Журнал современник - Журнал Наш Современник 2009 #1

Спасибо Вам за Ваш совет, чтобы я не оставлял Литинститута, действительно, здесь можно сделать и что-то доброе, полезное для молодёжи. На днях по моему приглашению беседовал со студентами моего семинара священник Ярослав Шипов, он же и талантливый писатель, автор самобытных рассказов о реальных событиях, людях, без праздного вымысла. Он сам был студентом Литинститута, знает эту публику, какой нужен тон разговора с нею, и его так внимательно, сосредоточенно слушали, что три часа пролетели незаметно. Мне даже показалось, что каждое лицо от слушания неподвижно, как в раме. Каждый мог почерпнуть что-то конкретное из его опыта - духовного, жизненного, писательского. Говорил он и о политике, в устах священника и она воспринимается по-особенному, например, то, что судить правителя надо не по словам, не по "национальным проектам", а по главному - "сбережению народа", а народ наш катастрофически вымирает. Останется в памяти будущих писателей и то, что нас не принимают в мире, враждебны к нам, потому что мы православные, иными быть не можем. Мы такие.

С запозданием пришёл на беседу другой батюшка - отец Евгений (Булин). Как и о. Ярослав, он также окончил Литинститут, учился в семинаре критики, но постоянно посещал наш семинар прозы и после окончания Литинститута приходил к нам и записывал мои выступления. С "перестройкой" уехал в Америку (у него там был родственник по жене - редактор журнала "Русское самосознание" Николай Иванович Тентенов, недавно умерший), работал маляром, поступил в семинарию при Русской зарубежной церкви, но после окончания первого курса из шести вернулся в Россию и служит сейчас в Люберцах под Москвой. У меня его фотографии: трогательно видеть маленький храм, малое "стадо Христово" - приход в составе неизменных старушек, шествие их, возглавляемое моим дорогим батюшкой.

Увидел я его, и что-то дрогнуло во мне: показался он мне постаревшим, в его-то годы. Хотя "иго" это и "благо", - но сколько духовных, душевных, физических сил требует это служение Церкви, Христу - более тяжкого подвига и нет. Глядя на него, я думал, как легко живётся нам, светским людям. А тут он ещё щипнул во мне какой-то недозволительный нерв: жена Татьяна (она вместе с дочерью Галей была на этой встрече) передала мне, что в моё отсутствие (я выходил из аудитории) на вопрос, что стало толчком на его пути к вере, отец Евгений сослался на моё духовное влияние на него. Конечно же, это чтобы поддержать меня в глазах моих студентов, но как это было тактично сделано - в моё отсутствие. Уже уходя из Литинститута, направляясь к метро, я спросил у отца Евгения, пишет ли он что, и он так обыденно, с каким-то внутренним отсутствием при этом отвечал - "как-то попробовал, и нехорошо стало", сказал так, будто дурно стало от чего-то несъедобного. Как всё-таки необъятна жизнь, и какие в ней разные "смыслы", уровни духовные.

Дорогой мой отец Феодор! Как бы Вы порадовали меня, если бы сообщили хорошую новость о Вашем зрении.

Сердечно Ваш М. Лобанов 11.12.2006

Мой дорогой отец Феодор!

Думаю о Ваших глазах и постараюсь писать разборчивее, чётче. Пишу Вам из больницы (уютная участковая больничка на 35 человек, напоминает что-то чеховское) - неподалёку от нашего писательского посёлка. Попал сюда сходу по диагнозу врача: воспаление лёгких, но оказался затяжной глубокий бронхит, со мною это бывает почти всегда в начале года, к весне (наследие туберкулёза, пневмоторакса в молодости). Так что получилось вроде пародии на болезнь, хотя пришлось две недели колоться, глотать всякие таблетки и т. д.

Неудачное выдалось время для этого безделья: надо было сдавать дипломные работы выпускников (к середине марта), и теперь придётся делать это с запозданием. И хотя меня никто укорять за это не будет, но и во мне живёт что-то от бдительности моего любимого покойного дядюшки фронтовика Алексея Анисимовича ("дяди Лёни"), говорившего, что больных на работе не любят. Когда ему на местной ватной фабричке оторвало два пальца, то он после больницы на другой же день вышел на работу, не показывая вида. Ибо приближалось его пенсионное время, боялся отставки и не мог представить свою жизнь без фабрички, без ночных вызовов как начальник цеха. Где он теперь, святой работник…

