Агния Кузнецова (Маркова) - Ночевала тучка золотая...

«Слушай, девочка, оставайся здесь, – вновь услышала она слова тети Тани. – Ты будешь богата. Ты можешь выйти замуж за Курта. Вряд ли такой жених еще когда-нибудь попадется тебе…»

И вдруг Нонне стало смешно. Она засмеялась сначала тихонько, потом громче и громче. Она хотела сдержать смех, но не смогла. А потом он перешел в рыдание. Она поняла, что это истерика, вскочила, выбежала в ванную, открыла шкафчик с лекарствами… Но названия были ей непонятны.

Она пошла в свою комнату, легла на диван, укрылась пледом. Постепенно она согрелась и успокоилась, закрыла глаза и представила себя в том положении, которое рисовала ей тетя Таня.

…Такая же вилла под Мюнхеном. Возле нее маленький сад. Гараж, в котором стоит роскошный светло-шоколадный мерседес. Курт – ее муж. Он выдает ей 6 марок в день на продукты. Она экономит каждый пфенниг, покупает полуфабрикаты. Готовит завтрак, обед и ужин. Моет посуду и стирает белье в больших круглых машинах, стоящих на кухне. Муж даже не может по-русски объясниться в любви.

Она прекрасно одета, потому что тряпки в Мюнхене дешевы, ими завалены магазины.

Заниматься любимым делом невозможно. Нет времени. Да и зачем Мюнхену русская актриса?

Ни одной близкой души вокруг. Тетя Таня? Она уже давно не русская. Вот разве тот эмигрант… Она ездит в ресторан «Романов», слушает допотопную музыку, смотрит, как плачут русские эмигранты, и плачет сама по родной земле, которую от Бреста до Владивостока не проедешь поездом и в десять суток! Плачет о Москве, о сцене… об Алеше, о загубленной своей жизни.

Нонна опять засмеялась, но уже обычным смехом. Она совершенно успокоилась и теперь даже удивлялась своему недавнему волнению.

– Дураки! Ох какие же дураки! – вслух сказала она, потягиваясь и сбрасывая плед. Этим словом она наградила и Курта и тетю Таню.

Эту фразу сказала она с той самой улыбкой, с той самой интонацией, с которой говорила ее на репетиции самостоятельного спектакля, адресованную по тексту пьесы к незадачливым поклонникам.

Вспомнилось училище. Показалось удивительно давним прощание на вокзале, Алеша… Люся… Антон… И она подумала о том, как расстроен, наверное, Антон тем, что в связи с ее отъездом пришлось прекратить репетиции.

Антон действительно был расстроен. Из-за отъезда Нонны репетиции «самостоятельного» спектакля прекратились.

Люся снималась в фильме «Неточка Незванова», Алеша трудился над дипломом. Один Антон был не у дел. Он мог бы провести каникулы в родном улусе, у родителей, которые так скучали, так его ждали. Но он и дня не мог прожить без Люси.

Вот если бы побывать в родных краях вместе с ней!

Он родился и вырос в маленьком улусе, поблизости от знаменитого бурятского курорта Аршан. Вероятно, это было одно из самых примечательных мест Восточной Сибири. Антон часто слышал от путешественников, привыкших восхищаться южной природой, что подобного великолепия они еще не встречали.

Антон с детства изумлялся красотой Аршана и никак не мог привыкнуть к ней, не замечать ее.

Его поражали Аршанские горы – скалистые, остроконечные. Они цепью поднимались ввысь одна за другой, как гигантские древние курганы, протыкали вершинами небо и, как тот воспетый поэтом утес, ласкали на могучей груди своей прикорнувшие тучки, которые на закате и на восходе действительно становились золотыми.

Антон никак не мог насладиться неповторимой прелестью немноговодной, юркой речушки Кынгарги, которая с сумасшедшей быстротой неслась куда-то, сбивая с ног любого, кто отваживался войти в нее. Она мчалась по совершенно белым булыжникам, устилавшим ее дно, и цвет воды от этого был необыкновенный: серовато-белый, днем – с голубыми блестками от отраженного неба, с красноватыми искрами от солнечных лучей, с темноватыми разводами от тени проплывающих туч. А ночью Кынгарга длинными золотыми языками отражала звезды и безуспешно пыталась умчать куда-то переливчатую лунную дорожку.

Аршанские водопады сплошной стеной срывались со скал, до блеска отполированных водой. Раскидывая пену и брызги, с глухим ворчанием, как сказочные чудовища, водопады отрывались от скал, свертывались в пенистые клубки и ожесточенно накидывались на огромные валуны, точно пытаясь проглотить их или унести с собой. Но валуны веками стояли на своих местах. Только на мгновения освобождаясь от пены, они сверкали на солнце или при луне своими мокрыми, тоже отполированными боками и снова захлебывались пеной. А водяные чудовища уже скакали по камням дальше…

А еще ниже грозные водопады атаковали следующую скалу, с огромной выси срывались вниз, прямо на белые валуны, и становились Кынгаргой – бесноватой аршанской речкой.

