Анатолий Тоболяк - История одной любви

Когда я под руку ввел ее в комнату, где все уже расселись за столом, она сильно оробела, даже слегка дрожала.

— Это Катя Кротова, — объявил я. — Ее муж будет позднее.

И представил Кате сидящих за столом.

— А мы знакомы, — напомнил Савостин. — Катя, которая не слушает своих родителей, верно?

Нарядная Савостина с интересом разглядывала смущенную девушку. Мрачноватое лицо Морозова просветлело.

Вскоре за столом стало шумно. После первых тостов разговор наладился. Катя освоилась в незнакомой обстановке и уже без робости, с любопытством посматривала на гостей. Особенно ее, кажется, поразила Савостина. Та в самом деле была эффектна в своем черном вечернем платье, со своими ослепительными зубами и светлой маленькой головкой. Она болтала, не умолкая.

— …И можете представить, они приняли меня за немку. А я по-немецки ни слова.

Она рассказывала о своей поездке на Золотые Пески.

— А они по-русски ни слова. Только «пожалюста». А я только «данке шён». И вот таким образом изъясняясь, мы просидели, можете представить, четыре часа в ресторане. С моими-то несчастными левами в кармане! И, знаете, я впервые получила от общества мужчин большое удовольствие, потому что не понимала, о чем они говорят. Ричард, — обратилась она к мужу, невозмутимо поедающему ломтики строганины, — изучи, пожалуйста, немецкий язык, доставь мне удовольствие.

— Я знаю немецкий язык, — сказал Савостин.

— Ах да, я забыла! Ричард действительно знает. А каково было мне? Четыре респектабельных немца и я. И со всеми по очереди танцую. Нет, что ни говорите, — мечтательно заключила она, сверкнув зубами, — такой вечер выпадает не часто…

Катя наклонилась ко мне и тихонько шепнула:

— А где был ее муж?

Так же тихо я ответил:

— Тебя лечил.

Катя задумалась, еще раз взглянула на Савостину и больше, кажется, уже не смотрела. Теперь ее внимание привлек Морозов, сидевший как раз напротив. Он усердно наполнял свою рюмку; высокий лоб его разгладился, глаза повеселели. Он перехватил взгляд Кати.

— Постойте! А вы почему не пьете? — прозвучал громкий вопрос.

Савостина прервала рассказ, и все взгляды обратились на Катю.

— Мне не хочется, — отговорилась она. — Я выпью позднее.

— Почему ж не сейчас? — настаивал ненаблюдательный геолог.

— Я выпью, когда придет мой муж, — сказала Катя в тишине.

Савостина захлопала в ладоши.

— Что, съели, Лев Львович?

Морозов был озадачен. Катя сидела с воинственным видом.

— Некоторым путешественницам, — невозмутимо заметил Савостин, — неплохо бы иметь такие же принципы.

Его жена весело заулыбалась.

— Камешек в мой огород… Видите, что вы наделали, Катя. Он теперь меня со свету сживет из-за этих немцев. А где вы потеряли своего мужа? Так интересно взглянуть на человека, ради которого прокисает вино. Так интересно!

— Чрезвычайно интересно, — усмехнулся Савостин.

— Ох, Ричард, не занудствуй, пожалуйста! Дай мне поговорить с девочкой. Вы давно замужем, Катюша?

— Давно. Скоро будет полгода, — был очень серьезный ответ.

Даже Савостин сморщил губы в улыбке.

— «Скоро будет полгода»! — воскликнула его жена. — Когда я могла сказать так: скоро будет полгода? Боже мой, скоро будет семнадцать лет! Катюша, вы счастливый человек. Теперь я понимаю, почему ваша рюмка полная.

Катя посмотрела на меня, словно нуждаясь в совете, Я пожал плечами: мол, выкручивайся сама.

— Я хочу встретиться с вами за столом через десять-пятнадцать лет. Тогда вы не будете медлить, прислушиваясь к шагам на лестнице!

— Я не понимаю… — сказала Катя, озабоченно глядя на красивую женщину.

Савостина заразительно расхохоталась. Холостяк Морозов, подперев подбородок ладонью, внимательно и серьезно изучал молодую гостью. Савостин толстыми пальцами взял жену за ухо и легонько подергал.

— Она наказана, — пояснил он Кате.

За столом стало совсем непринужденно. Выпили еще по рюмке, причем Морозов пожелал непременно чокнуться с Катей, и Савостин тоже, и я с женой, а Савостина вспорхнула со своего места, обежала вокруг стола и чмокнула Катю в лоб.

Не успели еще сменить посуду на столе для горячих блюд, раздался громкий стук в дверь. Я поднялся со стула.

— Это он!

Катя опередила меня, первой выскочив в прихожую.

Кротов стоял на пороге в распахнутом полушубке, шапка на затылке, разгоряченный то ли после бега, то ли от жара котельной…

— Сережа!

