Александр Розен - Прения сторон

— Разрешите мне еще два слова? — сказал Калачик.

Все в Ильине сразу как-то натянулось, как перед выстрелом. «Это еще зачем? Что он еще может добавить?»

— Суд в надлежащее время заслушает ваши показания, — спокойно продолжал Молев.

— У меня не показания. У меня заявление, — сказал Калачик быстро. — Я прошу слушать мое дело без адвоката. Я сам. Простите меня; Евгений Николаевич, — сказал он вдруг, низко поклонившись Ильину.

— Аркадий Иванович!.. — отчаянно крикнула из зала Любовь Яковлевна.

— Прошу соблюдать тишину, — строго сказал Молев. — Подсудимый Калачик, объясните суду, почему вы отказываетесь от адвоката?

— Что уж тут объяснять, — сказал Калачик. — Хочу сам.

Ильин, не отрываясь, смотрел на него. Он еще не вполне осознал, что́ произошло, в голове была страшная теснота, но он видел, как у Калачика мелко дрожат руки, и думал: «Жалкий старик, жалкий несчастный старик…» И пока Молев слушал заключение прокурора и пока он переговаривался с заседателями, Ильин думал: «Жалкий старик, жалкий несчастный старик…»

— Суд, совещаясь на месте, — сказал Молев, — суд, совещаясь на месте, — повторил он, как будто именно эти слова и составляли сейчас суть дела, — определил: удовлетворить просьбу подсудимого Калачика. Товарищ Ильин, вы свободны.

Ильин быстро — как ему показалось, слишком быстро — сложил свои бумаги и направился к выходу. Он слышал иронический шепот и даже смешки, но у самых дверей остановился и сел. Что бы там ни было, но он чувствовал, что должен остаться здесь.

Он внимательно слушал вопросы Молева и ответы подсудимых, но теперь ему казалось, что все заняты только разглядыванием Ильина: и Окуненков, листая одни и те же бумаги, и Пахомова, сердито уткнувшаяся в стол, и Аржанов, и даже Любовь Яковлевна, которая сидела впереди и боялась оглянуться, и Папченко, уже несколько раз подававший ему какие-то знаки. Ильин подумал, что Молев не замечает эти знаки только потому, что они адресованы Ильину, то есть отстраненному от дела адвокату. И от этого Ильину было еще больней. «Да, раньше Молев обязательно сделал бы замечание, — думал Ильин. — Раньше, но не теперь». И уже обозначилась черта, отделявшая раньше и теперь…

«Я был неудобен Калачику, — думал Ильин. — Нет, не так… Я не ему был неудобен, а им. — Снова это местоимение появилось в его сознании. — Добились своего, добились своего…» — мысленно повторял Ильин.

Молев объявил перерыв на полчаса, Ильин вышел в коридор, и сразу же рядом с ним загудел Папченко:

— Гад он, ах, гад какой! Евгений Николаевич, дорогуша, не стоит он вашего доброго слова. Ах, гад, ах, гад!..

— Ну, что вы, ей-богу, — с досадой сказал Ильин. — И почему обязательно «гад»?

— Оставьте-ка вы его в покое! — сказала Пахомова, прорвавшись наконец сквозь толпу любопытных. — Давай сюда, — шепнула она Ильину и толкнула дверь, на которой висела дощечка: «Выход на случай пожара».

— Прямехонько домой, — говорила Пахомова. — Уж Ирина Сергеевна тебя обиходит. А вечером — навестим…

— А меня не надо навещать, — сказал Ильин. — Я ведь не больной. И в домашнем обеде я сейчас как-то не нуждаюсь…

— Еще спорит — больной, не больной. До чего же вы, мужики, вредный народ!

— Варя, милая, спасибо, но я хочу послушать допрос Калачика…

Пахомова с минуту помолчала:

— Наверное, и я не смогла бы иначе…

«Да, надо слушать это дело, — думал Ильин, — слушать внимательно, стараться понять весь механизм… Не сегодня, так завтра, не завтра, так через месяц должно стать ясным, почему Калачик отказался от своего адвоката».

Но все стало раскручиваться куда быстрей.

— Подсудимый Калачик, встаньте, — сказал Молев. — Расскажите суду все, что вам известно по данному делу.

Молев еще не закончил фразу, а Калачик уже встал:

— У меня заявление: на предварительном следствии я показал, что деньги, часть денег, получаемых в результате преступных сделок, я отдавал начальнику цеха Сторицыну. Это мое показание ложное. Никаких денег Сторицын не получал и ни о какой сделке ничего не знал. Я… это оговор! Я оговорил Сторицына.

