты. Надо цвай солдата и винтовки. Пух-пух. — Перед фашистским комендантом стоял голенастый мужичонка с темной шапкой жирных волос. Над левой бровью у него темнело коричневое пятно — родинка. Карпюк уже знал, что Ходоновича в селе дразнили «журавлем».

Мария вцепилась пальцами в плетень и замерла.

Через несколько минут гитлеровцы и полицаи были у Хомича. Не нашли никого. Гортанная грязная ругань раздавалась на дворе. Полицай дрожащей рукой указывал на хату Марии. В эту минуту на пороге появилась Галинка.

— Где коммуниста прячете, говори, ну! А то убью! — кинулся Ходонович через перелаз.

Щелкнул затвор. Девочка вдруг заплакала.

— Я не зна-а-а-ю, дяденька-а! Он пошел туда с другим дядей… Я не знаю, куда они пошли-и!..

— Ну-ка, веди! Мигом! — он дернул Галинку за руку так, что та еле устояла на ногах.

— Куда они шли? Сюда?.. Сюда?.. — Ходонович запыхался, волосы налипли на высокий лоб, ноздри раздувались, точно чуяли добычу.

Галинка пошла дальше. Куда? Она и сама не знала, сворачивала в один переулок, в другой. И вдруг полицай остановился.

— Так где ж они?

— Я не зна-а-а-ю! Ой, я не видела, дяденька!

Рыжий гитлеровец презрительно поморщился:

— Партизан?..

Галинка, казалось, поняла его, испуганно метнулась назад.

— Ма-ма! Ма-а-ма! — А Ходонович схватил винтовку и торопливо нажал на спуск. Коротко прозвучали сухие выстрелы.

Галинка упала, опять вскочила и побежала.

— Ма-а-ма!..

Вдогонку ей прозвучала автоматная очередь.

— Ма-а-а!..

Девочка словно споткнулась. Упала в пыль. Отчаянный вопль разнесся над улицей.

— Палачи!

Автомат прошил насквозь соседние ворота. Мертвая, тяжелая тишина упала на село…

На следующий вечер вспыхнула хата Марии. Вслед за нею — хата деда Хомича, а потом весь этот конец села. Оставаться здесь было опасно. Но далеко отойти от села не удалось.

— Рус, партизанен! Сдавайсь! — Опомниться не успели, как их окружили гитлеровцы. Враги хохотали.

А после был лагерь военнопленных. И Гелена… Она встретила их на кухне, куда парни принесли воду и дрова. Разрумяненная от жара котлов, с живым блеском в глазах, в ореоле светлых кудрей, выбившихся из-под белой косынки, она как бы выплыла из густого пара над плитой. Пленные при виде такого дива замерли.

— Матка боска! Ой-йо-йой! Матка боска! Да разве это люди? Одни кости.

Она кинулась к столу, хватала куски хлеба, сала и засовывала им в шинели.

— О, фройляйн, гут морген! — высокий белобрысый фриц с автоматом на груди вошел в кухню. Налил из фляги шнапса, сунул в рот кусок мяса.

Гелена подхватила ведро воды и нагнулась к Карпюку:

— Сейчас патрули придут обедать. Я их долго буду кормить. А вы идите вон туда, к березе. А там, как пан знает…

Их было тридцать пять, партизан-подрывников. И все — беглецы из лагеря. Всем помогла кухарка Гелена Троянская. Теперь она была в группе Карпюка. Партизаны любили девушку с глазами русалки за ее веселый нрав. Никому не давала она спуску. А больше всего — Василю.

— Ой, и красивый ты хлопец, Василь! Ждет тебя где-нибудь женка, очень ждет, — смеялась она над Карпюком.

— Да какая там жена, я неженатый.

— Отчего же так?

— Не любят меня девчата. Говорят, здоровый, как верста, и шея как у быка…

— Это ты все придумал, Василь. Я по глазам вижу.

— А что же там, в глазах?

— Черти хвостами крутят! — звонко хохотала Гелена и убегала от Василя. Но один раз он все же схватил ее за руку:

— Говори: кончится война, со мной поедешь?

— Э-э, я еще посмотрю, какой ты рыцарь! — Она вырывалась из его крепких рук и искренне смеялась.

— Но только сперва я должен поехать к Марии, слышишь?

— К Марии?! — Гелене стало не до смеха.

— Это недалеко отсюда, за Лесным озером.

Они сидели возле землянки на сосновой колоде и переговаривались вполголоса, пока на синем небе не высыпали летние звезды.

К Марии они поехали сразу после войны. Вся улица, где стояла ее хата, была сожжена. От села осталось всего две-три хатки. Только груша, старая, искореженная ветрами, опаленная огнем, грустно клонилась на огороде. А под нею — маленький холмик, уже смытый дождем и засыпанный сухой листвой. Черный деревянный крест, упавший и втоптанный в землю… Обугленные бревна, между которыми топорщился бурьян. Теперь он был сухой и тревожно шелестел от дыхания ветра. Вот и все, что осталось от хозяйства Марии.

Шли по пепелищу. Люди жили в землянках, у самого леса. Рядом с землянками поднялось несколько новых стен. Начинали строиться наново. Навстречу Карпюку какая-то старуха гнала корову. Василь зашагал быстрее.

— Не скажете, есть тут у вас Мария Зборовская? Когда-то жила в вашем селе. У нее девочку гитлеровцы убили. Галинку…

— Была такая, была… Как же… А вы кто ей будете? Сродственник?

— Ну да, родственник… Она мне жизнь спасла.

— Вот оно что! — женщина всплеснула руками. — Так это будете — вы?.. — Казалось, она что-то припоминала и не могла чему-то поверить.

— Так жива ли теперь Мария? Где она, что с ней? — допытывался Василь.

— Нету Марии… — вздохнула женщина. — Тогда еще, сразу ушла в