Белая дорога - Андрей Васильевич Кривошапкин

Гена задумался. Помолчал немного, потом сказал:

— Слушай, Степан… Посоветоваться с тобой хочу…

— Какой я советчик?! — растерялся тот.

— Нет, ты все же послушай. Надоело мне тут, в поселке, торчать, профессию хочу сменить, — сказал Гена. Степан уставился на товарища, ничего не поняв.

— В шофера хочешь податься, что ли? Там заработок солидный. Вон Катков, в месяц почти тысячу получает. И ты туда же? — спросил с удивлением.

— Нет, тысячи мне не нужны. Хочу вернуться к своей первой профессии — оленевода-зоотехника. Помнишь, перед армией я ведь работал с оленями?

— Ин-те-рес-но… — протянул Степан, ошарашенный заявлением друга. — Чем тебе в дизелистах-то плохо? Всегда дома, жена рядом… А в тайге что? День и ночь на ногах, то пурга, то волки, то…

Гена не дослушал его:

— Ты же знаешь, Степан, электриком я случайно стал. Из армии вернулся — хотел снова в стадо податься, да Мэтин Петрович уговорил: помоги, мол, совхозу, электрик позарез нужен. Я ж тогда временно лишь согласился… да вот застрял тут… у жены под боком, — Гена весело взглянул на Клаву, заметно погрустневшую от этих слов. Видно было, что вопрос этот они обсуждали не раз и Клава не одобряет решение мужа. — В оленеводы хочу, — продолжал Гена. — Сколько лет уж прошло, а я все по оленям тоскую. Я ведь еще ребенком наравне со взрослыми оленей пас. И пургу глотал, и под дождем мокнул — этим меня не испугать. Так и остался бы в стаде, да отец вскоре умер, мать не могла без него кочевать, в поселок уехала. Но на каникулы я всегда в тайгу летел, к родственникам… Да что я тебе рассказываю, Степан?! Ты же сам обо всем знаешь!

Клава печально посмотрела на мужа, украдкой смахнула выступившие на глазах слезы, шумно вздохнула. Отговаривать Гену было бесполезно, если уж он решил — ничем его не остановить.

Из кабинета управляющего наконец вышел последний посетитель — местная знаменитость — печник и дровосек Дима Попов. Дима был большим мастером по кладке печей. Каждый хотел, чтобы только он поколдовал над его печью. И не зря. У Димы получались отменные печи. Добротные, на много лет.

Гена стоял в приемной, переминаясь с ноги на ногу и отчего-то не решаясь войти. Поймет ли его управляющий, отпустит ли? С одной стороны — пастухов в бригадах не хватает, и это, конечно, обнадеживало. Но… и дизелист он не из последних… Вдруг да откажет Мэтин Петрович? Здесь, мол, тоже люди нужны. Что тогда делать?

«Нет, — оборвал свои сомнения Гена. — Раз я решил — не откажет».

— Можно, Мэтин Петрович? — Умтичан резко, рывком распахнул дверь, как бы подгоняя себя, настраивая на решительный лад.

— А, это ты, Гена? Ну заходи, заходи… — Мэтин Петрович был, видно, в добром расположении духа. — Садись.

— Вот, заявление принес, — Гена положил перед управляющим листок бумаги.

— Заявление?! Какое еще заявление? — Адитов сразу нахмурился. Он взял листок и поднес к глазам. — Интересно. Дружок твой дезертирует, бросает бригаду в такой тяжелый момент, а ты, выходит, сам просишься…

— Да, Мэтин Петрович, прошусь. И слово даю — не убегу.

— Интересно, — снова проговорил управляющий и внимательно оглядел Гену, будто оценивал: способен ли тот стать оленеводом.

— Мэтин Петрович, я ведь не сегодня и не вчера даже решил… Я все обдумал…

— Это хорошо, что ты все обдумал, — управляющий чуть заметно улыбнулся. И это показалось Геннадию добрым знаком. — Хорошо… Но сможешь ли? В тайге-то ведь давно не был? Отвык, поди… — и снова посмотрел на Гену, теперь уже теплым, одобрительным взглядом.

— Мэтин Петрович, я ведь в тайге родился, трудностей не боюсь! Да и диплом у меня, разве забыли?

— Ладно, Гена, иди. Ты все обдумал, молодец. Дай и мне срок. Прикинуть надо — все «за» и «против». С начальством твоим потолковать. Есть у них там замена? Иди пока, Гена…

Умтичан вышел, не став больше ни доказывать, ни убеждать. Он сердцем понял — вопрос его решен, и решен положительно…

Обрадовался в душе и Мэтин Петрович. Просьба Гены и удивила, и согрела его. «Есть, значит, среди молодых настоящие парни. Не угас в эвенах зов крови! Хотя, если честно, — поступок Гены скорее исключение, чем правило. Сейчас молодежь тут, на Севере, ищет легкой жизни. Готовы быть кем угодно — кочегарами, грузчиками — лишь бы подальше от тайги, от оленей. Дело отцов-матерей кажется им слишком трудным. Но только ли сама молодежь виновата? Нет, конечно, больше-то виноваты мы сами: не умеем увлечь, лишаем возможности бывать в тайге или в тундре — то в пионерские лагеря детей отправляем, то в дома отдыха… Вот и сам я сколько уж собираюсь побывать в школе — рассказать ребятам о совхозе, об оленьих стадах, о тех проблемах, что нас волнуют, рассказать о профессиях пастуха, зоотехника, да все некогда, все дела да заботы. А о них, наших детях, кто заботиться будет? Кто кроме нас им покажет тайгу и тундру? Кто научит добывать пушнину, ловить рыбу, пасти оленей? Вот и вырастают вместо потомственных оленеводов или охотников любители легкой жизни… Но Степан-то, к примеру, на такого любителя не похож, а вот бежит из тайги… И, главное, ничего толком объяснить не желает. Тоже проблема… И в ней непременно разобраться нужно. Сейчас. Не откладывая на потом, как мы привыкли. Много ли таких Степанов у нас в стадах, чтоб ими разбрасываться? Надо искать к ним подход, думать надо о них, увлекать… Иначе скоро вовсе работать не с кем будет».

Мысли Мэтина Петровича снова вернулись к Гене, и он невольно улыбнулся: молодец, хороший оленевод из него выйдет. Пусть едет к Кадару. Говорят, в перспективе оленеводческие бригады будут снабжать портативными электростанциями. Такие специалисты, как Гена, здорово нас выручат.

«Чудак все-таки Гена. Хорошую специальность имеет, каждый день может ходить в клуб, библиотека рядом, бери любую книгу, читай. Вечерами кино, танцы. Жена… Чего ему не хватает? Зачем идет в пастухи? Не верится что-то… Может, так, пошутил? Да нет, на Гену это не похоже, он парень серьезный, — думал Степан, шагая к дому. — Чудак, ей-богу, чудак. У меня нет специальности, вот и гоняют из стада в стадо. А с этим Кадаром… Нет, правильно сделал, что ушел. Пусть теперь Гена помучается, раз такой умный. Посмотрим, как у них с бригадиром дела пойдут. Будет ли таким же честным, как сейчас, или совесть свою в карман спрячет?»

На стене висела афиша. «Сходить в кино, что ли? «Белый Бим