Со скалы на скалу над серо-белой Кынгаргой переброшен висячий мост.

Постоять бы сейчас на этом покачивающемся от ветра легком мосточке. Полюбоваться на горы, на речку и водопады, подышать родным, чистым-чистым воздухом, ощутить незабываемую прелесть Аршана, где ты родился, вырос и почувствовал эту вечную нежность к родным местам, еще с детства взявшим тебя в полон, с детства и на всю жизнь!

Так думал Антон, от безделья лежа в постели, в комнате общежития, опустевшего на время каникул. В руках он держал письмо от отца. Отец служил милиционером на Аршане. Служил уже двадцать лет.

Антон представлял себе отца в милицейской форме, на мотоцикле. Он был чистокровным бурятом. Антон походил на отца, но русская мать внесла некоторые коррективы во внешность сына. Она наградила его узким овалом лица, сгладила желтоватую смуглость кожи и черноту волос.

А вот от кого из родителей унаследовал Антон любовь к театру и актерское дарование?

Антон, смеясь, говорил, что этот дар, вероятно, пришел к нему от двоюродного деда – прославленного шамана, который всю жизнь играл роль посланца высшей силы на грешную землю. Дикой пляской, ударами в бубен кулаками и звоном металлических украшений он доводил себя до исступления и в этом состоянии вещал народу о будущем, заговаривал болезни, изгонял злых духов.

Антон не застал деда в живых, но в фамильном альбоме хранилась его фотография, и Антон часто с любопытством рассматривал пляшущего старика, одетого в шкуры, украшенного хвостами животных и побрякушками, с перьями на голове, с бубном, перевитом разноцветными лоскутьями.

Антону, ученику советской школы, был непонятен смысл шаманства, и деда своего он с детских лет воспринимал только как актера. Не случайно, когда однажды в школе был устроен карнавал, Антон явился на него в костюме шамана, в точности скопированном с фотографии деда. И даже, к восторгу зрителей, исполнил импровизированную шаманскую пляску, за что и получил первый приз.

Но, вспоминая всю свою небольшую жизнь, Антон думал и о том, что в выборе его будущего, в формировании вкуса и наклонностей имела огромное значение красота природы Аршана: удивительные горы, неповторимые водопады и необыкновенная Кынгарга, своим сумасшедшим бегом зовущая куда-то вперед и вперед, в неизведанное.

Окончив десятый класс, Антон помчался в это неизведанное, отвергнув все увещевания и предупреждения о том, что в театральное училище простым смертным дорога заказана.

Но мечта сбылась, и он был счастлив. А теперь вот это затишье…

«Скорее бы Нонна кончала свои заграничные развлечения», – думал Антон.

А Нонна еще развлекалась. Шофер тети Тани привез ее обедать в пивной бар, в тот самый, в котором в 1939 году было разыграно покушение на Гитлера.

Тетя Таня встретила племянницу не одна. Нонна так и предполагала. Она уже достаточно пригляделась к характеру своей тетки и знала, что сегодня та будет избегать разговора наедине.

Тетя Таня представила Нонне совсем юного Карла Розенберга, студента богословского факультета. Карл с нескрываемым любопытством во все глаза глядел на девушку из Москвы.

Нонна тоже с интересом рассматривала высокого широкоплечего блондина с густыми вьющимися волосами, с правильными чертами лица и таким цветом кожи, которому позавидовала бы любая модница.

Карл Розенберг не имел никакого понятия о русском языке и о том, что собой представляет Советский Союз.

Тетя Таня перевела Нонне его вопрос:

– Скажите, пожалуйста, с какого возраста ваших детей отбирают у родителей в интернат?

Нонна вначале не поняла вопроса, а потом принялась так безудержно хохотать, что будущий священнослужитель и без ответа ее понял, что информация мюнхенской прессы не всегда бывает верной.

Тетя Таня сочла поведение племянницы не вполне приличным. И в то же время смех Нонны немного ее обнадежил: смеется, значит, на душе хорошо… Может быть, Германия стала ей нравиться? И быть может, она все-таки решила остаться?

– Я знаю в Москве один интернат, в котором живут дети тех, кто временно уехал работать за границу, – сказала Нонна. – Я слышала, что есть интернаты при сельских школах – для тех детей, которые живут далеко от школы, ну, например, дети бакенщиков, лесников, начальников маленьких пристаней.