Дмитрий Азов - Расти, березка! (рассказы и очерки)

Сердце Виктора замерло. Ведь этот человек был рядом с отцом, видел, как он ходил, говорил, смеялся, слышал его последние слова.

— Идем. — Старшина Гаврилов провел Виктора в комнату боевой славы.

Там, склонившись над большим подрамником, светловолосый ефрейтор Бурлетов сосредоточенно рисовал на полотне портрет. Виктор сразу узнал знакомые черты. Отец!

— Хороший портрет у вас получается! — похвалил старшина. — Евтей Моисеевич как живой!

Ефрейтор Бурлетов зарделся.

— Я хочу написать еще один, поменьше. А ты, Виктор, отошлешь его матери.

— Спасибо, — волнуясь ответил Виктор.

— А вот, смотри, какой путь проделали мы с твоим отцом. — Старшина подвел Виктора к лежащему на полу не завершенному еще стенду. Правда, победный путь на Запад был уже обозначен. Старшина Гаврилов обращался к Виктору и словно не замечал, что здесь собрались почти все солдаты роты. Застыл с кисточкой в руке и ефрейтор Бурлетов. Старшина говорил, что когда-то он, еще молодой солдат, считал повседневную службу «прозой», но на фронте убедился, как важна была учеба в мирные дни…

— Мы все мечтаем о чем-то необычном, о подвиге с большой буквы, — говорил старшина. — Но как совершить его, если ты находишься в карауле, а на твой пост никто не нападает, во время учений отправляешься за «языком», а «язык» — свой солдат из соседней роты? И все-таки берусь утверждать, что настоящий солдат рождается в дни этой будничной, но упорной учебы и в дни учебы пролагает он дорогу к подвигу. И служить солдат должен так, чтобы всегда мог сказать: «Да, я готов! На любые испытания, подобно отцу и многим сотням его боевых друзей, которые в борьбе с врагами совершили бессмертные подвиги. Мы заменили их в боевом строю, и замена эта надежная…»

Сколько в роте людей — столько и характеров. А при всем хорошем… Словом, Виктор Гребенюк оказался одним из «трудных» солдат.

Причиной тому была его вспыльчивость и непомерное стремление отличиться, доказать, что он достойный преемник отцовской славы. Но как раз это благородное в своей основе желание воспринималось другими порой как стремление выделиться из общей массы, занять в роте особое положение. Тем более что Виктор не только «вспыхивал спичкой», а бывало, и черновой работы чурался.

Как-то в субботний день сержант Василенко приказал Гребенюку вымыть пол в казарме. Виктор с таким вызовом ответил «есть!» и так яростно схватил ведро и швабру, что командир отделения вынужден был остановить солдата:

— Рядовой Гребенюк! В чем дело?!

Виктор недовольно ответил:

— Вы лучше вспомните, когда в последний раз полы мыл ефрейтор Жучков.

— Не кивайте на товарища, это стыдно, — сказал сержант. — А если вам прикажут в разведку идти? Тоже пускай Жучков идет, давно не ходил?

Виктор усмехнулся. Резко выделяющиеся на широком лице черные брови дрогнули.

— Сравнили! Полы и бой. На врага я грудью!

Теперь усмехнулся сержант:

— Слабовата еще она, ваша грудь.

Подошел ефрейтор Жучков, Потянулся к швабре:

— Давай, ершистый, а то ручки замараешь. Управлюсь как-нибудь!

Гребенюк с обидой посмотрел на Жучкова, плеснул воду на пол, с силой налег на швабру, бросил взгляд исподлобья — поддерживают ли его солдаты? Почувствовал — осуждают.

Вечером сержант попробовал побеседовать с Виктором по душам, но серьезного разговора не получилось. Виктор и сам уже все понял и слово дал себе «переломить» свой характер, а сержанту все же ответил:

— Полы, товарищ сержант, не для моего характера. Мне что-нибудь посложнее.

— Характер, характер… Обуздать его надо, вот что! Подчиняться воле командира, беспрекословно выполнять приказание — это те же ступени к мужеству.

— Проверите на учениях, — самонадеянно заявил Виктор, — а то — полы и… мужество!

— Что же, проверим, — пообещал Василенко.

… На тактических занятиях при наведении линии связи сержант приказал Гребенюку нести две катушки кабеля. На этот раз Виктор принялся выполнять приказ с неподдельной готовностью. Однако с полной боевой выкладкой тащить катушки по заснеженной целине навстречу упругому ветру, проваливаясь по пояс в сугробы, оказалось нелегким делом. Очень скоро Виктор выбился из сил, стал чаще задерживаться, чтобы перевести дыхание, горстями ел снег. И снова в груди шевельнулась обида.

