Евгения Изюмова - Аттестат зрелости

- Видите ли, Светлана, я сюда прибыл в конце войны, и не по своей воле... После плена, - Викентий Денисович замолчал, и если бы Светлана увидела его лицо, то на нём совсем не было хоть и строгого, но в то же время и добродушного выражения, его лицо было суровым и печальным, однако было темно, и Светлана ничего не увидела, но сердцем поняла, что надо изменить тему разговора.

- У нас в школе есть отряд поисковый. Мы решили изучить историю всех памятников и обелисков в нашем районе. Вот сейчас ищем родственников тех красноармейцев, что похоронены в Старом парке, знаете, там сейчас новый памятник установлен. Сначала казалось всё легко - обратись в музей или архив, и там обо всём расскажут, а на самом деле это очень нелегко: не всё документы есть в архиве, тем более в музее.  А ещё мы ищем наших бывших выпускников, кто воевал, кто погиб...

Викентий Денисович молча слушал девушку. И, лишь подойдя к пристани, сказал:

- Это вы хорошо придумали. Мы, живые, должны знать о тех, кто отдал свои жизни за нашу жизнь. Должны знать и никогда не забывать.

Светлана едва успела на последний паром, а то пришлось бы топать по мокрой и длинной ширме. А путешествие это не из приятных.

На катерке, кроме Светланы, переправлялись в город несколько рабочих-сплавщиков. Когда она сходила по трапу на городскую пристань, её кто-то дернул за рукав. Светлана сердито оглянулась. Перед ней стоял Олег Власенко из десятого «В», секретарь комсомольской организации школы. Он жил на Моторном, как многие «вэшники».

- Свет, откуда ты?

- Я? - Светлана растерялась: увидеть Олега она не ожидала.

- Олег! - закричали с катера. - Скорее! Отваливаем!

Власенко рванулся к парому, ногой коснулся уже сходни, но остановился и крикнул своему другу Борьке Кузьмину:

- Борь! Скажи моим, пусть не беспокоятся, я приду позднее!

Катер зарычал мотором, обдал Светлану и Олега брызгами, отплыл медленно к далекой цепочке огней на другом берегу реки, а с катера раздалось что-то задиристо-весёлое, но ветер отнес в сторону этот крик.

- Тебя проводить?

- Зачем? Подойдет автобус, сяду и поеду, - ответила Светлана Олегу. - Как раз к дому подъеду.

- Ну, я тоже подожду с тобой автобус. А ты чего в школе не была?

- Отпросилась, - Светлана насторожилась.

- Отпросились всем классом, да? Я ведь знаю, из ваших никто не пришел сегодня.

- А знаешь, что же спрашиваешь? - засмеялась Светлана. - И чего так беспокоишься о нас?

- А всё-таки вы свиньи: Марию Николаевну подвели. Такой скандал на всю школу устроили. Педсовет сегодня был.

- Марию Николаевну жалко, - вздохнула Светлана. - Она хорошая. Но ведь дело сделано. Это, знаешь, борьба за справедливость.

- Глупость это, а не борьба! - рассердился Олег. - Позор! Комитетчики-прогульщики!

- Да еще и зачинщики!

- Что-что? - не понял Олег.

- Зачинщики, говорю. Это же я первая сказала, что не придём в школу, я же не думала, что все поддержат.

- Думать надо было! Что вот делать с тобой? Обсуждать на комитете?

- А ты не говори никому, что я тебе сейчас сказала, ведь и так бы не узнал, если бы меня не встретил, - рассмеялась Светлана. – Считай, не видел меня и ничего не слышал.

Вдали мелькнул свет фар, и через несколько минут к остановке подкатил «Икарус». Светлана вошла в автобус, Олег - следом. Улыбнулся шутливо:

- Навязался в провожатые, так уж домой провожу. Не возражаешь?

Алина Дмитриевна, несмотря на  предупреждение Кузьмы Петровича, всё-таки не сдержалась и на следующий день почти половину урока вместо биологии преподавала классу правила поведения. «Бэшники» молча занимались своими делами, и это равнодушие к её словам все больше и больше раздражало Новикову, но она совсем не предполагала, что слова Кузьмы Петровича так сильно залягут ей в сердце: «Я всю жизнь отдала ученикам, честно выполняла свои обязанности, учила их тому, что сама знала, это - последний мой выпуск... Почему именно с ними я не могу найти общий язык?»

- ...Одним словом, эту вашу выходку комсомольская группа класса должна обсудить и оценить должным образом, а зачинщики должны понести справедливое наказание. Не ждите, когда за это дело возьмется администрация.

В глазах ребят мелькнул интерес: как это - самим себя наказывать?

- Вот-вот... Именно наказать зачинщиков, - повторила Новикова, - я уверена, это – Ерошкин и Оленьков!

Кто-то хихикнул, но Алина Дмитриевна не обратила на это никакого внимания.

