Отиа Иоселиани - Девушка в белом

В селе наступило время ужина. Не слышно говора. У открытых дверей сидят собаки и чего-то ждут.

До нас доносится запах горячего мчади и зеленой фасоли. Журчит, выливаясь из узкого горлышка кувшина, вино.

Ужинают люди труда.

Дети отправляются спать. Но они еще успевают ущипнуть друг друга, — «убери ногу!» Потом трут ступню о ступню, обсушивая ноги, перед тем как нырнуть в чистую постель, и мгновенно затихают, — угомонились.

Ивлиане не спеша снимает рубаху и, заглядывая в кухню, где хозяйка заканчивает дела, ворчит:

— Пошевеливайся...

Она домыла посуду, вытерла руки.

Погас свет. Тишина. Нескончаемая тишина. Даже шелест деревьев замирает. Изредка взвоет собака, с реки донесется приглушенный шум мельницы, в лесной чаще прокричит сова.

Семья погружается в сон.

Мир и покой вам, семьи!

И вот настает весна нашей жизни. Свадьбы мы не справляли. Просто собрались родные да несколько друзей, выпили вина, пожелали нам счастья, повеселились и ушли.

Надо было идти на отведенный нам участок и закладывать фундамент будущего дома. Участок наш на окраине села, возле пригорка. За пригорком овраг, здесь протекает ручей. Проселочная дорога огибает участок. Налево новый дом, а направо — никем еще не обжитый пустырь.

Меня не пугает пустырь. И Теону тоже. Мы начали расчищать участок от сорной травы и камней. Подошел сосед, улыбнулся, как старым друзьям, и сказал:

— A-а, пришли. Ну, здравствуйте, коли пришли.

— Как видите, пришли. Здравствуйте!

Сосед задумчиво протянул:

— Да-а, такова жизнь.

Показалась и жена соседа. Она поправила на голове платок и тоже улыбнулась, потом спросила мужа так, чтобы слышали и мы:

— Пришли?

— Пришли.

Шлепая босыми ногами, прибежал малыш и остановился, нерешительно глядя на нас.

— Подойди, подойди, родненький, — подтолкнула его к нам мать: — Подойди и поздоровайся — это наши соседи.

Я заострил топором первый кол и принялся вбивать его в твердую, неподатливую землю. Теона попросила у соседей кувшин, принесла воды и налила в ямку. В мокрую землю кол входил легче.

— Так, — одобрил сосед, — забивайте кол крепче.

Я и сам знаю, что первый кол должен стоять крепко. Иначе он расшатается и упадет. А если упадет этот кол, упадут и другие, рухнет вся ограда. Соседской свинье только и нужно, чтобы колья у нас расшатались.

Сосед, помогая нам советами, показывает на свой дом, фруктовые деревья, огород, виноградник и говорит:

— Здесь тоже был пустырь. — И, напевая, приносит лом, опускает плетень, делает ступеньки с нашей стороны, чтобы мы приходили к нему в гости, и кивает одобрительно головой: такова жизнь, друзья мои.

Прошли дни. Мы уже сделали ограду. Посадили деревья. Хотя сад у соседа очень и очень молодой, он отдал нам три лимонных и два персиковых саженца.

Мы перекопали весь двор — сеем траву койндар, готовим землю под виноградник, закладываем фундамент будущего дома, таскаем тяжелые камни. Мы очень устаем.

Сосед улыбается.

— Ничего, ничего, — так начинается жизнь.

А я уже посматриваю на пустырь, что по соседству с нашим двором. Туда скоро придет новый сосед и заложит фундамент. Я осажу ограду, сделаю для него ступеньки, и у меня тоже окажется несколько лишних саженцев. И когда он будет вбивать первый кол, я улыбнусь и скажу:

— Забивай крепче!

Тысяча дел в доме. Тысяча мелких, нескончаемых дел. Они ждут, когда мы вернемся с колхозного поля. Мы устаем, очень устаем. Вечером нас рано одолевает сон, и мы засыпаем с книгой в руках, не дочитанные утром газеты лежат на столе. Тысяча дел в доме. Но надо хорошо работать и на колхозном поле. Мы — молодые.

Будни, наполненные трудом. Короткие дни и совсем короткие ночи. Жизнь состоит из будней, а будни не бывают без трудностей.

И в тот прохладный вечер я, как только добрался до подушки, мгновенно заснул.

— Сисо! — услышал я сквозь сон. — Сисо, родной... — Голос жены был очень взволнованным, и будто что-то билось и трепетало в ее горле.

— Что случилось, моя жизнь?

— Сисо, — шепчет Теона, и я никак не пойму, плачет она или смеется: — Сисо!..

— Ты видела плохой сон? Тебе что-то померещилось?

— Нет, Сисо, нет...

— Теона, что с тобой? Я зажгу свет.

