Альберт Беляев - Чайки садятся на воду

— Дорогой мой, я тебя сегодня весь день ищу по всему городу!

«Так я тебе и поверил!» — чуть не вырвалось у меня.

Иван Павлович, попыхивая сигареткой, без устали говорил. Он задавал мне вопросы и сам же на них отвечал, хлопал меня по плечу, по колену, то и дело весело смеялся — словом, вел себя необычно. Я же никак не мог сообразить, что все это значит. Зачем я ему понадобился? А он продолжал:

— Понимаю, понимаю. Два года не был в Союзе, вчера только пришли в порт, и настрой у тебя на отпуск, верно ведь?

Я кивнул.

— Понимаю тебя вполне: лето, денег много, парень молодой, красивый, только и погулять теперь. Нет-нет, я вполне согласен, ты заслужил свой отпуск, отзывы о тебе как о штурмане и о помощнике капитана отличные, и ты у нас на лучшем счету в пароходстве…

Я воспользовался паузой и спросил:

— Иван Павлович, я что-то не понимаю, к чему весь этот разговор. Нельзя ли пояснее?

— Пояснее? — Мудров испытующе взглянул на меня. — Можно и пояснее. Вот в чем дело, дорогой товарищ Акимов: придется вам повременить с отпуском.

— Как… повременить? — изумился я.

— Вот так. Вчера мы обсудили предложение о посылке вас старпомом на дизель-электроход «Липецк». Вот и все. Приказ печатается и сегодня будет подписан.

Я возмутился:

— Не может быть этого! Во-первых, мне положен отпуск за три года, во-вторых, я еще вторым-то помощником только полгода плаваю…

Мудров спокойно курил сигарету. Я взглянул в его усталые глаза и осекся — он не слушает меня. И я понял, что все мои попытки отстоять право на отпуск бесполезны.

Помолчав, он спросил:

— Тебе сколько лет?

— Двадцать шесть.

— Ну вот. Вполне зрелый человек. Сейчас, брат, линия такая — везде молодежь на первый план выдвигается.

— Куда идет «Липецк»? — спросил я.

Мудров отвел глаза в сторону и равнодушно проговорил:

— Рейс обычный. Надо обслужить четыре пункта в Карском море и в море Лаптевых.

Я ужаснулся и вскочил на ноги.

— Снабженческий рейс?

Мудров кивнул:

— Снабженческий…

Боже мой! Вот так порадовали меня! Снабженческий рейс! Я знаю, что это такое. У нас на «Ашхабаде» ходил в такой рейс в прошлом году старпом. Он рассказывал нам, как все это выглядит в действительности. Старпом хороший моряк, это все признают. Но уж если он говорит, что лучше пойдет матросом в загранку, чем старпомом в снабженческий рейс в Арктику, то это что-нибудь да значит. Работа в ледяной воде, ни днем ни ночью нет и минуты покоя, миллион аварий, и за каждую с тебя норовят содрать шкуру — нет уж, благодарю покорно, уважаемый Иван Павлович, плывите туда сами.

Пока я подыскивал веские аргументы, чтобы отказаться от рейса, Мудров все говорил и говорил. А я сидел, смотрел на него и с горечью думал: «За дурака, что ли, он меня принимает? Честь, почет… мы тоже кое в чем разбираемся… Не пойду в этот рейс. Ни за что…»

Но я плохо знал нашего начальника отдела кадров. Он слушал мои горячие речи и вежливо улыбался.

— Я буду жаловаться на вас, — устало проговорил я.

А Мудров вдруг обрадовался:

— Отлично! Вот и пойдем сейчас же в партком, и там ты на меня пожалуйся.

— И пойду! — решительно отрезал я.

— Чудненько! Пошли.

Держа меня под руку, словно боясь, что я могу сбежать, Мудров повел меня в партком…

Я искренне и пылко рвался в бой отстаивать свои права. А в парткоме так повернули дело, что я сам же попросил направить меня в этот проклятый рейс! Да еще рад был, что секретарь парткома великодушно согласился не вспоминать мое, как он выразился, «несерьезное поведение».

Спустя полчаса в своем кабинете Мудров вручил мне выписку из приказа по пароходству о назначении старпомом на «Липецк». Затем он облегченно вздохнул и вытер пот со лба.

— Ну, слава богу… Эх, теперь бы на «Сосну» подобрать второго…

— Кто капитаном на «Липецке»?

Мудров поднял голову, взглянул на меня непонимающе, переспросил:

— Капитаном? Где? А-а… на «Липецке»… Бородулин. — И снова уткнулся в свои бумаги.

Я вышел.

Бородулин Илья Гаврилович… «Илья-пророк-громовержец» — так звали его между собой моряки за крутой нрав. Говорили, что у него на судне никто из помощников больше года не задерживался, что служба у него поставлена, как на военном корабле, что… словом, многое про него говорили.

