Евгений Дубровин - Оранжевая электричка

Света тоже, прищурившись, смотрела на залитый солнцем косогор с уже порыжевшей травой, которая сливалась с песчаными пятнами обрыва и казалась золотистой шерстью вокруг рваных ран обрыва.

– Пойдемте к тем соснам, а, Петр Кириллович?

– Пойдемте.

Они стояли рядом, взявшись за руки, и ожидали, когда уедет электричка. Из телефона автомата вышел человек, радостно сказал.

– Слышимость прекрасная!

– Светочка, а если мы пригласим моего друга? Я позвоню. Он мигом примчится.

– Не возражаю. Друг – украшение стола.

Коньшин вошел в будку, набрал номер. Он представит, как Димка обрадуется его звонку. Сейчас, наверно, лежит на диване, читает вверх ногами газету, а мысли его далеко.

Из ванной несется гул стиральной машины, пахнет мылом и мокрым бельем. Напротив сгорбленная полосатая спина Папаши, похожего на арестанта, строчащего кассационную жалобу или что-нибудь в этом роде, а на самом деле Папаша сочиняет какую-то сверххитрую анонимку, которая должна, как разрывная пуля, свалить наповал мешающего человека.

И вдруг звонок: «Надо встретиться по очень важному делу». И вкратце, вполголоса, чтобы Рыжая Доцентша, возможно шпионски приникшая своей подозрительной головой к трубке, не разобрала ни слова, сообщить название станции и возможное их местонахождение. И через пару часов Димка уже здесь, смеется, шумит, рассказывает про Африку (А-ах, крокодилы, бегемоты!) и, преисполненный благодарности, пьет вино, поедает закуску. Да, с Димкой хорошо, не скучно, а главное – НАДЕЖНО. Петр Кириллович и сам не знал, почему это ему вдруг потребовалась надежность в этот солнечный тихий день. И что такое НАДЕЖНОСТЬ? Надежность, допустим, когда ты сдаешь экзамен, а в кармане лежит шпаргалка. Сегодня он собрался сдавать экзамен, Димка – шпаргалка?

– Алле! – послышался в трубке строгий женский голос. Такой голос обычно отбивает охоту шутить, если ты ошибся номером, или заставляет кратко излагать свои мысли, если звонишь по делу.

– Я протестую! – гневно сказал Петр Кириллович. Он засунул палец под правую щеку, и голос получился беззубый, старческий, маразматический.

– Против чего? – быстро спросила Рыжая Доцентша. На том конце провода угадывалось сильное, хищное, приготовившееся к прыжку тело пантеры.

– Против «Парада невест».

– Парада… – сказала Рыжая зловеще.

– Да, парада! Мерзкого балагана, оскорбляющего достоинство человека! Вы его автор – и вы должны нести ответственность за этот цирк! И не только моральную! Учтите, не только! Моральной вы не отделаетесь! Вам бы хотелось, конечно, отделаться только моральной, ибо вы к ней нечувствительны. Нет, мы найдем на вас уголовную управу! Мы добьемся выселения вас из Москвы. В Крекшино! Вот куда вас! В Крекшино. По Минской дороге. По Минке! Ха-ха-ха! – Петр Кириллович рассмеялся таким отвратительным смехом, что ему самому стало противно.

– Вы из какой квартиры? – зловещим шепотом спросила Доцентша.

– Не из какой! Я Аноним! Я Аноним и горжусь этим! Я всю жизнь был Анонимом. О, сколько людей я угробил, сколько судеб поломал! И как это легко! Как приятно, как безопасно и как действенно! Чирк – и нет человека. Тьфу – и конь с копыт, а ты в дамках!

Видно, Коньшин слишком увлекся монологом и не уследил за пальцем, который выскочил изо рта.

– Ах, это вы, Петр Кириллович… все шутите… Холостякуете… – В голосе Рыжей Доцентши слышалось облегчение. – Как вы поживаете? Жениться не надумали?

– Жду, пока вы освободитесь. Рита… Андреевна.

– Надо было раньше, Петр… Кириллович.

– Это точно… Теперь это слишком жестоко… Рита… Андреевна.

– Ах, как молоды мы были… И как глупы.

– А-ах, крокодилы, бегемоты.

– Что вы сказали?

– Так… По ассоциации. Дмитрий дома?

– Опять симпозиум?

– Мне срочно нужна консультация. Я сейчас рассчитываю крутящий момент оси, а результат получается чудовищно неправдоподобный.

Рыжая нежно рассмеялась. Пожалуй, одному только Коньшину смеялась нежно эта безжалостная интриганка и человеконенавистница.

– Значит, крутящий момент оси?

– Да. Крутящий момент оси.

Он знал, что она уступит. Она не могла ему ни в чем отказать после той ночи в сквере под цветущей сиренью, когда он задержал свои руки на ее горячих плечах, поправляя платок с красными цветами. Такие вещи женщины не забывают.

