Анатолий Левченко - Пятьсот веселый

— Здесь не пробьемся. — Арвид озабоченно поморщил узенький лоб. — А надо обязательно захватить место на верхних нарах. Там теплей и чище.

— Что же делать? — спросил Генка, с ненавистью глядя на свой нелепый и огромный чемодан, не оставлявший ему никаких надежд на успех.

— Пойдем! — Арвид решительно выдвинул вперед остренький подбородок. — Обойдем вокзал и хоть от семафора выйдем на перрон! Как это я раньше не допер?

И он ринулся в обход. Генка едва поспевал за ним. Когда Арвид скользнул в какую-то щель в заборе, а чемодан застрял, Генка рванул его с таким ожесточением, что выломал сразу две доски, и теперь в эту дыру при желании могла протиснуться даже корова.

Они обогнули ряд жилых вагончиков, украшенных гирляндами развешанного для сушки белья.

— Давай сюда! — Арвид, придерживая противогазную сумку с хлебом, сложился пополам, как перочинный ножик, и нырнул под длиннющий состав.

Генка тоже прополз по шпалам, от которых остро пахло мазутом. В том, что это именно мазут, он убедился, мельком взглянув на сразу залоснившиеся локти и полы своего пиджачка. Но жалеть об этом было некогда, и Генка вслед за Арвидом взлетел на тормозную площадку пассажирского вагона.

Наконец Арвид остановился у паровоза, из окошка которого выглядывал машинист.

— Дяденька! Это пятьсот двадцать седьмой? Машинист покрутил голубоватыми белками глаз, жутко выделявшимися на чумазой физиономии, и ответил:

— Ваш поезд, жулики, ваш.

— А почему жулики? — некстати обиделся Генка.

Машинист сильнее высунулся из окна, повращал глазами, словно выискивал что-то жульническое и в Генке, потом пробасил:

— Ну ты, возможно, и не жулик, а твой дружок — наверняка!

Только тут Генка увидел, что Арвид поспешно запихивает в противогазную сумку какую-то серую рубаху. Наверно, ухитрился стащить ее с веревки у тех сонных жилых вагончиков с белыми казенными занавесками на окнах… Вот чертяка!

— А ты, дядя, вези нас! Только хорошенько! — весело завопил Арвид и побежал вдоль состава. Противогазная сумка с двумя булками хлеба и ворованной рубашкой ритмично била его по тощему заду.

Генка бежал мимо вагонов, груженных лесом, и спиной чувствовал, что машинист провожает их презрительным взглядом. «С этим Арвидом влипнешь в какую-нибудь историю, потом не выпутаешься», — подумал он и еще раз подивился тому, как устроены люди, которые воруют. Неужели их совесть не мучает?

Но думать было некогда: впереди показались вагоны, возле которых уже суетились пассажиры с узлами, мешками, сумками и чемоданами.

— Сюда! — крикнул Арвид, оборачивая назад потное лицо с золотой россыпью веснушек.

Расчет его был точен: они прибежали к составу с тыла и теперь могли занимать вагон, отделенный от других тремя цистернами. Сюда еще никто не успел добраться. А может, другие пассажиры вообще принимали издали этот выкрашенный темно-коричневой краской вагон за груженый, тем более что за ним до самого паровоза виднелись платформы и вагоны с лесом?

Поперек приоткрытой двери вагона красовался свежий толстый брус, вставленный в крепкие железные скобы.

Арвид ловко перемахнул через брус и радостно закричал:

— Красотища! Никого нет!

Генка швырнул свой чемодан Арвиду, ухватился рукой за железную скобу и очутился в желанном вагоне, который показался ему вполне комфортабельным. По обеим сторонам, примерно на уровне Генкиной головы, были устроены нары — сплошные полки из новеньких, но совсем неструганных досок.

— Ляжем головами вперед. — Арвид взобрался на полку и облюбовал себе местечко возле окошечка, положив в углу противогазную сумку.

Генка устроился рядом и попробовал лечь, вытянув ноги. Красота! Шершавые доски пахли смолой, вагон отлично проветривался сквознячком, и хотя крыша за день нагрелась, здесь было прохладно, и ребята почувствовали себя удачливыми и богатыми.

— А вдруг больше никто не сядет в наш вагон? — спросил Генка, он все еще лежал на спине, расслабив уставшее тело. — Вот будет здорово! Делай что хочешь!

— Жди! — возразил многоопытный Арвид. — Сейчас набегут. Так что давай пока полежим, пригреем местечки.

— Слушай! — вдруг вспомнил Генка. — Зачем ты стянул рубашку?

— А тебе какое дело? — огрызнулся Арвид.

— Может, рубашка у человека последняя была, — настаивал Генка, надеясь увидеть в глазах читинца хоть признаки угрызений совести или замешательства.

