Разные судьбы - Михаил Фёдорович Колягин

старший сержант повернул влево. Дорога устремилась в гору. Тут все осталось по-старому. В узких переулках щетинился бурьян, припудренный инеем, по косогору врассыпную сутулились домики. Из переулка к домикам тянулись пешеходные тропки. Одна из тропок и привела его к дому Круговых. К желтому забору привален знакомый осиновый пень, покрытый «костяными» грибами. Пень заменял скамейку.

Старший сержант толкнул рукой калитку. Навстречу, гремя цепью по протянутой проволоке, выскочила лохматая овчарка. Она ощерилась, обнажив желтые клыки, сердито зарычала.

— Пальма!

Овчарка поджала хвост, словно стыдясь за свою оплошность, и спряталась в фанерную конуру.

В доме ни звука. Разноцветные иголки утреннего инея облепили штакетник, поблескивали на ступеньках крыльца. Старший сержант шагнул на крыльцо и постучал. На стук отозвались не сразу. Потом щелкнула задвижка, и дверь приоткрылась. В ее створе старший сержант увидел хозяйку. Она, щуря от солнца сонные глаза, загородила дверь полным плечом.

— Не узнаете, Елизавета Ильинична? — улыбнулся гость.

— Кого я бачу!! — радостно воскликнула женщина. — Микола! Проходи, проходи. Думаю, кто ж это зайшов, що зверюка не лает? Смотри-ка, помнит тебя Пальма. А я ночью чоловика в поездку проводила. До сих пор отсыпаюсь.

В комнате гостю бросилось в глаза новое — увеличенный портрет Даши. На нем Даша была в вышитой украинской кофточке, со спущенными на грудь косами. «Раньше носила только платья, — отметил про себя Николай. — Видно от матери переняла».

— Совсем или в отпуск? — спросила Елизавета Ильинична.

— Совсем.

— Господи! Время-то как летит! Будто вчера в армию уехал, а три года пролетело. Что же я стою? — спохватилась хозяйка. — Раздевайся. Сидай на скамейку. Давай я шинель повешу. Скоро Даша с работы прийде.

— Разве она не учится?

— В вечернем техникуме. И стрелочницей работает.

— Она же в медицинский собиралась?

Елизавета Ильинична вздохнула:

— Туда не просто попасть. Дюже богато ученых стало. Кроме мечты, еще конкурс выдержать треба.

— Не выдержала?

— Ни, — покачала головой хозяйка. — Месяц, наверное, проплакала, а потом поступила на третий курс техникума, на вагонника, и работать устроилась.

— Довольна?

Елизавета Ильинична махнула рукой:

— А грець ее поймет. Вроде, не жалуется, — и ласково, как только может мать о своей дочери, добавила: — Старательная она у меня.

Елизавета Ильинична принесла тарелку с горячим борщом, нарезала хлеб, поставила чашку со сметаной.

— Сидай, Микола, сидай. Проголодался с дороги. А я самовар разожгу.

Во дворе хлопнула калитка. Николай, принявшийся было за еду, отодвинул тарелку. Вошла Даша, раскрасневшаяся от ходьбы, в распахнутой телогрейке. Увидев Николая, остановилась у двери. Черные, продолговатые глаза ее смотрели на парня удивленно и радостно.

— Колька! — воскликнула она.

Николай встал и, конфузливо улыбаясь, одернул гимнастерку. Даша подала ему руку, но застыдившись огрубевшей, шершавой ладони, быстро высвободила ее из рук Николая. И стала серьезной. Поняла, что за три года оба повзрослели и прежних ребячьих отношений между ними не будет.

Даша умылась и переоделась. Елизавета Ильинична поставила на стол второй прибор, принесла самовар и присела рядом.

Николай, чувствуя себя неловко в присутствии девушки, ел медленно, искоса наблюдая за нею. Даша тоже не поднимала глаз, то и дело поправляя на висках волосы.

— Куда пойдешь работать? — наконец спросила она.

