Евгения Изюмова - Дорога неровная

— Ой, и правда! — воскликнула Александра. — Приходите ко мне.

Геннадий покачал отрицательно головой:

— Пигалица, ты же знаешь, мы не можем, это ты к нам, как снег на голову среди лета, сваливаешься. А мы здесь навечно.

— Где — здесь? И вообще, как умудрились оказаться в одном посёлке, хотя все жили в разных местах? Ладно, ты или Витя, я про вас ничего не знаю, а как мама умудрилась уехать, а я и не заметила?

— Она уехала, ты сама её провожала в тот путь, просто ты, когда появляешься здесь, забываешь об этом. А там, в своем мире, ты забываешь про наш мир.

— Да я же здесь впервые! — возразила Александра. — И мне так нравится ваш посёлок — тихо здесь, благопристойно… Я бы хотела…

Геннадий не дал ей завершить фразу:

— Знаешь, Пигалица, шуруй-ка отсюда: это не твой мир, вернёшься, когда час настанет.

Александра обиженно засопела: и так живёт вдали от всех родных, приехала к ним, а они её прогоняют…

Павла Фёдоровна кивнула, соглашаясь с Геннадием:

— Да, доченька, иди своей дорогой, конца её пока не видно. И знай, мы любим тебя и заботимся о тебе. И все невзгоды ты перенесёшь с достоинством.

— Они будут? — поинтересовалась Александра не из желания узнать свое будущее, а просто так — из любопытства.

— Будут, — Павла Федоровна грустно кивнула, — но знаешь, ты все преодолеешь, верь в это. Бог не даст тебе испытания такого, что ты не сумеешь перенести, и все, что не свершает Бог — все к лучшему. Я могу только сожалеть, что лучший период жизни к тебе приходит через страдания, но ведь выстраданное всегда дороже человеку. Я права? А главное — не пускай в душу зло.

Александра пожала плечами. Она привыкла идти по тернистому пути, который лежал перед ней, и кто знает, почему он не из асфальта или бетона, а весь в рытвинах и ухабах, и… «лишь сильный по дороге той пройдет, а слабые в дороге погибают…» Где слышала она те слова?

— Ну все, тебе пора, доченька, — ласково сказала Павла Федоровна и осторожно провела тыльной стороной правой ладони по ее щеке.

Александра хотела попрощаться со всеми сердечно: обнять, расцеловать, но неожиданно появилась незнакомая женщина с печальным ликом Богородицы, и между Александрой и её родными возникла тончайшая прозрачная преграда, а в голове зазвучал мелодичный голос: «Не надо, милая, они любят тебя, но они — другие, вам нельзя прикасаться друг к другу. Они — души. А ты — живой человек», — «Как же я вижу их, как оказываюсь здесь?» — «Твоя душа страдает от одиночества, в ней — вина перед каждым, кого ты знала и любила, но кто сейчас в мире ином. Так всегда бывает: один человек обидит другого, а потом спохватывается, да извиниться не перед кем, вот и возник этот посёлок, который ты зовёшь небесным, выдумщица ты наша, — она по-доброму улыбнулась. — Но тебе и в самом деле пора, сегодня ты загостилась».

Александра тоже улыбнулась:

— Правильно, пора и честь знать. В гостях хорошо, а дома лучше, — и махнула, прощаясь, рукой всем, кто провожал её за околицу чудесного посёлка. Потом она разбежалась и взмыла вверх. Её подхватил стремительный воздушный поток, люди в белых одеждах внизу мелькнули и сразу пропали, а она мчалась вперед по какому-то темному тоннелю к светлому пятну. Все правильно, подумалось Александре, свет в конце тоннеля обязательно должен быть. И он был — Александра вылетела на простор и ахнула: внизу, как из космоса, видна была Россия. Её Родина. Внизу замерцал огонек, и Александра поняла, что это свет из окна дома, где её всегда любят и всегда ждут, несмотря на недомолвки и разное восприятие современного мира. Она спикировала, как на маяк, вниз и приземлилась точно во дворе дома, где она сейчас жила…

Тихо звякнул будильник, и тут же возле уха Александры раздалось громкое и требовательное: «Муррр!» Это приветствовала её черная, без единого белого пятнышка, пушистая кошка, и утреннее «муррр» на кошачьем языке явно означало: «Хватит дрыхнуть, корми меня!» У Черномазки был своенравный и самостоятельный характер. Подобранный на улице котёнок, превратившись в грациозную ловкую кошку, уличные привычки не забыл: Черномазка, округлив от злости глаза так, что радужка превращалась в тонкий ободок, запросто могла вцепиться зубами и когтями в руку хозяйки. Так что, наверное, кошка именно так и говорила Александре, как ей подумалось.