На «Липецк» я перебрался в тот же вечер. Моросил дождик, и настроение у меня было самое мрачное. На палубе «Липецка» не было ни души. Только у парадного трапа мок под дождем вахтенный матрос.

— Стали бы под навес, — посоветовал я ему.

Матрос хмуро взглянул на меня.

— Попробуй отойди от трапа, — проворчал он. — Боцман живьем слопает.

Я направился к капитану. Не могу сказать, что Бородулин обрадовался моему приходу. Высокий, в меру плотный старик с раздвоенным подбородком и редкими белесыми бровями, он равнодушно выслушал мой рапорт о прибытии в его распоряжение, прочитал направление из отдела кадров и долго бесцеремонно осматривал меня с ног до головы.

Я стоял перед ним и не знал, куда мне деть руки. Мне показалось, что они у меня вдруг стали не по росту длинны. Нет, на самом-то деле руки у меня были нормальные. Но недавно мне пришлось подшить обтрепавшиеся края рукавов кителя. А если рукава коротки, вам всегда кажется, что руки будто в самом деле длинные. И когда капитан на мгновение остановил взгляд на кистях моих рук, я почему-то вдруг сунул их в карманы брюк, почувствовал, что краснею, с досады засунул их поглубже и вызывающе уставился на хмурое лицо Бородулина. А тот, словно не заметив моей дерзкой позы и не предложив сесть, стал задавать вопросы:

— Давно плаваете?

— Третий год.

— Старпомом работали?

— Нет.

— С каботажным плаванием знакомы?

— Нет.

— В Арктику приходилось ходить?

— Нет.

Я начинал злиться. Ужасно неприятно на все вопросы отвечать «нет». Чувствуешь себя беспомощным мальчишкой, которого только что высекли и теперь читают мораль.

А капитан отвернулся к иллюминатору и запыхтел трубкой. Когда он снова взглянул на меня, его глаза были холодными и жесткими.

— Отход в рейс назначен через три дня. Потрудитесь успеть получить все снабжение. Имейте в виду, это вам не загранрейс. Здесь не привезут готовенькое к борту, здесь самому надо побегать, — поучал капитан. — Накладные и прочие документы у второго помощника. Завтра в двадцать ноль-ноль доложите мне лично о проделанной работе. — И, помолчав, он спросил: — Имеете ко мне вопросы?

— Нет, не имею, — ответил я.

— Кстати, хотел бы вам напомнить, что моряки в разговоре со старшими никогда руки в карманах не держат. Рекомендую прочитать книгу адмирала Степана Осиповича Макарова. Там на сей счет сказано предельно четко и ясно. Вы свободны. До свиданья.

Руки у меня вдруг сами собой выскочили из карманов и вытянулись по швам. От этого я стал ненавидеть себя еще больше. Сгорая со стыда, я торопливо вышел на палубу.

Да, радости тут будет мало. Как видно, он не будет прощать мне ни малейшего промаха. «Это вам не загранрейс», — вспомнил я скрипучий голос капитана. «Старый крокодил, сидит всю жизнь в каботаже и злится на весь свет».

Его хмурая физиономия преследовала меня всю ночь — тыча толстым обкуренным пальцем, он грозно спрашивал меня, маленького, испуганного человечка: «А вы ходили в Арктику?»

Утром я боялся встретиться с капитаном, боялся его голоса, презрительного взгляда и старался не попадаться ему на глаза. Но не было минуты, чтобы я не чувствовал его за своими плечами.

По своей наивности я полагал, что сумею получить все арктическое снабжение для судна в один день; стоит только правильно оформить и завизировать документы — и материалы будут на борту.

Весь первый день ушел на беготню по отделам пароходства. Я носился по этажам управления и ловил подписи, бежал потом на склады пароходства, а ухмыляющиеся кладовщики говорили мне, что этих подписей мало, надо еще завизировать в бухгалтерии. И я летел обратно в пароходство. Путь не маленький — два километра, а транспортом моим были собственные ноги. Вот уж никогда не думал, что на свете есть столько начальников и каждый обязан расписаться на накладной о рукавицах.

Наконец я собрал все документы, позвонил на судно, приказал боцману спустить катер на воду и подойти к складу № 5. «Будем получать снабжение», — обрадованно сказал я. А боцман хмыкнул в ответ что-то неопределенное и положил трубку.

Когда я прибежал на склад, катер уже был там. Я с трудом разыскал заспанного кладовщика.

— Скорей, скорей, дядя, нам некогда, — поторапливал я его. Тот лениво скреб ногтями свою небритую бороду и не торопясь разглядывал документы. Потом собрал их в кучу и вернул мне.

— Не пойдет.

— Что не пойдет?