Отче наш - Владимир Федорович Рублев

«Надо ехать», — качает головой Пахом и медленно шагает к остановке.

Она ждет Андрея, как и просил он утром, перед спуском в шахту, возле тропки, ведущей через березовый перелесок в поселок. Он кивает ребятам из бригады, уходящим в поселок по дороге, и подходит к Любаше.

— Здравствуй…

— Здравствуй, Андрей…

Первой молча шагает она на тропку и идет медленно, помахивая березовой веточкой. Андрей не может удержать вздоха, шагая за нею: вот она, жена твоя горестная, а — не обнимешь. Словно чужие, идут друг за другом, а там, в поселке, снова разойдутся в разные стороны. Она — к мамаше, к Рексу, он опять будет один лежать на койке, читать до одури какую-нибудь книгу, ждать, когда появится Степан от Михалевича, чтобы переброситься парой слов. Чертовски надоело все это! Надо решать одно из двух: или — или.

Любаша неожиданно оборачивается, он едва не налетает на нее и бойко говорит, глядя ему прямо в лицо:

— В молчанки играть позвал? Говори зачем…

Ее необычная смелость радует его, и он смеется:

— А ты не торопись. Такие дела с налету не решаются.

— Какие такие? — насмешливо щурится она, и он готов схватить и мять ее в своих объятиях, целовать эти упрямые и знакомые губы — так соскучился по ним. Но отводит глаза: глупо, совсем как мальчишка.

— Долго будем вот так, как солдат с солдаткой жить, а? — говорит он, и Любаша отворачивается, чтобы он не видел радостного блеска в ее глазах. Давно ждала, когда придет этот момент, но сама покориться не хотела. Не принято так в поселке, чтобы женщина первая покорялась.

— Разве не нравится? — спрашивает сама, уже прикидывая, что если прийти вот так, вдвоем, сейчас к матери, то можно упросить ее, возьмет обратно Андрея. Совсем по-другому идет у них, Пименовых, жизнь в последние дни. Мать притихла, кричать на Любашу почти перестала. Ясно, что и ей, маме, уже все это надоело. Значит, дело за Андреем. Пусть попросит маму получше, а тут еще она, Любаша, свое решительное слово скажет — и все пойдет, как было. Вернется Андрей домой, и все встанет на свои места.

— Очень нравится, — так же шутливо отвечает он, догадываясь по голосу ее, что в доме что-то изменилось. — только вот вечером по поселку почему-то ходить не хочется.

Это уже врывается в шутку серьезное, и Любаша делает шаг по тропке. Потом еще и еще, и вот уже снова идут среди оголенных, застывших берез по ядовито-желтой облетевшей листве. Шуршат неторопливые шаги, Андрей ждет, что ответит Любаша.

Для нее же этот вопрос не имеет никакого значения, она уже решила, как быть Андрею, и ждет более определенное от него.

— Что же молчишь? — снова оборачивается она, вся лучистая, торжествующая, словно уже слышала от него просьбу: попросить мать, пусть примет его обратно…

— Но я же сказал… — хмурится Андрей, почему-то сознавая, что она радуется не тому, чему бы мог радоваться он. — Нам надо по-серьезному поговорить. Понимаешь, не могу я дальше так жить. Брошу все к черту и уеду!

— Чего тебе уезжать, — с улыбкой покачивает она головой. — Приходи и живи, места хватит. Только маму надо попросить, хо-орошенько попросить, понял?

— Как — попросить? — удивляется он и даже отступает назад. — Разве я сам ушел или… в чем-то виноват перед ней? Да и потом, Люба, к вам я жить не пойду…

Любаша все более растерянно смотрит на него. Вот оно что?! Он не хочет идти обратно?! Сейчас, когда мама вынуждена будет уступить им, когда она так послушна и согласна во всем с нею Любой?!

— Как хочешь, — холодно кивает она, отводя взгляд. — Но только и я от мамы не пойду, ты это знаешь…

Старое начиналось сызнова. Андрей морщится.

— Подумай, Люба. Нам с тобой, а не ей жить. Ей одной даже лучше будет.

— Лучше? — она насмешливо вскидывает глаза: — Интересно ты рассуждаешь. Дом, хозяйство огромное, маме будет лучше, если я уйду? Даже комнату подмести, если заболеет, некому будет…

— Видно, пустой разговор мы ведем, — морщится Андрей. — Пусть так остается, как есть.

И, круто повернувшись, шагает обратно по тропке к шоссе. Любаша растерянно смотрит ему вслед. Такого конца разговора она не ожидала.

Это решение пришло к Вере внезапно.

С Василием отношения были прежние — натянуто-холодные, официальные. Однако Вера знала, что первое же ее ласковое слово он воспримет, как попытку к примирению. А она этого не хотела. Не могла после того, как поняла, что не любит его.

«Переведусь на другую шахту», — подумала она, и эта мысль все более крепла. Жаль было лишь одного — бросать работу в атеистическом клубе, который — знала она — мог постепенно развалиться, если им не заниматься постоянно.

И все же надо было что-то делать. Но что, что?

В этот вечер вместе с лекторами в поселок пошел и Александр Владимирович Сойченко. Он идет рядом с Верой, расспрашивает ее о последних лекциях. Она отвечает неохотно, рассеянно, и ее замкнутость не укрывается от внимательного глаза Александра Владимировича.

— Что это ты, Вера, сегодня пасмурная? — вполголоса спрашивает он. Она не слышит, и он повторяет свой вопрос громче.

— Пасмурная? — вскидывает брови Вера. — Так просто… Настроение по погоде…

— Да, осень не очень-то балует нас в этом году… — оглядывается на покачивающиеся под ветром деревья Сойченко.

Вера, словно додумав что-то свое, тайное, перебивает его:

— Знаете, Александр Владимирович, я ведь думаю переходить на другую шахту.

Сказала это сразу, с присущей ей решительностью, и Сойченко понял, что слова ее выношены в неоднократных раздумьях. И все же он осторожно спрашивает:

— Серьезно?

— Вполне, — кивает Вера. — Не могу… на этой шахте дольше оставаться.

Теперь Сойченко искренне изумлен. При чем здесь шахта? Впрочем…

— С Василием не поладили? — спрашивает он. — То-то я и гляжу, что он худеет с каждым днем.

— Не то, — хмуро качает головой Вера. — Совсем не то. А рассказывать об этом… Вообще-то… Одним словом, зачем играть в загадки? Василия я не люблю.

Сойченко молчит. Что он может сказать Вере? Пожурить ее, напомнить о комсомольском долге и прочее? Ни к чему, не такой она человек, чтобы забыть о своих обязанностях.

Сойченко говорит:

— Жаль. Очень жаль с тобой расставаться. Атеисты могут разбрестись постепенно. Тут ведь нужен именно такой энергичный и заинтересованный человек, как ты… Обязать любого из коммунистов сможем, но сама понимаешь, что