Вера Панова - Собрание сочинений (Том 1)

Ваша Катя.

Уверена, что вы ей ничего не сказали! Напрасно! Уж я бы ей отпела! Я бы все ей сказала, что думаю о ней!!!»

Письмо Павла:

«Мои дорогие.

Спасибо за сердечные письма. Я уже совершенно здоров и возвращаюсь в строй. Пришлю новый адрес. Самочувствие у меня хорошее, не беспокойтесь обо мне. Горячо вас целую.

Павел».

И о Клавдии — ничего, будто не было ее…

Вечером в субботу приходит с завода Наталья.

Нахмуренная, с сжатыми губами, она приносит воду на коромысле, топит баню, купает детей — все быстро, молча. Потом сама купается и выходит повеселевшая, румяная, в красивом халате. Целует детей и говорит:

— Всю усталость с себя смыла.

Дети сидят на лежанке и болтают босыми ногами. Наталья укладывает их и по узкой лестнице с крутыми ступеньками поднимается в комнату Павла. С тех пор как уехала Клавдия, там никто не живет. На стенах висят рисунки. На одном пейзаже надписано мелко: «Клаше, любимой, в вечно памятный день 18.III.40 г.». Кроме этой надписи, ничто здесь не напоминает о Клавдии. Она забрала все до нитки, только этот пейзажик, дареный, с посвящением, видно, некуда было сунуть…

Наталья зажигает настольную лампу и садится писать письма мужу и брату Павлу. После отъезда Клавдии она пишет Павлу каждую субботу. Ни слова о Клавдии, ни слова об усталости, о том, как трудно. Написать о детях, об отце с матерью; о работе; о том, что скоро конец войне, разлукам, несчастьям…

Воскресным утром Евдокия идет на рынок. Там толкотня, продают свиную тушенку и колбасу в жестянках, молочницы и торговцы сластями зазывают покупателей, певцы поют о громах победы, о верности жен и геройстве мужей, гадатели предсказывают будущее. Евдокия не прочь бы погадать и на картах, и на бобах, и в таинственных книгах, по которым предсказывают плутоватые слепцы, но ей совестно: увидят знакомые, подумают — «а жена Евдокима Николаича, Натальина мать, совсем некультурная баба, темнота». Неприятно будет и Евдокиму, и Наталье. Евдокия отвернувшись проходит мимо женщин, теснящихся возле гадателей: может — наверно даже — среди этих женщин есть знакомые; им тоже неловко будет, если она их увидит за этим занятием.

Евдокия возвращается домой. Печь уже вытоплена, и они садятся завтракать впятером — Евдоким с Евдокией, Наталья и дети. Не по-воскресному просторно за большим столом, пусто в чернышевском доме! Но белы как снег занавески, пышно цветут Катины цветы, в полном порядке всё — словно только что вышли молодые хозяева и сейчас войдут опять. В чистой рубахе сидит, отдыхая, на всегдашнем своем месте Евдоким. С прежней степенной повадкой движется между печью и столом Евдокия. Как прежде, чуть-чуть лукаво смотрят ее светлые глаза в легких морщинках, чуть-чуть улыбаются полные губы, но новым светом светлы этот взгляд и эта улыбка — светом материнской любви и материнского терпения. Прямая, красивая, с первыми ниточками седины в гладко причесанных волосах, сидит Наталья, присматривая за детьми — чтобы не вертелись, не вскакивали, чтоб правильно держали ложку.

— Уж ты их муштруешь, как солдат, — говорит Евдокия. — Когда же ребятам и повольничать, как не в эти годы.

— Они и есть солдаты, — отвечает Наталья. — Мы все сейчас солдаты.

Володя поджимает ноги под стул и делает суровое лицо.

— А ты не помнишь, Дуня, — спрашивает Евдоким, — от какого числа последнее Катино письмо: от шестнадцатого или от семнадцатого?

Евдоким знает, что письмо от шестнадцатого; но он спорит с женой, чтобы, придравшись к случаю, достать письмо из жестяной коробки и в десятый раз прочитать его вслух. И неподвижно глядя куда-то далеко-далеко — в дальние поля, куда ушла дочь, — будет слушать чтение Евдокия. Ласково задумается о сестре строгая Наталья, и затихнет мальчик Володя, с горящими глазами представляя себе танки, битвы и загадочную тетю Катю — что-то она делает сейчас?..

— Почтальон! — кричит Лена, глядя в окно.

— О господи, спаси! — говорит Евдокия. И все спешат в сени.

Девушка-почтальон, низенькая, толстенькая и рябая, роется в сумке и достает два письма.

— От Кати и Николая, — говорит Евдоким.

— От папы и тети Кати! — радостно-испуганно кричат Володя и Лена.

— Зайди, — говорит Евдокия почтальону. — Зайди, поешь горячего, ишь, отсырела вся.

— Некогда мне, — отвечает почтальон.

И идет дальше скорыми шагами в своих грубых мужских ботинках, зашнурованных веревочкой. Идет во всякую погоду по улице Кирова девушка-почтальон с полной сумкой фронтовых писем и стучится в окна, как судьба.

1944–1959

Первое посмертное Собрание сочинений Веры Пановой в 5-ти томах наиболее полно представляет литературное наследие писательницы. Оно включает основные художественные произведения — романы, повести и рассказы, а также пьесы, опубликованные при жизни автора и помещенные в составе пятитомного Собрания сочинений В. Ф. Пановой (Л.: Художественная литература, 1969–1970).