— Не нужно, прошу тебя, не нужно. — И опять то ли смеется, то ли плачет — не понять. — Он шевельнулся, Сисо!

— Кто шевельнулся? Земля шевельнулась? Дом шевельнулся?

— Ложись, я скажу, — ласково шепчет она мне на ухо, и я догадываюсь, в чем дело.

— Тео! Почему ты до сих пор?..

— Ложись...

Но я не могу лежать! Я хочу зажечь свет, открыть окно и закричать:

— Э-эй, люди! Народ! Деревня! Соседи! В моем доме шевельнулась жизнь! Да, да, вот здесь, под моей маленькой крышей уже бьется и дышит новая жизнь!..

Сон пропал. Усталость прошла. Но я затихаю, я смиряю себя, чтобы услышать, как он шевелится, как он будет дышать. Смиряю и не могу смирить. Что-то во мне рвется наружу, не дает сидеть, не дает лежать спокойно.

— Сисо, — тихо говорит моя жена, нет, не только жена, а уже мать — носительница жизни. — Сисо, ты не волнуйся и спи. Завтра нас ждет работа.

Ночь тянется. Завтра нас ждет работа. Теона дышит спокойно и глубоко. Я слышу это дыхание. Я вижу, как вздымается и опускается ее грудь, мне кажется, я слышу дыхание двух людей. Рядом со мной спит новая женщина, незнакомая мне Теона-мать. Незнакомая и в то же время знакомая, близкая, родная.

Что же это такое?!

Я не могу спать. Я осторожно встаю, на цыпочках подхожу к окну, открываю его.

На небе много звезд. Я хочу сосчитать их. Которая наша? Которая из них его? Может, вон та, что мерцает на краю небосклона, а может, вот эта, которая сияет над нашей крышей так, что на нее больно смотреть. Ну, конечно же, эта! Она — самая яркая. А я до сих пор ее не видел!

Кошка, услышав мои шаги, скребется в дверь.

— Брысь! — сержусь я. — Брысь, негодная! Ты спугнешь их сон!

Я выхожу на балкон. Веет прохладой. Хорошо бы пройти по росистой траве. Но мне нельзя уходить из дому! Нельзя!

Кошка путается в ногах. Я беру ее на руки, глажу и говорю:

— Писо, ты умная кошка. И ты не скребись, пожалуйста, в дверь. Можешь ты одну ночь поспать где-нибудь в амбаре? Тебе холодно? Тогда забейся в копну сена. Только тихо, Писо, пожалуйста, тихо. Скоро он будет с тобой играть. Я привяжу за веревочку бумажку, и он будет с тобой играть. Но веди себя хорошо.

Соседская собака услышала мой голос, метнулась к забору, залаяла.

— Мура, ты с ума сошла! Что ты делаешь? Там, в комнате, отдыхает человек, два человека, а ты... Нет, ты ничего не понимаешь. Тихо, говорю! Убирайся в тот конец двора и лай там сколько угодно, хоть всю ночь, а здесь не смей. Здесь растет новая жизнь. Она не любит лая. Жизнь любит спокойствие. Уходи!..

Неслышно, на цыпочках, над миром, над селом, над нашим домом проходит ночь.

У бабушки было трое сыновей. Но сколько я ее помню, она постоянно жаловалась на одиночество.

— Богом покинута я, — сокрушалась она и как умела объясняла причину: — Лишил бог разума — дала детям книгу в руки.

Однако это не мешало ей при каждом наезде в город привозить сыновьям полные хурджины, корзины, котомки. И упреки...

На следующий день, собираясь домой, она суетилась, увязывая пустые корзины и котомки, потом брала меня за руку:

— Хоть ты присмотри за одинокой бабушкой.

Отец виновато улыбался, а мама, нахмурив брови, бормотала, одевая меня:

— Какое время ехать в деревню? Гланды надо вырезать. Вчера ночью вспотел, разметался так, что чуть не упал с кровати... Ты чему радуешься, а?

Да. Я радовался.

Я любил деревню, просторный двор, зеленые улочки, изгороди из гранатовых кустов, широкую поляну и громадное грушевое дерево, на нем босоногих пастушат — мальчиков и девочек.

И Жужу...

У Жужу черные блестящие глаза, смуглое личико и иссиня-черные волосы, но ее зовут Жужуной, аведьЖужуна — это голубой цветок.

Я до сих пор представляю, что все Жужуны черны от солнца и глаза у них, как жаркие угольки. Они очень любят ежевику и с кошачьей ловкостью лазают по деревьям, а забывшись, перебирают маленькими пальчиками круглые камешки в кармане и очень внимательно слушают мальчишеские россказни о городе.

В деревне я всегда носил короткие штаны. А Жужу ходила в синем в белый горошек сарафане с большим красным карманом. Ей шили короткие и узкие платья из остатков материи, которой никогда не хватало на рукава и карман.