— Чепуха. — Арвид лег на спину и положил лохматую голову на противогазную сумку. — У меня все украли, а я не плачу.

— Что у тебя украли? — удивился Генка.

— Долго рассказывать… Еще побежишь в милицию. Ты же отличник, чистюля.

— Повтори еще разок! — Генка оскорбился и приподнялся на локте.

Арвид лежал не шелохнувшись. Четкий профиль лица был правильный, почти красивый, и даже голова не казалась сейчас маленькой.

— Я уже второй раз удираю из дому, — сказал он. — Первый раз сцапали в Свердловске и отправили назад. Хотя я тогда и не воровал. Просто ехал в Ригу. Дядя у меня там, понял?

— Ну, допустим, дядя. И что из этого?

— А то, что хочу юнгой на корабль. Или сразу матросом… — Арвид искоса посмотрел на Генку: не смеется ли, но Генка только вздохнул. В детстве он тоже завидовал юнгам, наверно, потому, что жил в поселке, возле которого не было и узенькой речонки.

— Ну и поезжай себе, — сказал Генка. — Кто тебе запрещает стать юнгой?

— Все запрещают! — почти выкрикнул Арвид и привстал так резко, что больно ударился о потолок, но даже не охнул, не почесал ушибленное место. — Мать с отчимом заявили в милицию — вот и сцапали… Но я стану моряком, назло им стану! Дома все равно житья нет. Отчима терпеть не могу. А мать все под его дудку… Тебе бы понравилось?

— Не знаю, — растерянно признался Генка, выросший в семье, где все любили друг друга без особых нежностей, но преданно и крепко.

— Не знаешь! Ты везунчик. — Арвид только теперь ожесточенно потер затылок. — А если бы тебя лупил чужой человек, тебе было бы приятно? Да еще при матери…

— Может, за дело?

— А хотя бы и за дело. Какое он имеет право! — Арвид снова лег на спину и заложил руки за голову. — Да ну тебя! Лезешь со всякими вопросами. И без тебя тошно.

— Ладно, Арвид, не сердись. Может, ты правильно сделал, что удрал… А мать тебе не жалко?

— Жалко, — буркнул Арвид и лег на бок, лицом к стенке.

Тут они услышали громкий голос:

— Елочки зеленые! Да здесь еще пусто, за цистернами-то!..

Сначала на пол вагона хлопнулся туго набитый мешок, к которому шпагатом была привязана телогрейка, такая изодранная, что вата держалась в ней каким-то чудом. Потом хозяин мешка и телогрейки поставил на пол прокопченный солдатский котелок и наконец с веселым покряхтыванием поднялся сам. Мужичок — тот самый, что упал в обморок на вокзале, — оглядел вагон с видимым удовольствием и улыбнулся:

— О-о, да тут целые хоромы! Елочки мои, зелененькие! Летом в таком вагоне ехать одно удовольствие. Только по нужде умей бегать вовремя и будешь кум королю, государю крестник!

— Точно, папаша, — поддержал разговор Арвид. — Залезай наверх. Вот и будет у тебя королевский трон.

— А я не папаша, мне только тридцать пять годов, — доверчиво сообщил мужичок. — Это я с виду заморенный. После госпиталя кое-как оклемался, да снова простуду схватил, чуть вовсе богу душу не отдал.

— Давай, папаша, расскажи свою автобиографию, — подзадоривал Арвид, чувствуя, что мужичок необидчивый. — Только сначала устройся.

— Правильно, елочки мои зеленые, — согласился мужичок. — Я рядом с вами. У окна-то сквозняком прохватит. И станешь себе и людям обузой.

Он забросил мешок на нары, поставил рядом котелок, потом проворно взобрался наверх и начал отвязывать телогрейку.

— Эту, рваненькую, под себя, а новенькой укроемся. Мешок — под голову. Вот и вся недолга!

Мужичок, такой бесхитростный, откровенно-доверчивый и наверняка беззлобный, сразу понравился Генке, хотя несколько часов назад, в обмороке, он был страшноват.

— Вот и свили себе гнездышко, елочки зеленые, — довольным голосом пропел он. — А вам занозисто будет, ребятки. Доски-то неглаженые. Эх, мне бы рубаночек какой-нибудь завалященький, я бы эти доски за час острогал!

— Ничего, — сказал Генка. — Вытерпим, лишь бы только поезд шел побыстрее.

— Это так, товарищ дорогой, — согласился мужичок. — Но человек-то хитро устроен. Сегодня ему ничего вроде бы не нужно, а завтра захочется. Вот она, какая штука. Раньше думали: вот быстрее бы война кончилась, больше и желать нечего. А кончилась она — хлебушка вольного, не по карточкам, захотелось. Одеться получше. Народ за войну по жизни истосковался.

— А ты… дядя, воевал? — Арвид хотел опять назвать пассажира папашей, но вовремя удержался.