- А чё - Ерошкин, чё - Ерошкин! - завертелся на своей первой парте Сенечка. - Чуть что - сразу - Ерошкин!

- Вот как получишь выговор, тогда узнаешь «чё Ерошкин», - передразнила его Алина Дмитриевна.

- Вам бы одни крайности: исключить из школы, выговор дать...

- Кто... это... ска-зал! - медленно, по слогам выговорила Новикова, и её лицо залилось краской. - Я спрашиваю: кто это сказал?

Все молчали.

- Что боитесь признаться, или стало, наконец, стыдно?

- Это я сказала, - поднялась Светлана.

- Ты-ы?! Ну, знаешь, я от тебя не ожидала, Рябинина!

- А разве не правда? - Светлана сморщила нос. - Оленькова с Окунем после драки предлагали исключить из школы, а Игорь и не виноват был, Ерошкину - выговор, а он тоже не виноват.

- То, что я предлагала, например, Окуня исключить из школы, ему на пользу пошло. Он, кстати, был вчера на занятиях. И Таня Лошкарева тоже. А вот вы...

Все разом оглянулись.

- Я не знала! - пискнула Таня, самая тихая девочка в десятом классе, всегда аккуратная, в форме. В колхозе она не была - болела.

Но ребята разглядывали не её, а Окуня. Васька улыбался неуверенно тонкими губами.

- Рыба, ты был вчера в школе? - громко спросил Оленьков.

- Был. А что? Я должен делать, как все? Люди в воду - и дурак в воду? А я не дурак, немного умный!

Никто больше не сказал ни слова, просто отвернулись. Окуню стало не по себе: такое было совсем не в духе десятого «Б», он ожидал возмущения и приготовился к нему. А тут одноклассники, не сговариваясь, «окатили» его презрением.

Но едва закрылась дверь за Алиной Дмитриевной, как Оленьков очутился перед Васькой.

- Ну, Рыба! - зловеще произнес Оленьков.

- Оставь его, Игорь, чего с ним связываться, - удержал за рукав занесенную руку Сергей Герцев.

- Игорь! Перестань сейчас же! - закричала Ольга Колесникова, и Оленьков, вырвав рукав пиджака из руки Герцева, выбежал из класса.

Следом за Игорем потянулись и остальные десятиклассники. Окунь остался в классе один...

Следующим уроком была химия. В класс вошла Людмила Владимировна, вслед за ней - Алина Дмитриевна и незнакомая девушка в отлично сшитом платье защитного цвета. Через плечо перекинута небольшая чёрная сумка на ремне. Алина Дмитриевна подошла к столу, девушка осталась стоять у дверей.

Была она высокого роста, стройная и подтянутая, с гордо вскинутой головой. Лицо смуглое, черные глаза опушены длинными ресницами, а между аккуратных ровных бровей прилепилась черная мушка-точечка. Она была красива, эта, неизвестная классу, девушка.

Алина Дмитриевна представила незнакомку:

- Виктория Осипова. Она будет учиться в нашем классе. Приехала из Фрунзе, её папа - офицер, полковник... - Алина Дмитриевна с особым удовольствием произнесла  - «полковник», почти пропела.

- А что, её папа тоже будет с нами учиться? - невинно поинтересовалась Светлана.

Ребята засмеялись, даже Людмила Владимировна сдержанно улыбнулась. Она собиралась «отомстить» за сорванный урок, проведя сегодняшний в ледяном официальном тоне, но «бэшники» - это «бэшники»: они умели не только разозлить, могли и просто беззлобно шутить, не хочешь - засмеешься.

Улыбнулась неожиданно для всех и Новикова:

- Света, ну при чем тут папа Виктории?

- А зачем тогда знать про её папу-полковника? - Светлана почему-то почувствовала к незнакомке неприязнь, такое с ней бывало редко, чтобы вот так, с первого взгляда, невзлюбить человека: несмотря на ершистый характер она была неспособна причинить человеку зло.

- Наивный ты человек, Света! - крутнулся к ней Сенечка Ерошкин, пай-мальчик с детской непосредственностью в глазах, что, впрочем, не мешало ему быть первым двоечником в классе. - Папа - полковник, значит, девочку обижать нельзя, а то папе пожалуется, и он приведет сюда роту солдат и вздрючит всех по полной программе.

Класс захохотал, поглядывая на Осипову, как прореагирует. Она никак не прореагировала, бесстрастно и холодно смотрела на ребят. Алина Дмитриевна улыбнулась ей и бархатистым голосом пропела:

- Ты, Виточка, - тут кто-то хмыкнул, мол, вот это да: с первого дня и сразу - в любимицы, ибо только своих любимцев Алина Дмитриевна называла так ласково, но в десятом «Б» такого обращения еще никто не удостаивался, кроме тихони Лошкарёвой.

- Ты, Виточка, - повторила Алина Дмитриевна, - садись пока на последнюю парту, а там что-нибудь придумаем. Оленьков, пересядь к Герцеву.