— Катя!

Они обнялись, как после долгой разлуки.

— С наступающим, Борис Антонович!

— Раздевайся, бродяга. Рад тебя видеть.

Он сбросил полушубок и остался в свитере, джинсах и унтах.

— Сережа, здравствуйте! Проходите, проходите! — закричала моя жена, пробегая по коридору с тарелками в руках.

Из комнаты выглянула светлая головка Савостиной.

— Кто здесь Сережа? Хочу посмотреть на Сережу! Она вышла в прихожую и остановилась, склонив голову к плечу.

— Вот вы какой! Теперь буду знать, как выглядит человек, из-за которого жена не пригубила ни капливина. Ну, здравствуйте. Меня зовут Зоя.

— Сергей Леонидович.

Савостина всплеснула полными красивыми руками.

— Господи, как торжественно! — и пошла в столовую, выкрикивая на ходу. — Я веду вам долгожданного Сергея Леонидовича. Никто не смеет называть его иначе! Только мне дано право звать его Сережей, ибо только я одна ношу сережки!

Я услышал, как Кротов за моей спиной сказал довольно громко:

— Катька, не щипайся…

— А ты ее не разглядывай, — послышался шепот Кати.

Во втором часу ночи стол отодвинули в сторону, гремела музыка, и танцы были в самом разгаре. Вернулась из своей компании моя дочь, веселая и оживленная, словно синичка на свежем снегу. Я усадил ее рядом с собой и стал внушать, что каждый потерянный миг жизни невосполним, цель должна быть ясна, прозябание смерти подобно, сегодня мы с ней ровесники. Она хлопала глазами, ничего не понимая. Тогда я спросил ее, с кем она сегодня целовалась, и дочь закричала: «Папка, как не стыдно!» — а я сообщил ей, что в молодые годы умел великолепно обольщать таких девчонок, как она, и нет ничего проще, чем закрутить девчонке голову, а любовь, сказал я, — это нечто другое, любовь неповторима. А всему прочему нет моего родительского благословения!

Она засмеялась и ускользнула в свою комнату, а я схватил за рукав разгоряченного после танца Кротова, притянул на диван и спросил:

— Ты мне скажи, чего ты такой веселый? Я тебя знаю. Это неспроста.

Он раздувал тонкие ноздри, в голубых глазах прыгали чертики…

— Премию получил! За образцовый обогрев!

Я покачал пальцем перед его носом.

— Меня не проведе-ешь… я все вижу… Сережа! — приник я к нему плечом. — Дружище! Передо мной стоит альтернатива: прозябать до конца своих дней или воспарить. Соображаешь?

— Смутно. У вас что-нибудь случилось?

— Чудило! Конечно, нет. Просто я никогда не мог сесть в поезд, не зная, на какой станции сойду. Теперь кумекаешь?

— Слегка.

— Я благополучнейшая личность, Леонидыч. Я чиновничья промокашка и домашний халат.

Мгновенье он раздумывал, потом безжалостно сразил:

— Ерунда! Завтра проснетесь — и все пройдет.

— Ты так думаешь? — огорчился я. — Не знаю… Может, и пройдет. Не исключено… Но с некоторых пор я неспокоен. Могу тебе даже точно сказать, с какого времени. С августа!

— Слушайте, Борис Антонович, — перебил он меня с жестоким невниманием юности к излияниям старости, — помните, я в стадо ездил?

— Ну?

— Я ошалел тогда. Чапогира знаете, Тимофея Егоровича?

— Конечно, знаю.

— Ну вот. Настоящим делом занимается. Согласны?

— А тебе-то что? Еще один очерк хочешь о нем написать? Еще одну премию отхватить?

— Теперь Катя выздоровела… — думая о другом, ответил он.

Меня охватило недоброе предчувствие.

— Постой-ка… постой! Ты что этим хочешь сказать?

— Короче, Борис Антонович, мы уезжаем!

— Как! Куда?

Но Кротов уже метнулся от меня, подлетел к моей жене, которая отдыхала в кресле, подхватил ее и увлек на середину комнаты танцевать.

Около елки Морозов с невероятной осторожностью и сосредоточенностью кружил Катю. Я подошел к ним и заворчал:

— Хватит, хватит… Дай девочке отдохнуть… нечего! — сам взял Катю под локоть. — Ты не устала?

— Что вы! Так хорошо.

— У меня есть идея, — зашептал я ей на ухо. — Давай сбежим из этого вертепа, прогуляемся на воздухе… а?

— С удовольствием.

— Тсс! Никому ни слова.

Незаметно для остальных мы выскользнули в прихожую, разыскали свою одежду и бесшумно выбрались из квартиры. Около подъезда дома, в обычном своем месте в ямке, спал и видел снежные сны Кучум. Я свистнул; он одним прыжком встал на лапы и приветственно гавкнул.