Евгения Изюмова - Дорога неровная

- Шурочка, ты права, - сказала Павла Фёдоровна, словно подслушала её, - всё будет так, как ты думаешь…

Александра снова удивилась: мама угадала её мысли. Как?

- Это не важно, как, - ответила мать, - главное, нужно всегда верить в наилучший исход, не программировать себя на худшее. Ты так всегда поступала, так же поступай и дальше - верь, что всё будет хорошо. Носи в душе веру на хорошее, однако, возьми да скажи вслух, чего тебе хочется…

- Чего? - Александра рассмеялась. - Спокойной жизни, чтобы у детей все было хорошо, чтобы жены у них были умные и любящие, дети красивые и послушные. Вот чего я хочу - обычное материнское желание. Я хочу, чтобы книги мои читались, песни - пелись. Если поэт говорит, что он сочиняет только для себя, то он обманывает всех, потому что пишущий всегда желает, чтобы его читали, знали про него, а поющий хочет, чтобы его услышали… А мне говорят, что я тщеславная. Я хочу быть любимой и уважаемой, разве это - плохо? А мне говорят, что я - не скромная. Почему стало дурным тоном говорить открыто, говорить правду, зато приветствуется скрывать свои мысли? - Мама, я так устала, я перестала понимать что-нибудь в этой жизни! Я хочу отдохнуть!

- Но только не здесь, - сказал Геннадий, который шагал молча рядом.

- Почему? Здесь у вас так светло, всё по-честному, ведь ты мог бы и не сказать, что мне вас нельзя обнимать, видимо, это плохо для меня, но ты сказал. Я и хочу жить рядом с людьми, души которых созвучны моей, я хочу быть с ними на одной волне, а там, в моей действительности, очень многие не на моей волне. Я стараюсь переключиться, но у меня не получается.

- А почему ты желаешь быть похожей на других? - усмехнулся Гена. - Каждый человек имеет право на самостоятельное мнение, и если тебе кто-то в этом отказывает, то это его грех, не твой. Каждый человек имеет право на уважение, даже самый незначительный, и никто не может его унижать, а если так происходит, то это грех того, кто унижает. И ты не обижайся на таких людей.

- Больно же, когда тебя бьют по душе!

- Больно, но ты прости этих людей, и не тебе, им будет нехорошо…

- Но ведь нехорошо желать зла другому!

- А ты и не желай, прости и всё. Простить - это великий поступок, не пустить зло в душу - это почти подвиг.

- Знаешь, - стеснительно произнесла Александра, - я иногда молюсь за то, чтобы мне не озлобиться, это помогло мне простить Виталия, когда он уехал, это помогло мне детей растить, это и сейчас помогает, но больно же! Всё равно больно!

- Эх, Пигалица, если бы знала, сколько в мире человеческом боли! Твоя боль - частица её, а ты её преодолей и живи по-прежнему по совести, как жила и прежде, всё равно ведь не изменишься.

- Вот я и хочу остаться в вашем небесном посёлке, он же небесный, да, Гена?

Геннадий хмыкнул весело, но ничего не ответил.

- Как мне остаться у вас?

Геннадий глянул сурово и сказал:

- И думать об этом забудь. Не стремись раньше времени к Богу в рай.

- А к чёрту в ад? - засмеялась Александра.

- А там тебе вообще делать нечего, тем более - раньше времени. А ещё раз заведёшь речь, чтобы остаться, ей-Богу, задеру юбку и всыплю как следует. Никогда не думай о смерти, не проси её, потому что каждому человеку отпущен свой срок. Все равно, пока время не придет, даже если совсем худо будет, никто тебе твой срок жизни не уменьшит. Ясно? И чтобы я этого больше не слышал!

- Да я и так первый раз тебе говорю, впервые ведь здесь оказалась.

Геннадий улыбнулся загадочно и перевёл разговор в иное русло:

- А ты молодец, хорошие песни у тебя получились.

- Ты откуда знаешь? - Удивилась Александра. - Мы с тобой уж десять лет не виделись, с тех пор как… - она запнулась, чтобы не выговорить: «Я тебя последний раз в морге видела», - подумала, что нехорошо так говорить живому человеку, а ведь Гена, похоже, живой. - Да я и не думала песни свои в эстрадные обращать, просто пела да на гитаре брякала.

- И с Михаилом ты тоже хорошо придумала, молодец, он и в самом деле - не твой мужчина.

- А кто - мой? - запальчиво выкрикнула Александра. - Уж сколько раз могла замуж выйти, а всё не получается, всё расходимся по сторонам. Мне нельзя жить без любви, пусть даже безответной, потому что иначе я не могу творить: солнце становится черным, и душа стареет. Кто мой мужчина? Ты знаешь? Ты мысли мои угадываешь, может, и про судьбу мою расскажешь?