— На старое место.

— Наших мазутников вытесняют помаленьку. Одно «плечо» полностью на электровозную тягу перевели, на другом уже опоры ставят.

— А как отец?

— Трудится, как всегда. На электровоз переходить не собирается, пусть, говорит, молодые идут.

Неловкость потихоньку растаяла. Николаю стало хорошо. Он с удовольствием прислушивался к грудному голосу Даши, даже досадовал на самовар, который своим попискиванием мешал слушать ее.

— Кому-то и на паровозе надо пока, — возразил Николай.

— Ты не устал? — вмешалась в их разговор наблюдавшая за ними Елизавета Ильинична. — Может, отдохнешь с дороги? Я сейчас постель разберу.

— Нет, что вы! — смутился Николай. — Мне пора!

— Где же ты остановился?

— У товарища одного, — почему-то соврал Николай и почувствовал, что начинает краснеть.

Даша проводила его до калитки.

От дома Круговых до депо не более километра под гору. Чтоб собраться с мыслями, Николай шел не спеша, разглядывая поселок, раскинувшийся на противоположном склоне. Солнце поднялось высоко и осветило горы, покрытые хмурым октябрьским лесом. По небу ползли белые холодные облака.

Солнце растопило иней на заборах да слизало ледяную корку с дорожной грязи. Однако все равно оставалось по-осеннему зябко.

Николай думал: возьмет его Сергей Александрович опять в помощники или нет? Как-никак прошло три года. За это время машинист мог подружиться с другим помощником, привыкнуть к нему. У Сергея Александровича на веку перебывало их много, а у Николая был всего один машинист, он же самый близкий человек на свете.

Незаметно Николай дошел до депо. У входа рядом с аркой висела Доска почета. Колосников остановился. В центре, как и три года назад, красовался портрет Сергея Александровича. Чуть пониже выглядывала кучерявая шевелюра бригадира слесарей Анатолия Избякова. Рядом с Избяковым висел портрет Валерия Зорина. «А этот как сюда попал?» — удивился Николай и сразу потерял к Доске почета интерес.

Общежитие, где жил Николай до армии, расположено на территории депо, сразу за аркой. На стене у входа висел почтовый ящик с облупившейся краской.

Николай поднялся по скрипучим ступенькам в коридор. Заглянул прежде на кухню. Оттуда остро пахнуло жареным луком. Около большой плиты грудились молодые ребята с ложками и ножами в руках: готовили себе обед. Со скамейки навстречу Колосову поднялась женщина.

— Молодой человек, вам кого?

— Тетя Клава! — обрадовался Николай. — Здравствуйте!

— Колосов? — удивилась женщина, приблизившись к парню. Она взяла его за плечи, повернула лицом к окну. — Солидный какой стал! Жених! Теперь от девчат отбоя не будет.

Николай смущенно высвободился из ее рук, спросил:

— Койка у вас найдется?

— Найдется! Ты здесь старый хозяин, — ответила тетя Клава. — В семнадцатой место освободилось. Женился один. Да ты, наверно, помнишь его: Борька Хламов, слесарем работает.

Они поднялись на второй этаж. Тетя Клава остановилась, переводя дыхание.

— Стареть начинаю, — пожаловалась она, прижимая руку к сердцу. — Бывало, по этой лестнице через две ступеньки прыгала, а теперь сердце сдает.

Николай спросил:

— А Толя Избяков здесь живет?

— Хватился! — усмехнулась тетя Клава. — Два года как женился. В новых домах по Шоссейной квартиру получил. Сейчас старых жильцов раз-два и обчелся. Кто обзавелся семьей, кто на электровоз перебрался. Больше молодежь живет из училища. Посмотришь свою комнату?

— А направление?

Техничка махнула рукой:

— Что ты чужой, что ли? Комендант недавно тебя вспоминал. Поспорили еще: вернешься ты к нам или нет? Я так и говорила: «Вернется».

В комнате стояли три заправленные кровати, этажерка с книгами, диван и три