Младшая сестра - Лев Маркович Вайсенберг

— Степан Георгиевич говорил, что плохо мы живем потому, что работаем не на себя, а на хозяев… И еще он говорил, что наступит время, когда не будет хозяев и рабочие люди сами будут пожинать плоды своих трудов.

— Сами, что ли, станут вроде хозяев? — удивился Юнус.

— Так выходит.

— Было б неплохо!.. Только вряд ли такое может быть.

— Почему?

— Какой же хозяин отдаст рабочим свой завод или промысел?

— Это верно, что не отдаст. Вот Степан Георгиевич и говорит, что рабочие должны эти заводы и промысла взять сами.

— Взять сами? — Юнус хмуро улыбнулся: — Попробуй-ка, возьми!

— А что, рабочие, по-твоему, такие слабые? — задорно спросил Саша.

Юнус вспомнил, как говорил Газанфар о море, о ветре и о соколе, который поднялся высоко в небо.

— Хотел бы я, чтоб они были сильны!.. — ответил он.

Спустя несколько дней друзья проходили мимо

большой текстильной фабрики. Трубы ее не дымили, у ворот толпились рабочие.

— Бастуют! — промолвил Саша. — Требуют прибавки… Говорят, забастовка уже кончается — рабочие победили! — Гордость звучала в голосе Саши, словно в победе этой была и его доля.

В другой раз, гуляя, друзья очутились на набережной.

Бухта в тот день выглядела необычно: куда девались длиннотелые нефтеналивные суда, неторопливо бороздившие воды бухты? Куда девались суетливые баркасы? Куда исчезли дымы пароходных труб и шипящие белые струи пара у бортов? Все суда стояли на приколе, лишенные жизни, и только на пристанях, где толпились моряки, было шумно и беспокойно.

— Наверно, и здесь бастуют, — заметил Юнус.

Саша кивнул:

— Это команды моряков торгового флота. Говорят, что и здесь бастующие скоро победят.

Юнус вслушался в беспокойный гневный шум, доносящийся с пристаней. Казалось, шумит и волнуется само море.

И Юнус понял: слабы рабочие люди только тогда, когда действуют в одиночку, и сильны, когда действуют сообща…

Баджи сидит на стуле рядом с книжной полкой. Керосиновая лампа освещает обеденный стол, за которым, склонившись над толстой книгой, сидят рядом Саша и Юнус. Баджи видит освещенные лица юношей.

«Кто из них лучше?» — сравнивает Баджи, и, как всегда, во всем она отдает предпочтение брату.

Саша ей тоже нравится: он добрый, он не прогоняет ее, не улюлюкает, не кидает ей вслед камни, как мальчишки с пустыря. Впрочем, может быть, он поступает так потому, что боится Юнуса? Саша ей нравится, но брат, брат красивее, умнее, смелее всех на свете!

Баджи знает, что в книгах есть картинки, на которых нарисованы дома и растения, люди и звери, каких она еще никогда не видела. Она узнала об этом из книги брата, заглядывая ему через плечо — украдкой, словно воруя глазами чужое добро.

Вот и сейчас Баджи хочется заглянуть в толстую книгу, лежащую на столе, — картинок там, наверное, столько, что не пересчитать! Но она сдерживает себя, опасаясь вызвать недовольство брата, — он не любит, когда она мешает ему разговаривать с Сашей.

Толстая книга, лежащая на столе, для Баджи недоступна. Но, может быть, можно заглянуть в какую-нибудь другую — из тех, что на полке? Как много там книг — толстых, тонких, больших, маленьких!.. Что, если взять самую тонкую, самую маленькую? Никто не заметит!

Баджи берет с полки книжку — самую тонкую, самую маленькую, перелистывает ее.

Баджи видит на картинках: вот солдата ведут в цепях; вот солдат обнимает женщину; вот солдат бросается в воду, а женщина, подняв руки, плачет на берегу.

В непривычных к книгам руках Баджи листы мнутся, на обложке появляется липкое пятно. Раз! — неловким движением надорван лист.

— Ну нет, Баджишка! Ты мне здесь книг не пачкай! — слышит Баджи голос Саши, и книжка исчезает из ее рук.

Баджи сидит на стуле рядом с книжной полкой. Она видит освещенное лампой лицо Саши, вернувшегося к столу. Он кладет тонкую книжку на стол рядом с толстой и снова оборачивается к Юнусу.

«Он такой же, как все!» — думает Баджи разочарованно.

Однажды, преследуемая мальчишками, Баджи забежала во второй коридор — здесь, у тети Марии, ее спасение.

Баджи рванула дверь… Аллах великий!.. В незнакомой комнате, за столом, уставленным бутылками и едой, сидели Теймур и околоточный надзиратель. Оказывается, Баджи впопыхах ошиблась дверью. Она хотела выбежать, но не решилась: мальчишки, наверно, подстерегают ее в коридоре, чтобы убить.

— Что за кукла? — спросил околоточный.

— Дадашкина дочка, сторожа, — ответил Теймур, пренебрежительно махнув рукой.

Оба были изрядно пьяны.

Старшему охраннику надлежит согласовывать свою деятельность с околоточным надзирателем, который, наряду с заводской администрацией, является его начальством. По местному обычаю, подчиненный время от времени вручает начальнику «пешкеш» — подарок, иногда в форме угощения.

Теймур в этот день вручал околоточному «пешкеш». Стоя в дверях, не решаясь двинуться ни вперед, ни назад, Баджи наблюдала. Какая красивая комната у Теймура! Ковер на полу, ковер на стене, на нем два скрещенных кинжала. На другой стене — большая красивая картина, красивей, пожалуй, чем у тети Марии: в красках. Правда, на этой картине нет знакомых людей.

— Это монархи! — сказал околоточный, видя, что Баджи не сводит глаз с олеографии на стене. — Цари, так сказать.

Три десятка монархов теснились на дешевой олеографии. Цари поважней, посолидней, сидели в креслах в первом и во втором рядах; цари помельче — стояли позади, как младшие члены семьи на семейных купеческих фотографиях. Усатый Вильгельм II и Франц-Иосиф, упрятавшийся в свои седые бакенбарды, были перечеркнуты чернильным карандашом: с Германией и Австрией — война.

Горбоносый старик в красной феске смотрел с олеографии прямо на Баджи.

— Кто это? — осмелилась спросить Баджи, пальцем указывая на старика в феске.

— Это Абдулка! — сказал околоточный и вдруг строго спросил Теймура: — Ты почему же его не перечеркнул? Мы с турком тоже воюем.

— Хочешь, зарежу его? — угодливо предложил в ответ Теймур.

Околоточный махнул рукой:

— Режь!

Теймур вынул из кармана кинжал, обвел острием фигурку горбоносого старика в феске, наколол ее и, смяв, бросил под стол. На картине, где минуту назад сидел султан Абдул-Гамид, зияла теперь дыра.

— А это кто? — спросила Баджи, указывая пальцем на человека, сидящего в первом ряду в большом кресле, на самом видном месте.

Околоточный встал покачиваясь.

— Это его императорское величество самодержец всероссийский, царь польский, великий князь финляндский и прочая, и прочая, и прочая!.. — одним духом отбарабанил он. — Наш русский царь, — пояснил он обычным тоном. — Выпьем все за царя! — воодушевился он снова. — Теймурка, налей! Барышне тоже налей!

Теймур налил три