Подумал про себя: «Проверить сержант решил! Назло две катушки сунул. Небось Шабловскому так одну!»

Худенький, низкорослый солдат, с белесыми бровями, еле заметными на розовом лице, Шабловский и верно уже обогнал Виктора. Оставив свою катушку, он вернулся к нему, предложил помочь. Но тут послышался голос сержанта:

— Отставить! Шабловский, ступайте к своей катушке. Гребенюк, прекратите есть снег… Отдыхать после будем, время у нас ограничено.

Виктор вскинул на плечи катушки…

Частые остановки рядового Гребенюка дорого обошлись роте: связь была дана с большим опозданием и она не выполнила задачу.

Виктор горько переживал все это. А еще больнее было оттого, что сержант не напомнил, как он похвалялся показать себя на учениях. Показал, ничего не скажешь.

Виктор угрюмо сидел у окна, наблюдая, как ветер крутит сложные вихри. Невеселые мысли тревожили душу. В колхозе все его уважали, председатель за руку здоровался… Там Виктор был сам себе голова. А вот в армейской жизни что-то не ладится. Конечно, домой ничего особого он не писал. Тон писем был нарочито бодрым, вроде: служим не тужим, дела в основном неплохи. Но чуткое материнское сердце уловило недоброе. Мать тут же отозвалась: «Что-то, сынок, тревожный ты. Не случилось ли чего? Пишешь, что «в основном» неплохо, а как же не в «основном». Характер-то твой знаю — горячий и с норовом. Переломи себя».

Вот и сержант Василенко тоже советовал «переломить» себя, мол; подчиняться воле командира — это тоже мужество.

… Солдатская жизнь вновь и вновь проверяла Виктора.

На учениях с боевой стрельбой сержант назначил Шабловского обеспечивать связь руководителю. Поискал глазами: кого бы послать вторым?

— Разрешите, товарищ сержант! — попросил Гребенюк. Он прочел в глазах сержанта сомнение, потом услышал:

— Действуйте!

… Да, это было самое настоящее испытание!

В критический момент, когда до начала атаки оставались считанные минуты, прервалась связь. Гребенюк выскочил из блиндажа, побежал по линии. Одна мысль сверлила мозг: «Сейчас атака, а связи нет. Все нарушится». И вот — узорчатый след танка. Так и есть! Повреждение. Солдат соединил концы провода и бегом возвратился в блиндаж. Спросил Шабловского:

— Как?

— Порядок. Связь восстановлена!

И почти в ту же секунду в трубке раздался голос:

— Показать мишени!

Рота пошла в атаку.

После занятий рядовой Гребенюк стоял перед строем. Сержант объявил:

— Снимаю с рядового Гребенюка ранее наложенное взыскание.

Сразу стало легче на душе. И товарищи, чувствовал Виктор, стали как бы чуть ближе, смотрели улыбчиво и тепло.

Первые, может Выть, самые трудные шаги в жизни солдата остались позади. Но перелом только еще наметился.

Однажды командир отделения сказал Виктору:

— Все же я надеялся, что дело у вас пойдет быстрее. А вы все раскачиваетесь! Посмотрите на Байкова, на других отличников…

— Люди мы разные.

— Разные, да форманта всех одна — военная! И служим мы одной Родине — советской, — ответил сержант Василенко жестко. — А требую я с вас не по личной прихоти, не ради того, чтобы «властью насытиться». Это Ленин завещал учиться военному делу настоящим образом! Вы мечтаете стать военным водителем. Но ухаживать за машиной — это не пол в казарме помыть.

… Подразделение готовилось к боевым стрельбам. Командир отделения усиленно тренировал подчиненных.

Гребенюк вместе с другими располагался в укрытии. По команде сержанта солдаты должны стремительно пробежать к траншее и приготовиться открыть из нее огонь.

Команда:

— Отделение! Вперед!

Солдаты вскакивают. Но они не добежали до траншеи. Опять команда:

— Отставить! Вяло бежите! На такой скорости вас быстро возьмут на мушку…

И снова: «Вперед!», «Отставить!», «Вперед!», «Отставить!».

Наконец Гребенюк в траншее. Изготовился к стрельбе. А сержант Василенко:

— Рядовой Гребенюк! При такой изготовке упражнение вам не выполнить.

И так — день за днем.

Виктору стало казаться, что сержант к нему придирается, но однажды услышал, как сержант за что-то распекал рядового Семенова. Посочувствовал ему, думал, найдет союзника. А Семенов отрезал:

— Сержант прав. Это армия. Приказ — закон. Помнишь: «Служба — труд. Солдат — не гость…»? У сержанта добрая строгость. За отца он вроде.