– Хорошо. Похолостякуйте. Но только чтобы в десять часов он был дома. И трезвый, как стеклышко. Под вашу ответственность.

– Но… Маргарита Андреевна… Вы же прекрасно знаете, что это невозможно.

– Ладно, но в меру.

– Разумеется… А-ах, Африка, крокодилы…

– Что?

– Это я так.

За последние годы Рыжая Доцентша сильно изменилась. Может быть, под влиянием того, что у нее родился ребенок или вследствие избрания в домовой комитет, но Маргарита Андреевна утратила бдительность, и результаты оказались самыми плачевными. Враги Доцентши немедленно активизировались, сплели несколько очень сложных интриг, которые ослабленная Рыжая Доцентша не смогла вовремя разгадать и нейтрализовать.

В такое смутное время надо было, казалось, наоборот, мобилизоваться до предела, наносить по врагам стремительные, сокрушающие, ослепительные, зигзагообразные, как молнии, удары, однако Маргарита Андреевна всю свою энергию и ум поделила между ребенком и домовым комитетом, причем домовому комитету досталось больше.

Ребенок еще понятно, так сказать, поздний подарок судьбы – не такие умники и научные деятели не могли устоять перед сопливым, сучащим ножками подарком судьбы, но домовой комитет…

Хотя – что домовой комитет… Домовой комитет – эго человечество в миниатюре. При желании даже можно вообразить, что ваш дом – земной шар, ибо там есть все: любовь, ненависть, страх, радость, рождение, смерть, злоба, доброта, коварство, великодушие. Наверное, Рыжая Доцентша вообразила, когда ее избрали в домовой комитет, свой дом земным шаром, и, естественно, институт с его мелкими интеллигентными интригами, которые имели лишь одну цель – свалить вышестоящего и занять его место, показался ей слишком ничтожным поприщем для применения своих незаурядных способностей.

– Ах, Петр Кириллович… Петр Кириллович…

– Что, Маргарита Андреевна?

– Женились бы вы скорей.

– Почему это вас так волнует?

– Ревность, – засмеялась Рыжая.

– Что? – удивился Коньшин.

– В самом деле. Мне как-то не по себе… То одна, то другая. Все они недостойны вас, а достаетесь вы им легко, ни за что ни про что. Так сказать, задаром.

– А если женюсь, ревность кончится?

– Жена – другое дело. Жена – дело законное. Мы бы с ней как бы на равных. А эти потаскушки…

– Я скоро женюсь, – пообещал Петр Кириллович. – Может быть, даже сегодня. Сегодня у меня большой день. Двойной праздник. Женюсь. День рождения.

– Кто же она?

– Геолог.

– Да, я вижу, серьезное.

– Вроде бы.

Она помолчала.

– Жаль, что так все вышло… Петя.

За последние годы она первая – кто назвал его Петей.

– Да, жаль. Но ничего изменить нельзя.

– Позвать… Дмитрия?

– Ага… Позовите.

– Я спокойна за вас, потому что вы с невестой. Только сильно не напивайтесь.

– Не будем.

– Да, забыла. С днем рождения.

– Спасибо.

– Живите долго и умрите со своей любимой в один день. Так, кажется, у Грина? Даю Свиридова…

И тут же в трубку радостно задышал Димка. Он уже понял, что к нему.

– Свиридов на проводе.

– Чем занимаетесь, Дмитрий Юрьевич?

– Читаю газету.

– Тогда не буду мешать.

– Какой, к черту, мешать!

– Есть портфель, – сказал Коньшин полушепотом.

– А в портфеле что? – тоже полушепотом спросил Димка.

– Крымский «Рислинг» и шоколад. Кроме того, у меня сегодня день рождения. Кроме того, возможно, я сегодня женюсь. Кроме того…

– Хватит! – завопил Димка. – Куда надо ехать?

Петр Кириллович объяснил.

– Мы расположимся где-нибудь недалеко от дорожки. Я буду заламывать веточки на кустах.

– Бегу! – радостно воскликнул завлаб. – А-ах, Африка, крокодилы, бегемоты! Слушай, не могу утерпеть! – Димка понизил голос до шепота: – Есть потрясающая новость! Твоей бумаге дан ход! Не веришь? Клянусь! Итак, к нам едет ревизор! Папаше крышка! Слышишь, старик? Мы это дело сегодня обмоем? Ты слышишь? Я сам разыскал твою бумагу.

– Ну, жду, – Коньшин, улыбаясь, положил трубку.

Они пересекли железнодорожные пути, поднялись по косогору и углубились в лес. Коньшин шел сзади и незаметно заламывал веточки кустарника.

– Вы как индеец, – сказала Света, которая держалась впереди Коньшина и постоянно оглядывалась, чтобы встретиться с ним глазами и улыбнуться.

Ее улыбка была как вспышка маяка. И он брел на эти вспышки, почти не видя дорожки.

– По этому следу пойдет человек.

– Хороший?

– Хороший, но несчастный.

– Он сам виноват?