Младшая сестра - Лев Маркович Вайсенберг

Занавес еще не поднят, и, сидя в глубине ложи, Баджи наблюдает за публикой, мало-помалу наполняющей зрительный зал. Как все здесь изменилось с той поры!..

Тогда в зале почти не было женщин. Сейчас женщины, пожалуй, преобладают, и все такие оживленные, нарядные. Правда, есть еще в платках, но их совсем немного, большей частью пожилые. И — ни одной чадры!

Тогда в уголке зала сиротливо примостилась за колонной Фатьма. А сейчас Фатьма с дочками и зятьями важно входит в ложу напротив. Баджи добродушно посмеивается, глядя на нее: яркое платье, бусы, серьги с подвесками! Увидев Баджи, вся семья приветственно машет ей, а старший зять, тот, кого Фатьма именует ученым доцентом, в знак уважения степенно склоняет лысеющую голову.

Баджи в ответ машет им всем…

А вот и бывший супруг Фатьмы пробирается на свое место в партере — по контрамарке от Баджи! Он садится в кресло и, слегка приподняв темные очки, подносит к глазам программу.

Было время, этот человек в известной мере определял путь театра. Тогда он обвинял «Севиль» во всех смертных грехах, говорил: будущее покажет, кто прав.

Что ж, будущее показало, но только не в пользу критика! Много лет шла «Севиль» на сцене театра, и вот идет сегодня в новой постановке с участием молодых актеров. А он, Хабибулла, сидит в зале никем не замеченный, никому не нужный и вспоминает, наверно, о прошлом. Даже дочки смотрят на него из своей ложи чужими глазами.

В зале много молодежи. А вот и Нинель с Абасом, с ними Мариам, вошли в ложу Баджи, уселись рядом. Пусть посмотрят, как жили прежде женщины Азербайджана!

Последний звонок. Медленно гаснут люстры над залом. С чуть слышным шуршанием поднимается занавес.

Обычно, когда шла «Севиль», Баджи была на сцене в роли Гюлюш. Сегодня сидит она в ложе, не спуская глаз с другой Гюлюш, следит за игрой Делишад с волнением и придирчивостью педагога.

В антрактах Баджи не спешит за кулисы — все идет хорошо, нет нужды отвлекать девушку. А когда Нинель и Абас предлагают пройтись по фойе, зайти в буфет, Баджи не трогается с места: ей хочется побыть одной, поразмыслить о новом спектакле…

Молодец Делишад, порадовала свою преподавательницу! Как выразительна ее мимика, как верен тон, когда она высмеивает Эдиль, которую играет другая молодая актриса, недавняя выпускница театрального института! Именно так, и только так следует в наше время играть героев «Севили»! С новым пониманием жизни, с новым толкованием пьесы…

Спектакль окончен, занавес падает, но дружные аплодисменты зала заставляют его снова и снова подниматься.

Артисты выходят на сцену, кланяются, благодарят за цветы. Баджи спешит за кулисы, и минуту спустя Делишад кидается ей на шею:

— Спасибо, Баджи-ханум, спасибо!.. — Лицо девушки пылает радостью, ей так хочется высказаться, но нетерпеливые возгласы и аплодисменты зрителей зовут ее на сцену. Она сует в руки Баджи большой букет роз и убегает.

Баджи смотрит ей вслед влажными глазами. Она слышит восторженный шум в зале, и сердце ее вдруг охватывает чувство благодарности — кому-то, за что-то… Нелегко в такие минуты разобраться в своих чувствах и понять самое себя…

В актерской раздевалке Баджи сталкивается с Телли. Та стоит перед зеркалом, надевает шапочку, а Мовсум Садыхович терпеливо ждет, держа в руках ее шубку.

— Ну как?.. — спрашивает Баджи, готовая увидеть кислую мину Телли, услышать перечисление недостатков спектакля и игры актеров — обычная реакция Телли, когда речь заходит о молодых.

Но Телли, отмахнувшись от поданной шубки, восклицает живо и искренне:

— Хороша, очень хороша твоя Делишад! Признаться, не ожидала я! Да ведь она — настоящая артистка!..

— А Эдиль? — испытующе спрашивает Баджи.

Лицо Телли становится холоднее:

— И Эдиль, к моему удивлению, хороша… Пожалуй, не хуже, чем я когда-то… — нехотя добавляет она.

Баджи вытаскивает самую красивую розу из букета, протягивает Телли:

— Вот тебе! За то, что поумнела!

Подруги растроганы. А Мовсум Садыхович все держит шубку наготове и натянуто улыбается, ожидая, когда они кончат эту чувствительную сценку.

И тут к нему подбегает Мариам.

— Какой чудесный спектакль! — восклицает она, и глаза ее сияют. — Особенно Делишад! А ведь я предсказывала ей успех в этой роли! — добавляет она торжествующе. — А ты, папа, что скажешь?

Мовсум Садыхович молчит. Хорошая у него дочка, но странная какая-то, чудаковатая. Из-под носа утащили у нее роль, выжили, можно сказать, из театра, зря пропали годы учения, а она, дурочка, радуется за эту пройдоху Делишад. Да, не от мира сего его дочка! Что стало бы с ней, не будь рядом такого отца, как он?

— Прекрасно играла Делишад, правда? — не унимается Мариам: ей хочется, чтоб отец был справедлив.

Мовсум Садыхович мямлит:

— Ну… Не скажу, что плохо… Но разве ты не могла бы сыграть лучше?

Мариам обнимает отца, смеется: до чего слепа родительская любовь! Но ей тотчас становится жалко его, и, прижавшись, она шепчет ему на ухо:

— Потерпи, я еще порадую тебя — хоть и на другом поприще! Обещаю тебе, папа!

Мовсум Садыхович молча вздыхает…

Ни с кем не прощаясь, ни на кого не глядя, прошмыгнул к выходу Хабибулла.

Да и с кем и о чем было ему говорить? О премьере? Нет спору, спектакль прошел с успехом, играла молодежь хорошо, особенно эта актриска, фаворитка Баджи. Постной дочке Мовсума Садыховича до нее далеко, ничего другого такой девице не остается, как прозябать учительницей в школе!

Но ему-то, Хабибулле-беку, что за толк от этой премьеры, если не считать нескольких минут эстетического удовлетворения? А то, что появилась на сцене талантливая молодежь, — не такая радость для него, тем более если учесть пустой выстрел со статьей «Внимание к молодежи». Теперь уж Мовсум Садыхович едва ли захочет прибегать к услугам такого неудачника… А если ко всему прибавить ссору с Абасом из-за этой проклятой роли Гюлюш! Проторчал сынок весь спектакль в ложе своей дорогой тещи и лишь в последнем антракте на минутку подошел к отцу, оказал милость…

Со дня премьеры Хабибулла замкнулся в себе, не выходил из дому, даже внука перестал навещать.

А Фатьма, напротив, уже через день, спозаранку появилась у Баджи.

— Что скажешь нового? — спросила Баджи, ставя на столик угощение. Она поняла, что гостья явилась неспроста и разговор затянется. — Как дочки?

— О них-то я и хотела с тобой потолковать… У младшей все хорошо. Муж у нее передовой, советский человек.

Баджи