Кроме того, в настоящее Собрание сочинений включены законченные художественные произведения, публиковавшиеся в последние годы жизни писательницы (1971–1973), а также увидевшие свет после 1973 года — года смерти В. Ф. Пановой. К их числу относятся автобиографическая повесть «О моей жизни, книгах и читателях» (при жизни автора печатались лишь отдельные отрывки и главы), роман-сказка «Который час?», пьеса «Свадьба как свадьба», исторические «мозаики» — «Голод», «Гибель династии», «Черный день Василия Шуйского», «Болотников. Каравай на столе», «Марина. Кому набольший кусок» и др.

Произведения В. Пановой распределены по томам в жанрово-хронологической последовательности. В первые два тома включены романы и повести («Спутники», «Кружилиха», «Евдокия», «Времена года», «Сентиментальный роман», «Который час?»); в третий том — повести и рассказы; в четвертый — пьесы; в пятый — историческая и автобиографическая проза.

Тексты произведений, публикуемые в настоящем Собрании сочинений, даются по основным прижизненным изданиям, а в необходимых случаях — по рукописям, хранящимся в личном фонде В. Ф. Пановой в ЦГАЛИ СССР.

Исправленные при сверке ошибки и редакционные уточнения в текстах произведений, как правило, не оговариваются.

В примечаниях указываются время и место первой журнальной или газетной публикации и первого отдельного издания каждого художественного произведения, сообщаются сведения об истории создания, историко-литературном контексте и литературно-общественном значении произведения.

ЛГ — «Литературная газета».

«О моей жизни…» — Панова В. О моей жизни, книгах и читателях. Л.: Сов. писатель, 1980.

ЦГАЛИ — Центральный государственный архив литературы и искусства СССР (Москва).

Впервые — «Знамя», 1946, № 1–2; Спутники. Повесть. Молотов: Обл. изд-во, 1946. Первоначальное авторское название повести — «Санитарный поезд». История замысла и обстоятельства работы над «Спутниками» подробно изложены Пановой в ее воспоминаниях «О моей жизни…», статьях «Китайским читателям „Спутников“», «Немного о себе и своей работе». В декабре 1944 г. Панова получила неожиданное приглашение отправиться из Перми в длительную командировку в составе действующего военно-санитарного поезда № 312. Поезд считался одним из лучших в стране, он нес свою службу с самого начала войны.

Панова провела в коллективе ВСП-312 два месяца — с декабря 1944 г. по февраль 1945 г. За это время поезд успел совершить четыре дальних рейса — два порожних, к фронту, в Двинск и Червонный Бор, и два груженых, когда раненых отвозили глубоко в тыл. Пановой было предоставлено маленькое отдельное купе в аптечном вагоне. Здесь, в стерильной чистоте, она написала брошюру, ради которой была прикомандирована к поезду. И здесь же под перестук колес начала писать повесть «Спутники».

В своих воспоминаниях Панова оставила выразительный портрет комиссара поезда Ивана Алексеевича Порохина, многие черты которого были воспроизведены в «Спутниках» в образе комиссара Данилова. В течение многих лет после войны Панова сохраняла дружеские отношения с И. А. Порохиным, переписывалась с ним (см.: Забытые письма. Вера Панова — И. А. Порохин // Нева. 1984, № 5. С. 191–200); а на книге «Спутники», подаренной ему в конце 40-х годов, сделала такую надпись: «Ивану Алексеевичу Порохину, доброму спутнику раненых, воспитателю многих хороших советских людей, вдохновителю этой книги — с уважением и признательностью — от автора. В. Панова».

В феврале 1945 г. Панова приехала в Москву переполненная желанием писать новую повесть, начатую в санитарном поезде. Весь 1945-й, год долгожданной Победы и радостного подъема сил, прошел у нее под знаком этой главной, всецело захватившей ее работы. 25 марта того же года Панова писала А. Я. Бруштейн из Перми: «Я закончила две первые главы первой части повести „Санитарный поезд“; они составили свыше двух печатных листов… Мне нравится то, что я пишу! У меня звенит в серединке, когда я это пишу. Я себя не узнаю в этой вещи. У меня новый голос. Я позволяю себе все, что хочу. А хочу я ужасно многого! Я резвлюсь в этой повести, как жеребенок на лугу, — что мне и не пристало бы: пять дней назад мне исполнилось, слава богу, 40 лет. Я так хочу показать Вам это!» (ЦГАЛИ. Ф. 2546, оп. 1, ед. хр. 470.) Летом 1945 г., через два месяца после окончания войны, в областной комиссии Союза писателей СССР состоялось обсуждение творчества Веры Пановой — тогда еще малоизвестной начинающей писательницы из Перми. Панова представила на обсуждение первую часть повести, пьесы «В старой Москве» и «Метелица» и опубликованную в альманахе «Прикамье» повесть «Семья Пирожковых». В печати появилась информация о творческом разговоре, состоявшемся в те дни. Участники обсуждения в Москве, критики и писатели, особо отметили первую часть повести «Санитарный поезд». «Конечно, трудно говорить о вещи, располагал только первой ее частью, в которой дана лишь экспозиция романа, — сообщалось в отчете. — Но почти всех участников обсуждения подкупила уверенная и свободная манера лепки характеров основных героев, свежесть формы, оригинальность творческих приемов В. Пановой» (см.: ЛГ. 1945, 30 июля).