Тут же она ощутила на своей руке, лежавшей поверх одеяла легкую тяжесть: это собака положила ей на руку голову и дала понять, что она — рядом. Александра потрепала собаку по голове и услышала тихий утробный короткий рык, что, наверное, можно было перевести так: «Хозяйка, пошли гулять». Александра после Ярика, который жил у Дружниковых в Тавде, никогда не имела собак. А эта тоже, как и Черномазка, приблудилась щенком к их подъезду, и сын Антон, у которого было доброе сердце, хотя уже и взрослый мужчина, принес щенка домой. Бежало время, а щенка не удалось пристроить в «добрые руки». Он вырос в красивую собаку. У неё был ярко выраженный чепрачный окрас — золотисто-чёрный, её можно было принять за крупного щенка овчарки, если бы не уши — два лопуха, торчащие по сторонам с опущенными вниз кончиками. Уши собаки, когда она носилась в ближайшей лесопосадке кругами вокруг Александры, так живописно развевались, словно два флажка, что её и назвали Лопоухая, потом — Лопоуха, что превратилось в Лопуху.

У собаки был добрый и весёлый нрав. Она так яростно — иначе не назовёшь — радовалась приходу главной хозяйки, Александры, так прыгала, стараясь лизнуть в лицо, что та перестала публиковать в газете объявления о том, что «отдаст собаку в хорошие руки».

Александра села на постели, лениво сделала «сидячую» зарядку — покачалась влево-вправо, вперед-назад, точно такие же упражнения сделала головой, чтобы восстановить кровообращение, махнула несколько раз руками, поработала ступнями. Животные терпеливо ждали. Вот хозяйка встала, и Черномазка умчалась на кухню. А Лопуха по её приказанию процокала когтями к двери в коридор, и сидела там, слегка поскуливая, пока Александра кормила Черномазку и, выскользнувшую из комнаты сыновей серую тень, — вторую кошку, её звали просто — Серая. Эта была солидная, очень серьезная кошка, которая сразу превращалась в ласкового котенка, когда оказывалась на руках у Антона. В их семье жило раньше немало кошек, но ни одна, как Серая, так не умела обожать одного человека. Она постоянно следила за Антоном, и стоило Александре заговорить с сыном строгим голосом, Серая тут же вскакивала к нему на колени, становилась на задние лапы и начинала тереться головой о его щеку, мол, я с тобой, ты не расстраивайся.

Покормив кошек, Александра взяла на поводок Лопуху, и они вышли из квартиры. Лопуха рвалась с поводка, небось, любой задергается, если не будет целую ночь допущен до туалета. Да к тому же была своенравной и постоянно «воспитывала» хозяев, упорно пытаясь поступать по своему разумению, пока не получала по «заднему месту». Лишь тогда смирялась, понимая, что у хозяйки кончилось терпение.

Собака быстро сделала свои «дела», и они пошли вдоль парка по тротуару, причем Лопуха теперь вышагивала чинно, с достоинством, изредка бросая на хозяйку влюбленный взгляд, или старалась лизнуть её руку. Было на удивление тихо, на улице не видно ни людей, ни автомобилей, лишь такси прошуршало по дороге да рейсовый междугородний автобус прошёл. Впрочем, что удивляться — пять часов утра, какое может быть оживление?

День начинался светлый, безветренный, небо голубело, на нём ни единого облачка, за домами уже посверкивало солнце, и Александра приняла всё это за добрый знак, ведь день был необычный: её день рождения. И потому на душе было ясно и спокойно. «Я принимаю жизнь, — возникло из памяти то ли прочитанное, то ли услышанное: — Господи, дай мне силу изменить то, что можно изменить, и дай силы вытерпеть то, что невозможно изменить. Я принимаю жизнь! Мир наполнен прекрасными людьми, и я всегда встречаю их на своем пути. Я люблю весь мир, а мир любит меня. Так и будет! Я верю, так будет!» — Александра сказала это выплывавшему из-за крыш домов солнцу, потому что верила: в её новом жизненном году всё будет хорошо.

Шёл 2007 год с рождества Христова и только седьмой год двадцать первого века. И что случится с человечеством в этом веке, никому неизвестно, ибо человеку дозволено знать прошлое и настоящее, но будущее скрыто, чтобы человек не захотел лёгкого счастья, ровных дорог. Лёгкое счастье — это не счастье, это — мимолётная удача. Путь к настоящему счастью — это бег с преодолением барьеров. И потому перед человеком всегда лежит дорога неровная, а сам он часто, даже не подозревая того, стоит на жизненном перекрёстке и выбирает один из путей. И поистине счастлив тот, кто угадает свой путь.

Сегодня я прощаюсь с Вами, уважаемый читатель этой книги.