Почти все больничные дни читал Феофана Затворника "Пути к спасению" (краткий курс аскетики), третья часть. Но что значит "читал"? Даже поверхностное соприкосновение с этим "опытом аскетики" переворачивает представление о мире и человеке. Всякие философские измышления, вся психология "великой художественной литературы", всякие "исторические деяния" и т. д. - всё это блажь, игра страстей в сравнении с реальностью переживания, бытия в глубинах духа человека, решившего жить подлинно христианской жизнью. Не мне рассуждать об этом, но тяжела мысль, что даже и не оставляемый благодатью человек как бы обречён на бесконечную, кровавую войну с самим собой, не зная ни послабления себе, ни передышки в брани, ни окончательной победы. И только вера в милосердие Спасителя может спасти от отчаяния несовершенного по природе человека. Может быть, это ощущение такого старикашки, как я, но отдельные места у еп. Феофана беспощадностью брани высасывали мои последние силёнки. Впрочем, даже и само чтение "аскетики" даёт трезвение нам, как мы никчёмны со своей самостью, и если что-то можем внести в своё дело разумного, то только понимание того, что чего стоит в этом мире.

А вот другой голос Феофана о тех, кто, как он, оставляет этот мир: "бывает, впрочем, и так, что сильный натиск от мира бывает только в начале, потом стихает, стихает, и оставившего этот мир оставляет в покое, ибо в мире редко кем дорожат - поговорят, поговорят, а там и забудут… Он зрелище, занят только или держит в себе тех, кои в нём, до других же ему дела нет". Грустные, между прочим, слова. В чеховском "Архиерее" вскоре после смерти Владыки никто уже не помнит о нём, не верят рассказам матери, что сын её был архиереем. Я однажды как-то задумался (я писал об этом в своей статье "Освобождение", четверть века тому назад): вот приходят и уходят миллионы, сотни миллионов безвестных людей, и никто о них не знает, не помнит (кроме родных). Но вот и с "известными" то же самое.

И всё-таки хочется верить, что не всё забывается здесь, на земле, дорогой отец Феодор. Перед отправкой письма только что звонил Татьяне Кулаевой, она рассказала, что три дня назад говорила с Вами по телефону. В Ваших местах будут после 20 мая. Просим Вас с женой помолиться за её тяжко болящую мать Галину, а также за отца её - Николая. Поздравляем вас с Величайшим праздником - Христовым Воскресением!

Сердечно, М. Лобанов 29.03.2007

' п/iKirni

ПОЛИТИЧЕСКИЕ СКАЗКИ РУССКИХ ПИСАТЕЛЬНИЦ В УСЛОВИЯХ "СВОБОДЫ СЛОВА"

Осуществилась вековая мечта российских либералов: брани, кого угодно и что угодно, восхваляй преступников и сатанистов, матерись и заголяйся. Никто протестовать не посмеет, кроме русских национал-патриотов с их маломощными изданиями. Но и на них появилась управа в облике международной фирмы Брода и К°. Так что опасаться некого.

Многозначное русское слово "сказка" в марксистско-ленинский период нашей истории получила суженное толкование. Это чётко отразилось в словаре С. Ожегова (1972): "Народно-поэтическое произведение о вымышленных лицах и событиях". Почему только о "вымышленных"? А вот В. Даль, напротив, толковал это слово очень широко и многослойно: "сказание, рассказ", а также "объявление, весть, оглашение". Как ново и как интересно это звучит для современного человека! Во времена нашего воровского капитализма русский язык подменяется американизированным жаргоном. Сказки ныне только для малых деток (пока не заменит их Гарри Поттер). Однако мы попытаемся толковать давнее слово "сказка" именно по Далю. Так куда интереснее.

Противоестественное скрещение бесовской "свободы слова" с перепевами народной сказки породило в новейшей русской словесности весьма своеобразные "литературные факты", последствия которых пока мало заметны. Но только - пока. Мы убеждены, что к ним - к "фактам" - следует присмотреться.

Столичное издательство "Алгоритм" стало одним из самых примечательных по качеству выпускаемых книг. Нет-нет, оно бедное, как и все иные русские издательства, бережет копейки на оформлении, использует газетную бумагу, скупо дает иллюстрации. Однако содержательность, новизна и смелость публикуемых сюжетов, их боевая патриотическая направленность - всё это наилучшего уровня. И с удовольствием отметим, без крикливости и перехлестов, которые подчас портят нужное дело.

Вот летом 2008 года вышли в свет две в высшей степени примечательные книги: Елена Чудинова "Шуты у трона" и Ольга Грейгъ "Красная фурия, или Как Надежда Крупская отомстила обидчикам". Автор первой книги лишь недавно публикуется, но уже прославилась и у нас, и за рубежом фантастическим романом "Мечеть Парижской богоматери" (заголовок "знаковый", ясно раскрывает содержание). Об Ольге Грейгъ никаких подробностей не известно, а твёрдый знак в конце фамилии - это, видимо, авторская прихоть. "Свобода слова" начинается с подписи…