- Нет, судьбу свою знать никому не позволено. Да и незачем, жить будет неинтересно, если наперёд будешь знать каждый свой шаг. Твоя судьба в руках Божиих. Ты - счастливая, только не понимаешь этого.

- А цыганки же предсказывают.

Геннадий расхохотался:

- Мамка рассказывала, как ты в детстве девчонкам своим гадала. Помнишь?

Александра тоже засмеялась: конечно, помнила. Павла Фёдоровна показала ей значения карт, и Александра впервые погадала одной из подружек. И что удивительно, всё угадала, да и то, что в будущем насулила - тоже сбылось. А потом она так навострилась, что ни разу промашки не было, ведь хорошо знала подружек своих, про секреты их знала, а уж свести по крохам знания воедино, дело, как говорится, техники. И понеслась по Лесопильщиков весть, что Шурка Дружникова очень хорошо гадает, однажды даже взрослая соседка к ней прибежала с просьбой погадать.

Так вот разговаривая, иной раз и споря, Александра вместе со всеми дошла до утопающего в яркой зелени белокаменного поселка. Он был красив не только стенами домов, сверкающих в лучах яркого солнца, и пышными кронами деревьев - в каждом палисаднике росли яркие цветы, а цветы Александра всегда любила. Она вспомнила, что в Тавде от маминого садика у глухой стены их дома ничего не осталось: соседи-варвары выдернули всё с корнем, лишь тополь остался, и он был для Александры символом возвращения в Тавду. Она всегда приходила с ним поздороваться, если вдруг приезжала в родной город.

- Мама, а тополь мой до сих пор растет, - сообщила Александра матери, - а вот цветы, смородина, сирень - вырвано с корнем.

Павла Фёдоровна грустно улыбнулась:

- Прости их, доченька, это неумные люди сделали, завистливые и злые. К сожалению, такие есть во все времена. Их пожалеть надо, потому что они не видят прекрасного, им это просто недоступно. А ты…

- Я поняла, ты хотела сказать: «Я иду через дали синие, Через огненные лучи…»

Павла Фёдоровна кивнула.

Александра криво усмехнулась:

- К сожалению, дали не всегда синие, и лучи не красивые огненные, а жгучие и неприятные. Я очень часто еду куда-то во сне или оказываюсь в незнакомой обстановке. И часто думаю, что будет после смерти. Я почему-то не боюсь смерти, мне даже любопытно: что там будет, может быть, моя душа, наконец, перестанет страдать, она будет счастлива. И я никак не могу определить: рано я родилась или, наоборот, поздно, я будто чужая всему свету. Может быть, это потому, что никому не желаю зла, хочу мира всем людям, чтобы никто и никогда не ссорился? Не знаю…Вот нет ладу с Павликом, он совсем не такой, как Антон, а ведь родители - я да Виталий. Он обвиняет меня в том, что я второй раз замуж не вышла, что воспитала их добрыми и честными, и его характер не вписывается в современные нравы. Он целеустремленный, как я, и эгоист, как Виталий. Он стремится к лучшей жизни, и в то же время ничего не желает делать для семьи, которая его воспитала. И мне так плохо от того, что не могу найти подход к сыну.

- А ты и не ищи. Просто жди. Прости его и жди. Ему больно, что вырос в неполной семье.

- А мне не больно? - возмутилась Александра. - Что он знает о наших отношениях с Виталием, что знает о том, как мне было больно, но я зажимала душу в кулак и поступала так, чтобы детям жилось хорошо. Антон - вот кто вынес нашу семейную беду на своих плечах вместе со мной!

- Понимаешь, доченька, тогда он был маленький, рядом с ним были самые дорогие ему люди - ты и брат. Вы защищали его, и ему этого было достаточно. А сейчас он вспомнил, что его друзья играли с отцами, а он не играл. Другие учились у своих отцов любить… Он в этом тебя тоже обвинил?

- Да, но я же не мужчина, как я могла это объяснить ему, мальчишке, как мог это сделать Антон, если сам был мальчишка?

- Вот-вот… Мальчишка. Ты прощала Антону, что он медленно взрослел, что лет до тридцати в его душе таился тот двенадцатилетний мальчишка, который вдруг возненавидел отца за то, что тот бросил его. Ты помнишь его истерику и крик: «Разве мне хорошо, что у меня нет отца?» А Павел этого не прошел. Он жил-жил и вдруг понял, чего лишил его отец - своей заботы, своей дружбы, всего, что он мог ощутить рядом с отцом. Он по своему мальчишеству решил, что виновата в этом ты, что ты сделала не всё, чтобы удержать отца в семье.

- Я сделала всё! - закричала Александра.

- Я это знаю, но Павел не знает. И в нём вдруг проснулся обиженный мальчишка, и он засел в его душе, и всё время его пинает и пинает, подзуживает чем-то насолить тебе. Внешне Павел - взрослый, самостоятельный человек, но, в сущности, он еще мальчишка, которому, может быть, тоже двенадцать лет.