Евгения Изюмова - Аттестат зрелости

Пожалуй, именно эти записки подняли ее на ноги после операции. Записки и посещения «бэшников», которые в больнице были не похожи на себя - тихие, скромные и вежливые.

Война тяжелым лемехом перепахала многие судьбы. Прошлась и по её судьбе. Как-то так получилось, что не полюбила она никого до войны, а на фронте, куда попала после курсов медсестер, встретила своего единственного, но коротким было счастье - погиб её Алёша...

А после Победы так никто и не стал близок и дорог сердцу, не было никого лучше того, кто действительно стал для неё единственным. И детям в школе Анна Павловна отдавала всю свою нерастраченную любовь.

Анна Павловна отодвинула очередное сочинение в сторону, посмотрела вновь на небольшой рисунок под стеклом на письменном столе. Да, у Сутеева талант...

Она опять начала читать сочинение, написанное мелковатым, но разборчивым почерком Василия Окуня.

«Раньше мне казалось, что самая лучшая жизнь - это весёлая, беззаботная, когда у тебя всё есть, а главное - много денег. Ты никого не греешь - а зачем? И тебе нет тепла - ну и что? Так живут сотни людей, может, и тысячи - только для себя. Жил и жил себе, ни о чём не думал, даже о самых близких и родных мне людях не думал, что им-то, этим людям, больно за меня. Это было до тех пор, пока не встретил я одного человека. Вернее, я не подозревал, что это самый лучший человек на свете. А встретил я этого человека действительно, как в кино или сказке - в лесу. Мне хотелось, чтобы этот человек не думал обо мне плохо, а всё получалось наоборот, хотелось быть для него самым лучшим на свете, а приносил одни огорчения... Но я действительно стал другим. А этот человек не верит мне. Поверит ли когда-нибудь? И всё-таки я счастлив, и смысл жизни, по-моему, в том, чтобы был рядом с тобой надёжный друг, или хотя бы знать, что он есть, хоть и будешь далеко, что верит он тебе...»

Окунь... А ведь, правда, он стал иным. Подтянулся внутренне, и во взгляде его обычно нагловатых глаз появилось что-то серьёзное, уверенное. Вот и это сочинение: раньше так не написал бы, отделался набором обычных дежурных фраз, услышанных на уроке, вычитанных где-то. Он казался многоликим, Василий Окунь: вежливый и в то же время хамоватый, умный, но старался казаться глупым, действуя по принципу: с дураков, мол, и спрос меньше. Окунь часто раздражал её на уроках, но в то же время вызывал и симпатии, и почему-то жила в ней вера, что Окунь не вылепит из себя подлеца - да, да, не вылепит, ибо именно в этом хрупком для характера возрасте, в семнадцать лет, наибольшее значение имеет собственное «я». И очень много значит, какими глазами эти семнадцатилетние философы смотрят сами на себя. Окунь дружен с Викторией Осиповой, за одной партой сидят, но в нём нет её жестокости, нет разрушающей характер порочности, что в Осиповой заложена, видимо, с пелёнок, а ведь она девочка, безусловно, умная, способная, но...

Впрочем, о чём она пишет? «Самое главное - здоровье. Человеку дана только одна жизнь, и она тем радостнее, чем меньше болеет человек, сделать жизнь человека радостнее - в этом смысл жизни врача. Я хочу поступить после школы в медицинский институт...» Ну что же, слова выбраны правильные, верные, чёткие - такова Виктория Осипова, почти медалистка: учится очень хорошо, но вот как раз самой Виктории не хватает здоровья иного рода, не физического, нет, нравственного здоровья не хватает Виктории Осиповой. И не о ней пишет Василий Окунь в своем последнем сочинении...

«Я знаю, больше половины из нашего класса пойдут в институт, как будто образование - это самое главное. Для меня же главное - работа, неплохо, если и хорошо оплачиваемая. Нас вот учили – «вам строить коммунизм». Выходит, строитель - главный и самый нужный человек, вот я и буду строителем, сразу же после школы пойду на стройку и буду каменщиком, как мой отец. А ведь здорово пройти по улице и сказать – «это моя улица».

Ах, Коля, Коля, все ли будет у тебя ладно в жизни, серьёзное препятствие тебе предстоит преодолеть. А ребята - молодцы, поддержали его в самый трудный момент. А ведь стоял на самом краю пропасти...

Анна Павловна вновь задумалась, перестала читать. Хитрецы, ах, какие хитрецы! Больше половины ребят писали на «свободную тему». И радовало, что писали искренне, неожиданно раскрывали свою душу, выкладывали её на листки разлинованной бумаги.

Как-то раз спросила на уроке, почему многие любят писать именно на «свободную» тему, и они ответили - потому, что писать такие сочинения легче.