После допроса Калачика Ильин вышел из суда. Самое плохое, что могло случиться, уже случилось. «Чистосердечное признание» летело к дьяволу на рога. А оно-то и было осью защиты. Теперь Калачик сам вытащил эту ось, и хотя судьи не обязаны доверять его заявлению, и хотя процесс только что начался и все показания предстоит рассмотреть и взвесить, Калачик теперь во всем этом деле выглядит еще хуже, чем раньше, и рассчитывать на снисхождение больше не может. «Жалкий, несчастный старик». Но выше этой мысли стояла мысль о своей собственной вине: нельзя было иметь дело со сторицынским подонком. Верно, что разыскала и привела Поля Любовь Яковлевна, верно, что Ильин ничего и не знал о его существовании, но ведь именно Ильину нужны были доказательства равновеликости вины Сторицына и Калачика. И с этого все началось.

— О чем задумались, товарищ адвокат?

На площадке лестницы, почти рядом с Ильиным, стоял Поль.

— Что это вы не отвечаете? — продолжал резвиться Поль. — Давайте мириться.

— Уберите руки, — сказал Ильин. — Слышите? И дайте пройти.

— Однако почему вы здесь, а не там? — Поль побежал за Ильиным. — Товарищ адвокат, товарищ адвокат! — кричал он, забегая вперед. — Ну хорошо, я признаюсь, что в прошлый раз зря распетушился. Но я самолюбив… Тапочки, натертый пол, красавица жена.

— Если вы сейчас же не отстанете от меня, я действительно вызову милицию, — сказал Ильин.

— Милиция застанет меня на коленях перед вами!

«Этот может и на колени», — подумал Ильин.

— Что вам от меня надо?

— А что было вам нужно от меня? Культурный разговор… Почему вы ушли от огней рампы? — спросил он, загораживая дорогу Ильину.

— Хорошо, объясню, но при одном условии…

— Уже принято: я тотчас же сниму свой коррпост…

Свернули в парк — все-таки лучше, чем трамвайная остановка. Сели.

— Ну так вот, — сказал Ильин, — Аркадий Иванович Калачик отказался от моих услуг и сам будет защищать себя. Теперь вам ясно, почему я здесь, а не там?

— Колоссально! — сказал Поль.

— Суд у нас открытый, идите и слушайте: Аркадий Иванович уже сделал заявление, что оговорил вашего дядюшку.

— А это как?

— Ну, заявил, что дал ложные показания на предварительном следствии.

— Колоссально! Колоссально… — повторил Поль. — Ай да Аркадий Иванович, ну, прямо гений чистой красоты! Выходит, и меня не было?

— Значит, не было.

Поль захохотал:

— И коробочки не было? Может быть, я и протезиста выдумал? Взгляните, пожалуйста. — Он открыл рот, но не выдержал и снова захохотал. — Эти мои новые зубки вскочили дядюшке в сумму!

Ильин встал, а Поль, откинувшись на спинку скамейки, прямо-таки корчился от смеха. (Пусть корчится, пусть его разорвет!)

Но не успел Ильин сделать и двух шагов, как Поль догнал его:

— А вы меня не разыгрываете? Что же это такое: беру билет на «Соло для часов с боем», а мне подсовывают какой-то дрянной водевильчик. На вашем лице — презрение к миру сему. А обо мне вы подумали? Какой грандиозный спектакль я подготовил: «Гражданин Терентьев!» — «К вашим услугам, товарищи судьи!» — «Что вам известно по делу?» Побелел дядюшка, дрожит сердечко… А что сейчас? «Кушать подано»? Но это не мое амплуа. Вы, наверное, заметили, что я честолюбив, как император Нерон…

— Я заметил, что вы вор!

— Но отнюдь не такой, как Аркадий Иванович, которого вы взялись защищать, и даже не такой, как мой дядюшка. Я лучше… Пусть я тунеядец и отбывал уже, но я лучше. Что бы вы сказали, если бы вместо Калачика защищали меня? Могло бы ведь такое случиться? Ведь я мог бы прийти в вашу консультацию: привет, дважды оказался почтальоном между двумя деятелями. Имел бы я право на защиту? Нет, уж вы ответьте, имел бы или не имел?

— Вы отлично знаете, что каждый гражданин имеет на это право.

— Так дайте же мне вашу руку. Не бойтесь, здесь нас никто не увидит! Осень, опустел наш бедный сад, листья пожелтелые… А как со мной было бы вам просто: товарищи судьи, мой подзащитный вообще не знал, что был орудием преступления, ему и в голову не приходило, что у государства похищены деньги, прошу также учесть, что мой подзащитный отлично зарекомендовал себя в кружке самодеятельности! А теперь адье, товарищ адвокат!

Наконец-то Ильин остался один. Обеденный час, но есть не хотелось, и уж во всяком случае не в «Солнышке» — сейчас все туда потянутся, и Пахомова, и мушкетеры… Конечно, от этих встреч надолго не уйдешь, но хотя бы не сегодня… Домой? Да, разумнее всего было бы домой. «Уж Ирина Сергеевна сумеет тебя обиходить…» Да, это верно. И хотя его дела скорей обрадуют Иринку, чем огорчат: все-таки теперь он свободен от Калачика, — но Иринка образец такта и умница, и она поймет, как трудно сейчас Ильину, и ничем не обнаружит свою радость, а будет сопереживать. И именно поэтому ему не хотелось домой.