- Почему легче? - помнится, удивилась она тогда.

- Как почему? - удивились и они в свою очередь, - По классикам всё уже писано-переписано, ничего нового не добавишь, а добавишь, да вразрез с учебником, вот тебе - и «пара». А на свободную тему свои мысли пишешь, не чужие...

И тут же признались:

- На свободную легко тем писать, у кого котелок варит, и язык подвешен.

А Тернова в ответ на это признание уколола слегка:

- Ну и те, кто тему недостаточно хорошо знает.

Не обиделись, хохотнули добродушно:

- Ну, так... бывает!

Да, выросли вы, ребята, у каждого своя точка зрения, и написали вы такие сочинения скорее потому, что, может быть, неожиданно для себя, в первый раз серьёзно задумались, кем быть, каким быть?

Тернова взяла следующее сочинение и по размашистому почерку узнала руку Светланы Рябининой, своей самой любимой ученицы, но никогда и никому в этом Анна Павловна не признавалась: доставалось Рябининой больше всех, потому она не могла «выбиться» у нее в отличники. Слушала с наслаждением её ответы, но ставила четверки, видела недоумённый взгляд Светланы и знала: в следующий раз Светлана ответит ещё лучше. Анна Павловна вздохнула: из Светланы вышел бы отличный педагог, есть в ней огонёк, привлекавший к ней ребятишек, пятиклассники, у кого она вожатая, девчонку боготворят. Классная руководительница порой даже ревновала ребят к Светлане, говорила, мол, только и слышишь: «Света то сказала, Света так велела сделать». Но Рябинина уже выбрала свою дорогу. Как она пойдёт по этой дороге со своим незащищенным от хамства и наглости сердцем, неумением лгать и выворачиваться наизнанку перед «нужным» человеком? Ее честность и прямолинейность порой коробят. А может, как раз эти качества  и помогут ей в будущей работе?

За окном светлело, над крышами домов занималась заря. Вот так и в жизни десятиклассников занималась заря нового дня. Что значит жизнь человека для вечности? Один миг... И жизнь человека - как сутки в этой вечности со своим утром, полднем, закатом и ночью. И в этих сутках вечности для ребят занималась заря, наступал день, длиною в целую жизнь, пока не наступит вечер, а затем – закат… И Анне Павловне хотелось, чтобы все её воспитанники прожили свои «сутки» достойно.

Если бы Светлану Рябинину спросили, что такое - экзамены, она бы ответила: бег с препятствиями, кто-то одолеет преграду, а кто-то и споткнется...

В десятом «Б» ещё никто не спотыкался. К экзаменам готовились дружно, сообща, задолго до консультации являлись в школу, поднатаскивали друг друга по трудным вопросам. И лишь к физике готовились маленькими группами, а кто и в одиночку, видимо, сказывалось огромное напряжение, усталость, что росла от экзамена к экзамену. И думалось лишь об одном: скорее бы окончились эти экзамены, потому и на консультациях сидели так шумно, что преподаватель физики Валентина Андреевна сердилась не на шутку и безжалостно выгоняла всех, кто ей мешал. А на последней консультации мешала больше всех, как это ни было для Валентины Андреевны странно, Светлана Рябинина, такая с виду серьёзная и самостоятельная девочка. Валентина Андреевна преподавала в третьей школе первый год, до того работала в другом городе, и Светлана ей нравилась именно своей серьёзностью, но когда Рябинина громко подсказала Кире Воробьевой решение задачи, да при этом ещё и глаза закатила под лоб: «Не понимает, видите ли», - Валентина Андреевна не выдержала и выгнала Рябинину вон, при этом чуть не сказала: «Вернешься с родителями», - и самой стало смешно от этой мысли.

Светлана вышла из школы. Подняла голову, прижмурившись, посмотрела на яркое солнце, блеснувшее золотым слитком между туч, и побрела по тенистой зелёной улице, пока не увидела перед собой чьи-то ноги. Светлана сразу встопорщилась: кто посмел дорогу загородить! И, вскинув голову, сразу смутилась:

- Серёжка! Ты чего не на консультации?

- А, - махнул рукой Герцев. - Надоела эта зубрежка. А сама что прохлаждаешься?

Светлана беззаботно рассмеялась:

- Выгнали!

- Выгнали? Ну, ты даёшь! - Герцев пошёл рядом со Светланой, будто им по пути.

Старые ветвистые тополя раскинули кроны над тротуаром, и потому казалось, что шли они по зелёному тоннелю.

- А красивый у нас город, верно? - Светлана подняла руку,

коснулась пальцами шелестящих тополиных веток. - Зелёный... Я бы всю жизнь прожила здесь.